Книга первая
Крепь

…Чтобы противостоять наступлению Малазанской империи, на восьмой год войны Вольные города Генабакиса заключили контракты с несколькими армиями наемников; особняком среди них стояли Багровая гвардия под командованием князя К’азза Д’Авора (см. тома III и V), а также полки тисте анди из Семени Луны под командованием Каладана Бруда по прозвищу Воевода.

Возглавляемые верховным кулаком Дуджеком Одноруким силы Малазанской империи в том году состояли из Второй, Пятой и Шестой армий, а также из морантских легионов.

Сейчас, оглядываясь назад, следует отметить два принципиальных момента. Во-первых, заключение союза с морантами в 1156 году оказалось крайне плодотворным и привело к фундаментальным изменениям в военной науке Малазанской империи. Во-вторых, участие в боевых действиях чародеев тисте анди из Семени Луны ознаменовало начало так называемого Магического обстрела, который прокатился по всему континенту и имел самые разрушительные последствия.

В 1163 году Сна Огни осада Крепи завершилась столкновением магов, которое вошло в легенды…

Имригин Таллобант (р. 1151). Имперские войны 1158–1194 годов (том IV, «Генабакис»)

Глава первая

 
По древним камням той дороги
грохотали железные
подковы и барабаны.
И видела я, как он поднимался от моря,
меж холмами, багрянцем облитый,
в закат уходящий,
мальчик в звучанье многоголосого эха
шеренги призрачных воинов,
наших братьев и сыновей…
Вот миновал он то место,
где сидела я у дороги
на камне истертом,
в заката последних лучах…
 
 
Шаги его ясно мне дали понять
все, что хотела узнать о нем
на этой дороге из камня:
вот снова мальчик идет,
солдат, воин с пламенным сердцем,
которое пока еще не обратили
в стылый, жестокий металл…
 

Плач матери (автор неизвестен)

1161 год Сна Огни

103 год от основания Малазанской империи

7-й год правления императрицы Ласин

– Не кнутом, так пряником, – бормотала старуха, – но все одно императрица свое возьмет, как и сами боги. – Она отвернулась и сплюнула, а потом поднесла к сморщенным губам грязную тряпку. – Трех мужей да двух сыновей я на войну проводила.

Стоявшая рядом с ней девочка-подросток, дочь рыбака, горящими от возбуждения глазами смотрела на проезжавших мимо кавалеристов и почти не слушала, что там говорит старая карга.

«Ах, какие всадники, какие великолепные кони!»

Дыхание девочки участилось, и она почувствовала, что щеки ее пылают – однако совсем не от жары. День умирал, солнце окрасило багрянцем деревья справа от нее, а ветер с моря приятно холодил лицо.

– Это еще во дни императора было, – продолжила старуха, – чтоб его душу Худ на вертеле зажарил! Помяни мое слово, дитя: Ласин еще усеет землю костьми. Хе-хе, она и начала-то с его косточек, верно?

Юная рыбачка бездумно кивнула. Как и положено простолюдинам, они ждали у обочины: старуха согнулась под мешком репы, постоянно передвигая его с одного костлявого плеча на другое, а девочка удерживала на голове тяжелую корзину. Спереди дорогу заполонили всадники, а позади них насыпь круто обрывалась, переходя в канаву с осколками камней, так что положить мешок было некуда.

– Говорю тебе: Ласин усеет все вокруг костьми. Уж она их вволю поразбрасывает – косточки мужей и сыновей, жен да дочерей. Ей все равно. Империи все равно. – Старуха снова сплюнула. – Три мужа и два сына, по десять монет за голову каждого. Пятью десять, всего получается пятьдесят. Пятьдесят монет в год, – нечего сказать, щедрая плата за одиночество! Холодная зима да холодная постель. Вот так-то, дитя…

Девочка вытерла пыль со лба. Взгляд ее ясных глаз метался между проезжавшими солдатами. Юноши в высоких седлах, сохраняя суровый вид, смотрели строго перед собой. Немногочисленные женщины скакали с удивительно прямыми спинами и казались даже еще более неприступными, чем мужчины. Закатные лучи так блестели на шлемах, что у девочки заболели глаза и затуманилось зрение.

