Российский протофашизм

То, что русское самодержавие столкнется с серьезными проблемами при создании своей политической базы, было отнюдь не самоочевидно. Число социал-демократов подскочило от каких-то 3250 человек в 1904 году едва ли не до 80 тысяч в 1907 году – но этот прирост, громадный сам по себе, с относительной точки зрения был не таким впечатляющим. Социал-демократическая рабочая партия не пользовалась особой популярностью среди украиноязычного населения, особенно крестьян, так как почти ничего не издавала на украинском языке. На территории, которая впоследствии стала Украиной, проживало не более тысячи членов партии ^[450]. Большинство членов левацкого Еврейского рабочего Бунда происходило не из юго-западных (Украина), а из северо-западных (Белоруссия, русская Польша) земель империи. Как бы там ни было, даже с учетом Бунда – с которым большинство русских социал-демократов не желало налаживать тесные взаимоотношения – и с учетом независимых польских и латышских социал-демократов, имевших равную численность, а также полуавтономных грузинских социал-демократов общее число социал-демократов в Российской империи, вероятно, не превышало 150 тысяч человек ^[451]. С другой стороны, такие классические либералы, как конституционные демократы (выступавшие за частную собственность и парламент) – якобы не имевшие в России настоящей социальной базы – выросли в числе примерно до 120 тысяч человек, а в ряды октябристов – еще одной партии конституционалистов, более правой, чем кадеты, – вступило на 25 тысяч человек больше ^[452]. Социалистам-революционерам, претендовавшим на выражение интересов аграрного пролетариата, в 1905–1907 годах не удалось получить массовую поддержку со стороны крестьянства, хотя эсеры имели привлекательность в глазах городских рабочих и формально достигли численности не менее чем в 50 тысяч человек ^[453]. Однако все эти партии были карликами рядом с непреклонно монархическим и национал-шовинистским Союзом русского народа, основанным в ноябре 1905 года на митинге под крышей Михайловского манежа под пение церковного хора; уже к 1906 году Союз имел отделения по всей империи – включая небольшие города и села, – а в его рядах состояло, возможно, до 300 тысяч человек ^[454].

Становление антилиберального Союза русского народа во время революционных событий, когда на повестку дня был поставлен либеральный конституционализм, а вся империя была охвачена социалистическими чаяниями, представляет собой поразительный сюжет. Вплоть до 1905 года элементы, называвшие себя патриотическими, сталкивались с юридическими ограничениями при публичном выражении своих взглядов и были вынуждены довольствоваться крестными ходами, юбилеями военных побед и похоронами и коронациями царей. Более того, в том революционном году большинство консерваторов было захвачено врасплох и не имело намерения выходить на политическую арену, не говоря уже о том, чтобы диктовать на ней свою волю. Однако Союз русского народа повел себя иначе ^[455]. В рядах этого движения, самого выдающегося из множества организаций правого толка, возникавших в России, придворные, лица свободных профессий и духовенство – включая многих преподавателей старой Тифлисской семинарии, в которой учился молодой Сталин, – соседствовали с мещанами, рабочими и крестьянами. Союз русского народа, опиравшийся как на патриотов, так и на разочарованных и дезориентированных, сумел сплотить низшие и средние слои общества на борьбу «за веру, царя и отечество», не допустив их перехода в лагерь левых ^[456]. Перед царским режимом, загнанным в тупик оппозицией со стороны правого истеблишмента в Думе и в Государственном совете, как будто бы открылся выход, заключавшийся в мобилизации низов.

Союз русского народа способствовал становлению нового типа политики правого толка – нового не только для России, но и для большей части мира, – политики, ориентированной на массы, общественные пространства и прямые действия, фашизма avant la lettre ^[457]. Рядовые члены и вожди Союза – такие, как внук бессарабского сельского священника Владимир Пуришкевич, имевший привычку заявлять: «Правее меня – только стенка!» – выступали против либерализма, капитализма и евреев (во всем этом, по их мнению, Россия не нуждалась) ^[458]. Они подчеркивали уникальность исторического пути России, отвергали Европу как образец, провозглашали необходимость приоритета православных перед евреями и католиками (поляками) и требовали «возрождения» русских традиций. Союз выражал презрение к правительству России за его трусливую поглощенность вопросом собственной безопасности, усматривая в этом признак нехватки воли для расправы с либералами (и социалистами). Кроме того, Союз испытывал отвращение к модернизации государства, считая ее равносильной социалистической революции. По мнению членов Союза, страной должен был править один лишь самодержец, а не бюрократия и тем более не Дума. В рядах Союза состояло много представителей правых экстремистов-черносотенцев, получивших печальную известность благодаря своим погромам, жертвами которых становились евреи, проживавшие в черте оседлости, и участием, наряду с царскими войсками, в подавлении революционных выступлений рабочих и крестьян. Русские правые всех оттенков, поначалу медленно раскачивавшиеся, развернули ошеломляюще мощную кампанию, в огромном количестве распространяя брошюры и газеты, проводя митинги во имя защиты самодержавия, православия и народности от евреев и таких вредных европейских влияний, как конституционализм западного типа.

