Шел восьмой день набора в армию, и старший сержант Араган сидел за столом, осоловело глядя на очередного молокососа, которого вытолкнул вперед капрал. Тут, в Кане, им, в общем-то, повезло. Рыбачить лучше всего в тихом омуте, как сказала здешняя военная наместница, кулак Кана. Местные знают о войне лишь понаслышке. Ну а россказни – штука безобидная. От них кровь не течет, с голоду не пухнешь и мозоли себе не натираешь. Если ты молод, полон сил и тебе надоело выгребать в свином хлеву навоз, то, наслушавшись всяких баек, поневоле поверишь, что никакое оружие в мире тебе не страшно, и сам захочешь оказаться героем этих рассказов.

Ох, права старуха. Впрочем, она всегда права.

«Погодите, ребятки, – подумал Араган, – жизнь еще преподаст вам урок. Вот увидите, как оно все обстоит на самом деле, и сразу захотите обратно в свою деревню».

День выдался плохой: местный капитан сорвался с места, прихватив с собой три роты, но куда и зачем – никто понятия не имел. И, будто этого мало, не прошло и десяти минут, как прямо из Унты явилась адъюнктесса императрицы – наверняка через один из этих проклятых магических Путей. Хотя сам Араган никогда и не видел Лорн, одного имени этой женщины было достаточно, чтобы он задрожал и покрылся холодным по́том на горячем сухом ветру. Убийца магов, этакий ядовитый скорпион в кармане Малазанской империи.

Араган уставился в бумаги на столе и подождал, пока капрал откашляется. Потом поднял глаза.

Увидев очередного рекрута, старший сержант опешил. Хотел даже разразиться тирадой, специально придуманной для того, чтобы гнать взашей малышню, однако уже в следующую секунду передумал и ничего не сказал. Кулак Кана выразилась вполне ясно: если у рекрута есть две руки, две ноги и голова на плечах – берите. В Генабакисе сейчас такое творится, что постоянно нужно свежее пушечное мясо.

Он ухмыльнулся, глядя на девочку. Она точно соответствовала требованиям кулака. И все же…

– Послушай, дитя, ты хоть представляешь себе, что такое служить в армии?

Девочка кивнула. Она смотрела на Арагана сосредоточенным и холодным взглядом.

Лицо вербовщика помрачнело.

«Проклятие, ей же лет двенадцать-тринадцать, не больше. А если бы это была моя дочь?.. И почему у нее глаза кажутся такими старыми?»

В последний раз он видел нечто подобное у Моттского леса, в Генабакисе: они шли по сельской местности, опустошенной пятилетней засухой и десятью годами войны. Такой взгляд бывает у тех, кто пережил голод и видел смерть. Он нахмурился:

– Как тебя зовут, девочка?

– Значит, вы меня берете? – тихо спросила она.

Араган кивнул, его череп неожиданно сдавила сильная боль.

– Получишь назначение через неделю, если у тебя нет особых пожеланий.

– Я хочу участвовать в Генабакисской кампании, – тут же ответила девочка. – Служить под командованием верховного кулака Дуджека Однорукого.

Араган заморгал.

– Я сделаю соответствующую пометку, – тихо сказал он. – Как тебя зовут, солдат?

– Жаль. Меня зовут Жаль.

Араган быстро записал имя.

– Можешь идти, солдат. Капрал тебе все объяснит. – Когда девочка подошла к двери, он поднял глаза. – И ноги помой.

Араган еще некоторое время продолжал писать, но потом остановился.

«Странно… Дождя не было вот уже несколько недель. И грязь в этих краях была серо-зеленая, а не темно-красная. – Он бросил перо на стол и начал растирать виски. – Хорошо хоть головная боль отступила».