– Ты – дочь рыбака, – заявила старуха. – Я тебя видала на дороге и на берегу. Встречала вас с отцом на рынке. Он руку потерял, так ведь? Тоже подкинул косточек Ласин… – Она рубанула ладонью воздух, а потом кивнула. – Я живу в крайнем от дороги доме. Это уставший дом, и в нем полно уставших вещей, да и сама я им под стать. Я покупаю на свои монеты свечи. Пять свечей зажигаю каждый вечер – это все, что осталось у старой Ригги. А что это у тебя в корзинке?

Девочка не сразу поняла, что вопрос обращен к ней. Она неохотно отвлеклась от созерцания кавалерии и улыбнулась старухе:

– Извините, копыта так стучат. Я не расслышала, что вы сказали?

– Я спрашиваю, что у тебя в корзине, дитя? – повторила Ригга уже громче.

– Бечева. На три сети хватит. Нам одну надо сделать к завтрашнему дню. А то папа последнюю в море потерял: какая-то рыба утащила на глубину. Ильгранд-ростовщик требует деньги, которые дал нам в долг, так что завтра непременно надо что-нибудь поймать. И хорошо бы побольше.

Девочка еще раз улыбнулась, снова перевела взгляд на солдат и вздохнула:

– Красиво, правда?

Рука Ригги быстро метнулась вперед и, ухватившись за черные волосы, молодые и густые, сильно их дернула. Юная рыбачка вскрикнула. Корзина у нее на голове зашаталась, а потом соскользнула на плечо. Девочка лихорадочно пыталась ее удержать, но корзина была слишком тяжелой – она ударилась о землю и треснула.

– Ой-ой-ой! – запричитала бедняжка и попыталась опуститься на колени, но Ригга снова потянула ее за волосы и повернула к себе.

– Слушай меня, дитя! – Кисловатое старческое дыхание ударило девочке в лицо. – Вот уже сто лет Малазанская империя грызет эту землю. Ты-то уже родилась в империи, а я – нет. Когда мне было столько лет, сколько тебе сейчас, Итко-Кан был вольной страной, со своим собственным флагом. Мы были свободны, красавица.

От зловонного дыхания старухи юную рыбачку замутило. Она плотно зажмурила глаза.

– Запомни эту истину, дитя, иначе покров лжи ослепит тебя навеки. – Голос Ригги стал тягучим и монотонным, и девочка вдруг окоченела.

«Ригга, Риггалая-провидица, свечная ведьма, которая ловит души в свечи и сжигает их. Души горят в огне».

А старуха все не успокаивалась, и в словах ее звучали ледяные нотки пророчества:

– Запомни эту истину. Я последняя, кто говорит тебе правду. А ты последняя, кто меня слушает. Потому мы связаны – ты и я. Да так, что и не разорвешь. – Пальцы Ригги крепче вцепились в волосы девочки. – За морем императрица вонзила свой нож в девственную землю. Теперь кровь вздымается, словно прилив, и он унесет тебя, дитя, если ты не будешь осторожной. Тебе вручат меч, дадут славного коня и пошлют за море. Но тень окутает твою душу. Слушай внимательно! Глубоко внутри схорони эти слова! Ригга сбережет тебя, потому что мы связаны, ты и я. Но это все, что я могу сделать, понимаешь? Узри владыку, повелевающего Тьмой; это его рука освободит тебя, хотя сам он об этом и не узнает…

– Ты что это такое тут вытворяешь? – прогремел вдруг рядом чей-то голос.

Ригга резко обернулась к дороге. Один из кавалеристов осадил коня. Провидица отпустила волосы девочки. Та попятилась, запнулась о камень на обочине и упала. Когда она подняла глаза, всадник уже проскакал мимо. Вслед за ним прогрохотал второй.