Социалисты империи не уклонялись от противостояния этой правой волне. Социалисты под угрозой левых контрдемонстраций нередко вынуждали Союз русского народа к проведению собраний за закрытыми дверями, а затем и к проверке пригласительных билетов с тем, чтобы уберечься от левых террористов, своими бомбами готовых разнести правых на клочки. У левых имелся собственный серьезный источник силы и сплоченности в лице Карла Маркса и его «песни песней» – «Манифеста Коммунистической партии» (1848). Тем не менее в распоряжении русских правых находилось собственно Священное Писание, а также то, что было по-настоящему взрывоопасным материалом – одна из русских газет правого толка ознакомила мир с так называемыми Протоколами сионских мудрецов. Эти сфабрикованные протоколы заседаний вымышленной еврейской организации изображали евреев участниками глобального заговора – вполне явного, но при этом каким-то образом скрытого от глаз, – ставившего своей целью эксплуатацию христиан и мировое господство ^[459]. Впервые они были опубликованы на русском языке в девятидневный промежуток с 28 августа по 7 сентября 1903 года в санкт-петербургской газете «Знамя», получавшей финансирование от министра внутренних дел Вячеслава фон Плеве и издававшейся молдаванином-антисемитом Паволакием (Павлом) Крушеваном (г. р. 1860). Он не только руководил составлением текста протоколов в 1902–1903 годах, но и был подстрекателем крупного погрома в Кишиневе в 1903 году, а в 1905 году основал бессарабское отделение Союза русского народа ^[460]. Антисемитизм, как искренний, так и исповедуемый из циничных побуждений, мог играть роль политического волшебного эликсира, давая возможность возложить на евреев вину за все то, что идет не так. В черте оседлости и западных приграничных регионах империи (Волынь, Бессарабия, Минск) за правых отдавали свои голоса едва ли не все крестьяне, а в центральных сельскохозяйственных губерниях (Тульская, Курская, Орловская), сотрясаемых крупными волнениями на селе, правым принадлежала примерно половина крестьянских голосов ^[461]. На самом деле на обширных пространствах Российской империи сочувствие к правым политическим силам только дожидалось, когда его разбудят ^[462].

Подобно тому как самодержавие с самого начала не желало использовать слово «конституция» (или хотя бы «парламент»), так и «Союз» русского народа отказывался называться политической партией и объявлял себя спонтанным движением, органическим народным союзом. Несмотря на все это, петербургская правящая верхушка не желала признавать за этим движением права на постоянное существование. Столыпин считал выгодным тайно финансировать правые организации и их антисемитские издания наряду со множеством газет, основанных его правительством, однако заместитель Столыпина по Министерству внутренних дел с 1906 по 1911 год, Сергей Крыжановский, который занимался выделением средств для Союза русского народа и аналогичных организаций, не видел различия между политическими технологиями и социальной программой ультраправых – изъятием частной собственности у плутократов и ее распределением среди бедных – и левых революционных партий ^[463]. Правительство, не создававшее этих массовых движений, проявляло по отношению к ним осторожность. Соответственно, даже если призывы ультраправых к социальному уравниванию по большей части выглядели блефом, охранка все равно относилась к организациям правого толка как к очередному революционному движению и проводила соответствующую политику. Некоторые группировки в охранке игнорировали эту политику или противодействовали ей. Но по большей части сотрудники охранки считали вождей ультраправых «некультурными» и «неблагонадежными» людьми и вели за ними пристальный надзор, имея для того серьезные причины. Точно так же, как и левые радикалы, деятели Союза русского народа составили список лиц нынешних и бывших государственных деятелей, которых следовало убить ^[464]. В число их мишеней входил и Столыпин ^[465]. Его влиятельный главный советник по внутренним делам, бывший раввин, перешедший в православие, был антисемитом, но премьер-министр в то же время пытался ослабить наложенные на евреев ограничения в отношении места жительства, профессии и образования, исходя как из принципиальных, так и из прагматических соображений – с целью ослабить предполагаемый источник еврейского радикализма и улучшить образ России за рубежом ^[466]. Столыпину удалось навлечь на себя гнев со стороны несгибаемых правых.