* * *

Герром находился в полутора лигах от моря, если ехать по Старо-Канскому тракту, проложенному еще в давние времена. Но с тех пор как Малазанская империя построила вдоль берега новую дорогу, им пользовались редко. Теперь по тракту в основном передвигались пешком – местные крестьяне и рыбаки со своим товаром. Сейчас тут было безлюдно: только разорванные тюки с одеждой, треснувшие корзины да растоптанные овощи – вот и все свидетельства их недавнего присутствия. Хромой мул, последний свидетель этого исхода, бездумно стоял, перебирая ногами, посреди целой горы риса. Животное бросило вслед Парану печальный, безнадежный взгляд. Похоже, мусор лежал здесь не дольше дня, фрукты и зелень только-только начали гнить на послеполуденной жаре.

Пустив коня медленным шагом, лейтенант смотрел, как в пыльном мареве проступают первые дома торгового городка. Между ветхими кирпичными постройками не было заметно никакого движения; всадника не облаивали собаки, только брошенная тачка одиноко кренилась на единственном колесе. Вокруг царила мрачная тишина, воздух был неподвижен, не пели птицы. Паран чуть выдвинул меч из ножен.

Рядом с первыми домами он остановил коня. Похоже, бегство местных жителей было быстрым и паническим. Однако, несмотря на спешку, в которой они покинули город, лейтенант не обнаружил ни трупов, ни каких-либо следов борьбы. Паран глубоко вздохнул, а потом направил лошадь вперед. Главная – и по сути единственная – улица городка вела к т-образному перекрестку у двухэтажного здания Имперской управы. Окованные жестью ставни были закрыты, тяжелая дверь заперта. Приближаясь к управе, Паран внимательно смотрел по сторонам и вообще держался начеку.

Перед зданием он спешился, привязал кобылу к коновязи и оглянулся на улицу позади. Никакого движения. Обнажив клинок, лейтенант шагнул к двери.

И тут же остановился, услышав изнутри низкий звук, слишком тихий, чтобы его можно было уловить раньше, – что-то вроде невнятного бормотания, от которого волосы поднялись дыбом на загривке. Паран просунул в щель меч и задвинул острие под щеколду. Он поднимал железную планку вверх, пока та не свалилась с крюка, а потом распахнул дверь.

В сумраке внутри он уловил какое-то движение, что-то хлопнуло, и тихое гудение воздуха донесло до Парана сильный запах гниющей плоти. Во рту пересохло, и, тяжело дыша, молодой человек стал ждать, пока глаза привыкнут к темноте.

Перед ним был вестибюль управы, и он оказался наполнен неясным движением, жутковатым гудением голосов. В помещении было множество черных голубей, которые продолжали ворковать с ледяным спокойствием. На полу лежали облаченные в форму тела – среди птичьего помета и покачивающегося черного покрова. Смешанный запах пота и смерти висел в воздухе – густой, как дым.

Паран шагнул внутрь. Голуби зашуршали, но по большей части не обратили на него внимания. Ни один даже не порхнул к открытой двери.

Из тени на лейтенанта взирали мертвецы: распухшие лица с безжизненными глазами, посиневшие, словно от удушья. Паран посмотрел на одного из солдат.

– Кажется, теперь носить форму стало опасно для здоровья, – пробормотал он.

«И черные птицы словно бы служат по мертвецам шутовскую заупокойную. Впрочем, такой мрачный юмор мне больше не по душе».

Он встряхнулся и прошел по комнате. Голуби с курлыканьем расступались перед его сапогами. Дверь в кабинет начальника управы была нараспашку. Через щели в ставнях сочился слабый свет. Паран вложил меч в ножны и вошел в кабинет. Мертвый капитан по-прежнему сидел на своем месте, его лицо распухло, окрасившись всеми оттенками синего, зеленого и серого.

Лейтенант смахнул влажные перья со стола и просмотрел свитки. Листы папируса рассыпались от его прикосновения, оставляя между пальцами маслянистую труху.

«А они тщательно заметают следы».

Паран развернулся, быстро миновал вестибюль и снова вышел на солнечный свет. Он аккуратно притворил за собой дверь в управу – как сделали это уходящие жители городка.

Мало кто решится иметь дело с темной порчей колдовства. Можно ведь ненароком и запачкаться.

Паран отвязал кобылу, забрался в седло и поскакал прочь из покинутого городка. Не оглядываясь.

