Такой строгий режим не мог не быть угнетающим для подростков-семинаристов, привыкших к семейной снисходительности и вольным играм на улице, но в то же время семинария предоставляла бесконечные возможности для страстных споров с соучениками о смысле жизни и их собственном будущем, а также для знакомства с новыми книгами и приобщения к знаниям. Разумеется, речь в первую очередь шла о священных книгах, о церковнославянском языке и истории Российской империи. Иосиф (Сосо) Джугашвили, оказавшись в своей стихии, учился хорошо. Он стал ведущим тенором в семинарском хоре, что было заметным достижением с учетом того, сколько времени мальчики проводили в церкви и готовились к церковной жизни. Кроме того, он жадно читал книги и завел тетрадку, чтобы записывать свои мысли и идеи. В классе он получал в основном четверки, хотя и заработал пятерку за духовное пение, а также пять рублей за несколько выступлений в оперном театре. В первые годы учебы он получил тройки только за итоговое сочинение и по греческому. За поведение ему ставили пятерки. На первом году Джугашвили оказался восьмым по успеваемости в группе из двадцати девяти человек, а на второй год находился уже на пятом месте. Но на третий год обучения (1896/1897) он скатился на шестнадцатое место (из двадцати четырех), а на пятом году был двадцатым (из двадцати трех), провалив экзамен по Священному Писанию ^[121]. Поскольку места в классе распределялись в зависимости от успеваемости, Джугашвили сидел все дальше и дальше от учителей. Он утратил интерес даже к своему любимому хору, отчасти из-за постоянных проблем с легкими (хроническая пневмония) ^[122]. Но главной причиной, вызвавшей у него снижение интереса к учебе и плохую успеваемость, являлся культурный конфликт, порожденный силами модернизации и политической реакцией.

В 1879 году, через год после рождения Джугашвили, два грузинских писателя из дворян, князь Илья Чавчавадзе (г. р. 1837) и князь Акакий Церетели (г. р. 1840), основали Общество по распространению грамотности среди грузин. Грузины делятся на много различных групп – кахетинцев, картлийцев, имеретинцев, мингрелов, – пользующихся одним языком, и Чавчавадзе с Церетели надеялись положить начало общегрузинскому культурному возрождению с помощью школ, библиотек и книжных лавок. Их консервативно-популистская культурная программа не была сопряжена с нелояльностью к империи ^[123]. Но в Российской империи с административной точки зрения не было никакой «Грузии», а лишь две губернии – Тифлисская и Кутаисская, и имперские власти заняли такую жесткую позицию, что цензоры запрещали появление термина «Грузия» в русской печати. Отчасти из-за того, что лишь немногие цензоры знали грузинский язык – с его алфавитом, далеким и от кириллического, и от латинского, – цензура проявляла больше попустительства в отношении грузинских изданий, что открывало широкие просторы для грузинской периодики. Однако в Тифлисской семинарии в порядке принудительной русификации уроки грузинского языка были отменены в пользу русского в 1872 году. (Православные церковные службы в Грузии проводились на церковнославянском и потому в целом были непонятны для верующих, как и в губерниях империи с преобладанием русского населения.) С 1875 года в семинарии в грузинской столице больше не преподавалась и история Грузии. Из двух дюжин преподавателей семинарии, которые формально назначались наместником, лишь немногие были грузинами при преобладании русских монахов, а последних специально отправляли в Грузию из-за их ярой приверженности русскому национализму. (Некоторые из них впоследствии участвовали в праворадикальных движениях.) Кроме того, в штате семинарии числились два постоянных инспектора с тем, чтобы учащиеся находились под «постоянным и неустанным надзором» – даже тогда, когда у семинаристов было свободное время, – а среди учащихся вербовались доносчики, служившие начальству лишними глазами и ушами ^[124].

Обычным делом стали увольнения по причине «неблагонадежности», что не шло на пользу учебному процессу в семинарии. В ответ на этот деспотизм тифлисские семинаристы – в большинстве своем сыновья православных священников – начали (в 1870-е годы) выпускать нелегальные бюллетени и создавать тайные дискуссионные «кружки». В 1884 году член одного из таких кружков тифлисских семинаристов, Сильвестр (Сильва) Джибладзе (возглавивший бунт еще в младшей семинарии), ударил русского ректора по лицу за то, что тот назвал грузинский «языком для собак». Как было прекрасно известно мальчикам, Грузинское царство перешло в христианство за пятьсот лет до русских и за сто с лишним лет до римлян. Джибладзе был на три года сослан в солдаты. Затем в 1886 году еще один исключенный семинарист убил ректора семинарии кинжалом – известие об этом разнеслось по всей империи ^[125]. Было исключено более шестидесяти семинаристов. «Кое-кто доходил до того, что оправдывал убийцу, – докладывал грузинский экзарх петербургскому Священному синоду. – В душе его одобряли все» ^[126]. К 1890-м годам семинаристы начали устраивать забастовки. В ноябре 1893 года они объявили бойкот занятий, потребовав улучшить питание (особенно во время Великого поста), отменить суровый надзор, учредить в семинарии отделение грузинского языка и предоставить им право петь псалмы на грузинском ^[127]. Русифицирующееся духовенство в ответ на это исключило 87 учащихся – в том числе 17-летнего вождя бастующих Ладо Кецховели – и в декабре 1893 года закрыло семинарию ^[128]. Она вновь открылась осенью 1894 года, имея в своем составе два первых класса – 1893 и 1894 годы набора; в последнем учился Иосиф Джугашвили.