– А ну отстань от милашки, старая карга! – прорычал какой-то солдат, проезжая мимо, наклонился в седле и взмахнул закованной в латную перчатку рукой.

Покрытая железной чешуей перчатка с хрустом врезалась в голову Ригги, да так, что от удара женщину развернуло на месте. Старуха упала.

Ригга рухнула буквально на колени девочке, и та в ужасе закричала. Нить алой слюны брызнула ей на лицо. Всхлипывая, бедняжка отползла по камням прочь и ногами оттолкнула тело ведьмы. Затем встала на четвереньки.

Что-то из пророчества Ригги глубоко засело в голове юной рыбачки – что-то тяжелое, как камень, и скрытое от света. Она вдруг поняла, что не может вспомнить ни слова из того, что сказала ей провидица. Девочка протянула руку и, схватив шерстяную шаль Ригги, осторожно перевернула старуху. С одной стороны голова ее была вымазана кровью, стекавшей из-за уха. А еще кровь залила морщинистый подбородок и выступила на губах. Глаза слепо смотрели вдаль.

Девочка отшатнулась, не в силах даже вздохнуть. Она в отчаянии огляделась вокруг. Колонна солдат проехала мимо, оставив за собой только пыль и далекий стук копыт. Репа из мешка Ригги высыпалась на дорогу. Среди растоптанных овощей лежали пять восковых свечек. Девочка наконец сумела с трудом глотнуть пыльного воздуха. Вытирая нос, она посмотрела на свою корзину.

– Забудь про свечи, – пробормотала девочка каким-то глухим, странным голосом. – Их уж не вернуть, так ведь? Костью больше, костью меньше. Забудь. – Она подползла к моткам бечевы, которые выпали из треснувшей корзины, и, когда заговорила, голос ее снова стал молодым. – Нам бечева нужна. Всю ночь будем работать, новую сеть сделаем. Папа ждет. Он стоит сейчас у двери, на дорогу глядит, все меня высматривает.

Она остановилась, и ее тело сотрясла дрожь. Солнечный свет уже почти померк. Странный холод сочился из теней, которые теперь текли по дороге, словно вода.

– Вот и все, – тихо прохрипела дочь рыбака чужим голосом.

На ее плечо опустилась рука в мягкой перчатке, и девочка в ужасе пригнулась.

– Успокойся, малышка, – произнес мужской голос. – Все кончено. Ей уже ничем не поможешь.

Девочка подняла глаза. Над ней склонился какой-то одетый в черное человек, лицо его скрывала тень от низко надвинутого капюшона.

– Это солдат ее ударил, – сказала девочка детским голосом. – А мне домой надо – будем с папой сети плести…

– Давай-ка для начала я помогу тебе встать, – ответил мужчина и подхватил ее под мышки.

Незнакомец выпрямился и играючи поднял девочку, да так, что, прежде чем он поставил ее на землю, ножки в сандалиях некоторое время болтались в воздухе. Теперь она увидела второго человека – значительно ниже ростом, но тоже в черном. Тот стоял на дороге и смотрел вслед кавалеристам.

– Эта жизнь немногого стоила, – не оборачиваясь, произнес он голосом тонким, как у камышовой дудочки. – Жалкая щепотка таланта, да и то дар уж едва теплился. Хотя, возможно, она и была способна на большее, но теперь мы этого уже не узнаем, верно?

Дочь рыбака нетвердой походкой подошла к мешку Ригги и подняла свечу. Затем выпрямилась, взгляд ее вдруг стал тяжелым, и девочка демонстративно сплюнула на дорогу.

Голова второго мужчины резко обернулась к ней. Под его капюшоном, казалось, были одни только тени. Девочка отшатнулась.

– Это была достойная жизнь, – прошептала она. – У Ригги были эти свечи, видите? Целых пять. Пять свечей для…

– Некромантии, – договорил низкорослый.

Высокий, который все еще стоял рядом с девочкой, тихо сказал:

– Да, дитя, вижу. И понимаю, что они значат.