* * *

Солнце тяжелым, распухшим шаром зависло среди багровых туч на горизонте. У Парана слипались глаза. День выдался долгим. «Кошмарный денек, что и говорить». Земли вокруг, совсем еще недавно такие знакомые и безопасные, стали вдруг чем-то другим, по ним теперь катились темные потоки чародейства. Проводить ночь под открытым небом лейтенанту совсем не хотелось.

Его лошадь тяжело ступала, низко опустив голову, а сумерки меж тем медленно сгущались. Парана сковали цепи мрачных мыслей, он устало пытался разобраться во всем, что произошло с утра.

Он наконец-то вырвался из этого болота, не придется больше служить под началом унылого немногословного капитана в Канском гарнизоне. Судя по всему, теперь перспективы перед ним открываются просто блестящие. Еще неделю назад лейтенанту бы и в голову не пришло, что его карьера может сделать такой крутой поворот и он станет помощником самой адъюнктессы. Хотя отец и сестры были не слишком довольны тем, какую профессию выбрал для себя Ганос, наверняка родные сильно удивятся, а может, даже и придут в восторг. Как и многие отпрыски благородных фамилий, Паран с детства подумывал о военной службе, потому что мечтал о славе, да и вообще скучная и размеренная жизнь аристократии ему претила. Юноша хотел заниматься чем-то более важным, нежели торговать вином или следить за разведением лошадей.

Словом, он был одним из многих, кто поступил на военную службу, мечтая сделать карьеру и дослужиться до высоких чинов. Однако Ганосу не повезло: его послали в Кан, где гарнизон опытных ветеранов вот уже почти шесть лет подряд зализывал раны. Здесь мало кто уважал не нюхавшего пороху лейтенанта, а уж тем более – отпрыска аристократического семейства.

Хотя после той резни на дороге отношение к нему, скорее всего, изменилось. Паран справился лучше многих ветеранов, чему в значительной степени способствовало и то, что его лошадь была самых лучших кровей. Да еще и вдобавок, чтобы продемонстрировать окружающим хладнокровие и выучку, он сам вызвался осмотреть место побоища.

И ведь хорошо справился, хотя осмотр дался ему, прямо скажем, нелегко. Блуждая среди трупов, Паран слышал беспрестанные крики, которые звучали у него в голове. Юноша высматривал детали, подмечал странности – необычная поза, необъяснимая улыбка на лице мертвого солдата, – но хуже всего было то, что произошло с лошадьми. Покрытые коркой засохшей пены ноздри и губы – свидетельство охватившего их ужаса – и еще эти раны, кошмарные, огромные и смертельные. Желчь и испражнения замарали коней, и все вокруг было покрыто блестящим ковром из пятен крови и ошметков плоти. Паран едва не плакал, глядя на этих некогда гордых животных.

Он поерзал в седле, чувствуя, как ладони становятся влажными там, где касаются резной луки. Целый день Паран не позволял себе дать слабину, но теперь его мысли настойчиво возвращались к ужасной сцене побоища. Все это время он держался твердо и решительно, однако сейчас в душе юноши вдруг словно бы что-то сломалось, зашаталось, угрожая лишить его равновесия. Пожалуй, напрасно Ганос с демонстративным презрением взирал на ветеранов из своего отряда, когда они падали на колени у обочины дороги, сотрясаясь от рвотных позывов. Последней каплей стало то, что Паран увидел в управе Геррома: страшное зрелище обрушилось беспощадным ударом на его и так уже вконец измученное сердце, разрывая в клочья панцирь невозмутимости, который до сих пор позволял лейтенанту владеть собой.

Паран с трудом выпрямился. Он сказал адъюнктессе, что его молодость закончилась. Да и много чего еще наговорил – бесстрашно, равнодушно, позабыв про осторожность, которой отец учил его встречать многоликую махину империи.