К тому моменту, когда будущий Сталин поступил в семинарию, там еще сохранялись суровые дисциплинарные меры, но в качестве уступки были возвращены уроки грузинской литературы и истории. Летом 1895 года, после первого года занятий, Джугашвили, которому было шестнадцать с половиной лет, не получив в семинарии разрешения, лично отнес свои стихи, написанные на грузинском, издателю-дворянину Илье Чавчавадзе. Редактор издававшейся Чавчавадзе газеты «Иверия» (под таким названием известна Восточная Грузия) опубликовал пять стихотворений Джугашвили, подписавшего их широко распространенным уменьшительным грузинским вариантом имени Иосиф, Сосело ^[129]. В одном из этих стихов насилие (в природе и в человеке) противопоставлялось кротости, свойственной птицам и музыке; в другом изображался странствующий поэт, отравленный соотечественниками. Еще одно стихотворение было написано к 50-летию грузинского князя Рафаэла Эристави, любимого поэта молодого Сталина ^[130]. Как впоследствии говорил диктатор, стихи Эристави были «красивыми, эмоциональными и музыкальными», и добавлял к этому, что князя по праву называли грузинским соловьем – о роли которого, возможно, мечтал сам Джугашвили. Героем страстного шестого стихотворения Джугашвили, «Старый Ниника», изданного в 1896 году в «Квали» («Борозда»), журнале еще одного Церетели, Георгия (г. р. 1842), является мудрый герой, повествующий о прошлом своим внукам. Словом, и Джугашвили был подхвачен эмоциональной волной грузинского пробуждения конца века.

Дух времени, так подействовавший на молодого Джугашвили, хорошо выражен в стихотворении «Сулико» (1895), или «Душенька», об утраченной любви и утраченном национальном духе. Эти стихи, написанные Акакием Церетели, одним из основателей Общества по распространению грамотности, были положены на музыку и стали популярной песней:

 
Я могилу милой искал,
Сердце мне томила тоска,
Сердцу без любви нелегко,
Где ты? Отзовись, Сулико!
Увидал я розу в лесу,
Что лила, как слезы, росу.
Ты ль так расцвела далеко,
Милая моя Сулико?
Над любимой розой своей
Прятался в ветвях соловей.
Я спросил, вздохнув глубоко:
«Ты ли здесь, моя Сулико?» ^[131]
 

Сталин-диктатор часто пел «Сулико» по-грузински и в русском переводе (переложенная на русский, песня стала сентиментальным шлягером на советском радио). Но в 1895–1896 годах ему пришлось скрывать успехи в сфере грузинской поэзии от русификаторского начальства семинарии.

Само собой, национализм был приметой эпохи. Блеск бисмарковского германского Рейха воздействовал на Адольфа Гитлера, родившегося в 1889 году под Браунау-ам-Инн в Австро-Венгрии, почти с самого момента его рождения. Отец Гитлера, Алоис, австрийский подданный и ярый немецкий националист, работал таможенным чиновником в приграничных городках на австрийской стороне; мать Гитлера Клара, третья по счету жена у своего мужа, была предана Адольфу, одному из двух выживших у нее и Алоиса детей (еще трое умерли). В трехлетнем возрасте Гитлер перебрался с семьей через границу в немецкий город Пассау, где научился говорить на нижнебаварском диалекте немецкого языка. В 1894 году семья вернулась в Австрию (поселившись под Линцем), но Гитлер, родившийся и проживший большую часть того времени, когда складывалась его личность, в Габсбургской империи, так и не овладел своеобразным австрийским вариантом немецкого языка. У него развилась неприязнь к многоязычной Австро-Венгрии и он вместе со своими друзьями, говорившими на австро-германском языке, распевал немецкий гимн «Германия превыше всего»; ребята приветствовали друг друга немецким «Хайль!» вместо австрийского «Servus». Гитлер ходил в церковь, пел в хоре и под влиянием матери выражал намерение стать католическим священником, но по большей части он рос с мечтой стать художником. В 1900 году от кори умер 16-летний старший брат Гитлера, и эта смерть, судя по всему, серьезно повлияла на него: он стал более замкнутым, отрешенным, ленивым. Его отец, желавший, чтобы мальчик пошел по его стопам и стал таможенным чиновником, вопреки его желаниям отправил его в техническое училище в Линце, где Гитлер часто конфликтовал с учителями. После внезапной смерти отца (в январе 1903 года) Гитлер стал плохо учиться и мать разрешила ему перевестись в другую школу. С трудом получив аттестат зрелости, Гитлер в 1905 году отправился в Вену, где не сумел поступить в художественное училище и вел богемный образ жизни, сидя без работы, продавая акварели и проедая свое маленькое наследство. Однако германский национализм остался при нем. Наоборот, будущий Сталин обменяет свой национализм – национализм маленького грузинского народа – на более широкие горизонты.