Многие движения правого толка, воздерживаясь от сверхподстрекательской риторики или от вооружения «братств» погромщиков для нападений на левых и евреев и убийства публичных фигур, отличались значительной меньшей текучестью, чем Союз русского народа. И все же Николай II и прочие представители режима по-прежнему косо смотрели на крупные публичные собрания своих сторонников. Царь и большинство государственных деятелей, включая Столыпина, с неодобрением относились к политической мобилизации с ее «нарушением общественного порядка» и хотели вернуть политику с улиц в коридоры власти. Такая позиция сохранялась даже несмотря на то, что консервативные движения, поддерживавшие режим, стремились не к правой революции, а главным образом лишь к реставрации архаического самодержавия, существовавшего до учреждения Думы ^[467]. Многие организации правого толка и сами не менее принципиально воздерживались от мобилизации патриотических социальных слоев от имени режима, даже при наличии разрешения или поощрения со стороны властей: в конце концов, что это за самодержавие, которому нужна помощь? Само существование самодержавия в определенном смысле связывало руки русским правым, как умеренным, так и радикалам ^[468].

Многие правые требовали безоговорочного самодержавия – то есть мистического союза монархии с народом – и отвергали что-либо, помимо чисто совещательной Думы, однако Дума была учреждена самим самодержцем. Это обстоятельство смущало правых и приводило к расколу в их рядах. Почти все правые полагали, что самодержавие ipso facto несовместимо с оппозицией, включая, разумеется, и оппозицию в их лице. «На Западе, где правительство выборное, „понятие оппозиция“ имеет смысл; там оно обозначает „оппозицию правительства“; это – и понятно, и логично, – объяснял редактор правого петербургского еженедельника «Объединение». – Но у нас – правительство, назначенное Монархом, облеченное его доверием <…> Быть в оппозиции с Императорским Правительством это значит быть в оппозиции с Монархом» ^[469]. Тем не менее многие правые презирали Столыпина за одну его готовность сотрудничать с Думой, несмотря на то что это предписывалось законом, а манипуляции премьер-министра с Думой являлись триумфом правительства. В глазах некоторых людей, включая Николая II, само существование должности премьер-министра было вызовом самодержавию ^[470]. В августе 1906 года террористы, переодетые в мундиры чиновников, едва не убили Столыпина, подорвав динамитом его государственную дачу, где он принимал просителей. Как вспоминал один очевидец этого покушения, в результате которого на месте погибло 27 человек, «повсюду были ошметки человеческой плоти и крови». Другой свидетель описывал, как Столыпин «вошел в свой полуразрушенный кабинет в сюртуке, испачканном штукатуркой, и с чернильным пятном сзади на шее. Взрывом, произошедшим в прихожей примерно в тридцати футах от кабинета, оторвало столешницу его письменного стола, и ему в шею попал чернильный прибор». Несколько месяцев спустя в доме бывшего премьер-министра Витте нашли «адскую машину», не взорвавшуюся из-за остановки часового механизма. Оба покушения на этих консервативных премьер-министров, поддерживавших самодержавие, остались нераскрытыми; косвенные улики указывали на возможную причастность правых кругов ^[471].

Неудачное покушение лишь укрепило позиции Столыпина благодаря проявленным им хладнокровию и решимости, но он счел необходимым разместить свою семью в Зимнем дворце (рядом со своим местом службы), который считался более безопасным местом, чем официальная резиденция премьер-министра на набережной Фонтанки. Но и после этого полиция постоянно заставляла российского премьер-министра каждый раз пользоваться другими входами и выходами. Он не мог в безопасности приходить в Зимний дворец и покидать его! Многие недовольные правые как минимум надеялись на то, что Столыпина заменит Дурново или какой-нибудь другой проводник жесткой линии, который отнимет у Думы все полномочия или просто разгонит ее. В то же время другие твердолобые монархисты – которые в принципе были не меньшими противниками голосования и политических партий – организовывались с целью борьбы на отвергаемых ими выборах, хотя бы для того, чтобы не допустить в Думу «оппозицию» (либералов и социалистов, сваливавшихся ими в одну кучу). Но те правые, которые признавали Думу, навлекали на свою голову проклятия со стороны прочих. Современная уличная политика расколола русских правых ^[472]. Пропасть между политикой парламентского участия и политикой убийств так и не была преодолена ^[473].