И где-то невообразимо далеко в памяти Парана вдруг прозвучали давным-давно услышанные слова: «Живи тихо». Он отмахнулся от этой мысли еще тогда, отвергал ее и теперь. Что ж, адъюнктесса его заметила. Однако сейчас юноша впервые засомневался, стоит ли этим гордиться. Интересно, что бы сказал сейчас тот хлебнувший лиха воин, которой много лет назад стоял рядом с ним на стене Паяцева замка? Наверное, презрительно плюнул бы Парану под ноги. «Ну что, стал героем? Лучше бы ты меня послушался, сынок».

Кобыла вдруг остановилась, неуверенно перебирая на месте копытами. Паран схватился за оружие, с тревогой оглядываясь в наступивших сумерках. Дорога шла среди рисовых полей, ближайшие крестьянские лачуги стояли на гряде холмов в сотне шагов отсюда. Но путь его преграждала какая-то фигура.

Чье-то холодное дыхание обдало его – или то был ветер? Лошадь задрожала, раздула ноздри и прижала уши.

Незнакомец – мужчина, судя по росту, – был в одежде всех оттенков зеленого: из-под плаща с капюшоном выглядывали выцветшая туника и льняные рейтузы, прикрытые снизу сапогами из зеленой кожи. За тонкий ремень был заткнут длинный нож – излюбленное оружие воинов Семиградья. На руках мужчины, бледно-серых в вечернем свете, поблескивали многочисленные кольца – по два на каждом пальце. Он вскинул руку, в которой держал глиняный кувшин.

– Хотите пить, лейтенант? – Голос у незнакомца был мягкий и удивительно мелодичный.

– У вас ко мне дело? – спросил Паран, не отпуская меча.

Странный человек улыбнулся и отбросил на спину капюшон. Вытянутое лицо, светло-серая кожа и необычные раскосые глаза. Выглядел незнакомец лет на тридцать, но волосы его были седыми.

– Госпожа адъюнктесса попросила меня об услуге, – сказал он. – Она с нетерпением ждет вашего доклада. Я должен вас сопроводить к ней… и побыстрее. – Он потряс кувшин. – Но сначала – трапеза. В моих глубоких карманах припрятано славное угощение – куда лучшее, чем способны предложить никчемные канские крестьяне. Давайте присядем здесь, на обочине, лейтенант. Можем побеседовать и понаблюдать, как селяне трудятся. Меня зовут Шик.

– Я слышал это имя, – кивнул Паран.

– Что ж, неудивительно, – ответил Шик. – Я личность известная. Кровь тисте анди течет в моих жилах, хотя ей и тесно в человеческом теле. Кстати, именно от моей руки пал королевский род Унты – король с королевой, их сыновья и дочери.

– А также двоюродные и троюродные родственники…

– Ну да, необходимо было извести всех под корень. В этом заключался мой профессиональный долг когтя, тем паче что я отличаюсь непревзойденным мастерством. Но вы так и не ответили на мой вопрос, лейтенант.

– На какой вопрос?

– Жажда вас мучает?

С недовольным видом Паран спешился.

– По-моему, вы сказали, что госпожа адъюнктесса просила нас поспешить.

– И мы поспешим, лейтенант, едва лишь наполним желудки и побеседуем, как пристало воспитанным людям.

– Вот уж не думал, что среди когтей, особенно таких, кто отличается непревзойденным мастерством, ценятся хорошие манеры.

– Однако именно этот навык я чту превыше других, хотя в наши невеселые дни он и не слишком часто находит себе применение, лейтенант. Надеюсь, вы не откажетесь уделить мне немного своего драгоценного времени, раз уж мне выпала честь сопровождать вас?

– О чем бы вы там ни договорились с адъюнктессой, это ваше дело, – сказал, подходя поближе, Паран. – Лично я не испытываю к вам никаких чувств, Шик. Кроме неприязни.

Коготь присел и извлек из карманов несколько свертков и два хрустальных кубка. Затем откупорил кувшин.

– Старые раны не заживают, да? Но мне-то сказали, что вы избрали иной путь, покинули унылые и тесные ряды аристократии. – Он наполнил кубки вином янтарного цвета. – Вы теперь едины с телом Малазанской империи, лейтенант. Она командует вами, а вы беспрекословно подчиняетесь ее приказам. Вы – крошечный мускул в этом теле. Не больше. Но и не меньше. Время старых обид давно миновало. И поэтому, – Шик отставил кувшин и протянул Парану кубок, – давайте выпьем за ваше новое назначение, лейтенант Ганос Паран, личный помощник адъюнктессы Лорн.

Продолжая хмуриться, Паран принял кубок.

Они выпили.

Шик усмехнулся, достал шелковый платок и промокнул губы.

– Ну вот, не так уж и трудно найти общий язык, верно? Позволите называть вас по имени?

– Лучше просто лейтенант Паран. А вы? Какой титул носит командир когтей?

Шик снова усмехнулся:

– Когтями по-прежнему командует Ласин. А я просто ей помогаю, выполняю различные поручения. Да, представьте, я тоже всего лишь помощник адъюнктессы. Обращайтесь ко мне без церемоний: просто по имени, которое вам известно. Я считаю, что не стоит бездумно следовать формальному этикету, когда люди уже достаточно знакомы.

Паран сел на грязную дорогу. И поинтересовался:

– А с чего это вы вдруг решили, что мы уже свели близкое знакомство?

– Ну, видите ли… – Шик начал разворачивать свертки, и на свет появились сыр, пирожки, фрукты и ягоды. – Я свожу знакомство с людьми двумя способами. Вы видели второй.

– А первый?

– Увы, в таких случаях у меня обычно нет времени на формальные представления.

Паран устало снял шлем.

– Хотите узнать, что я обнаружил в Герроме? – спросил он, приглаживая рукой свои черные волосы.

Шик пожал плечами:

– Если хотите, можете рассказать.

– Пожалуй, я лучше подожду встречи с адъюнктессой.

Коготь улыбнулся:

– А вы быстро учитесь, Паран. Правильно, никогда не разбрасывайтесь сведениями. Слова, как и монеты, выгодно накапливать.

– Пока не умрешь на золотом ложе, – заметил Паран.

– Вы голодны? Ненавижу есть в одиночестве.

Лейтенант принял от Шика кусок пирога.

– Так адъюнктесса и вправду требует спешки или вы здесь по каким-то другим причинам?

Коготь с улыбкой поднялся.

– Увы, наша приятная беседа окончена. Нам пора в путь, – сказал он и обернулся к дороге.

Паран увидел, как завеса над трактом разорвалась тусклым желтоватым светом.

«Да это же магический Путь, тайная тропа чародеев».

– Худов дух! – выдохнул лейтенант, пытаясь совладать с внезапной дрожью.

Оказавшись внутри, Паран разглядел ограниченную с обеих сторон невысокими насыпями сероватую тропу, с нависшим над ней непроницаемым охряным туманом. Воздух врывался в портал, словно дыхание, и, когда невидимый сквозняк поднял небольшие пыльные смерчи, лейтенант понял, что земля там густо усыпана пеплом.

– Вам придется к этому привыкнуть, – сказал Шик.

Паран взял кобылу под уздцы и повесил шлем на луку седла.

– Я готов.

Коготь бросил на спутника быстрый оценивающий взгляд, а затем первым шагнул на магический Путь.

Паран последовал за Шиком. Портал позади закрылся, и там появилось продолжение тропы. Итко-Кан исчез, а вместе с ним пропали все признаки жизни. Мир, в который попали Паран и Шик, был бесплоден и мертв. Насыпи по сторонам дороги тоже оказались из пепла. Воздух царапал горло и оставлял на языке привкус металла.

– Добро пожаловать на имперский магический Путь, – с некоторой ноткой сарказма провозгласил Шик.

– Благодарю вас.

– Он создан силами тех… кто жил здесь раньше. Кому по плечу подобное? Это ведомо лишь богам.

Они двинулись вперед.

– Я так понимаю, – сказал Паран, – что на самом деле ни один бог не претендует на этот магический Путь. Просто таким образом вы успешно морочите головы сборщикам податей, привратникам, стражам невидимых мостов и всем прочим, кто, как говорят, обитает на магических Путях, якобы принадлежащих бессмертным хозяевам.