Его спутник фыркнул:

– Пять слабых, безвольных душ, собранных ведьмой. Большое дело. – Он склонил голову набок. – Я их слышу. Они зовут ее.

Слезы навернулись рыбачке на глаза. Казалось, бессловесная боль истекает из какого-то черного камня в ее сознании. Она вытерла щеки и вдруг спросила:

– Откуда вы взялись? Мы вас не видели.

Первый незнакомец чуть развернулся к покрытой гравием дороге.

– Были там, на другой стороне, – ответил он с улыбкой. – Ждали, как и вы.

Второй мужчина хихикнул:

– Вот уж точно – на другой стороне. – Он снова обернулся и вскинул руки.

Девочка ахнула, когда вдруг резко опустилась тьма. На секунду воздух разорвал громкий треск, а потом тьма рассеялась, и рыбачка изумленно раскрыла глаза.

Теперь вокруг человека на дороге сидели семь крупных гончих. Глаза зверей светились желтоватым светом, и все были устремлены в ту же сторону, что и глаза странного незнакомца. Девочка услышала, как тот прошипел:

– Не терпится, да? Тогда вперед!

Псы бесшумно помчались по дороге. Их повелитель повернулся и обратился к своему товарищу:

– Теперь Ласин будет о чем подумать. – Он снова хихикнул.

– Зачем ты все усложняешь? – устало ответил второй мужчина. – Может, не стоит?

Коротышка словно окаменел.

– Поздно. Они уже видят колонну. – Он склонил голову набок. Издалека донеслось отчаянное ржание. Он вздохнул. – Ты уже принял решение, Котильон?

Его собеседник иронически хмыкнул:

– Ты только что назвал меня по имени, Амманас, а значит, все решил за меня. Не можем же мы теперь оставить ее здесь.

– Разумеется, можем, мой старый друг. Но только бездыханной.

Котильон посмотрел на девочку.

– Нет, – тихо возразил он, – она нам вполне подойдет.

Девочка закусила губу. И, продолжая крепко сжимать свечу Ригги, сделала еще один шаг назад, испуганно переводя взгляд с одного человека на другого.

– Жаль, – заметил Амманас.

Котильон чуть заметно кивнул, после чего откашлялся.

– Потребуется время, – сказал он.

Похоже, Амманаса это позабавило.

– А есть ли у нас время? Настоящая месть требует, чтобы жертву выслеживали долго и тщательно. Ты ведь не забыл, какую боль она причинила нам однажды? Ласин и так уже прижали к стене. Она может пасть и без нашей помощи. Ну и какая от этого радость?

Котильон отозвался сухо и холодно:

– Ты всегда недооценивал императрицу. Поэтому мы и оказались в таком вот положении… Нет, – он указал на девочку, – она нам понадобится. Ласин вызвала гнев Семени Луны, разворошила осиное гнездо. Время выбрано идеально.

За ржанием лошадей послышались приглушенные крики, вонзившиеся в самое сердце девочки. Ее взгляд метнулся к неподвижному телу Ригги у обочины, а потом обратно к Амманасу, который медленно к ней приближался. Бедняжка хотела было кинуться прочь, но ноги вдруг ослабли и задрожали. Мужчина подошел вплотную и, казалось, внимательно изучал ее, хотя тени под капюшоном оставались непроницаемыми.

– Ты дочь рыбака? – участливо спросил он.

Она кивнула.

– А имя у тебя есть?

– Довольно, Амманас! – зарычал Котильон. – Не хватало еще играть в кошки-мышки. Поскольку это я ее выбрал, то и имя тоже дам ей сам.

Амманас сделал шаг назад.

– Жаль, – снова сказал он.

Девочка умоляюще подняла руки.

– Пожалуйста, – взмолилась она, обращаясь к Котильону. – Я же ничего не сделала! Мой отец – бедный человек, но он отдаст вам все деньги, какие у нас есть. Я ему нужна, и бечева тоже – он ведь ждет! – Она почувствовала, что между ног вдруг стало мокро, и быстро села на землю. – Я ничего не сделала! – Мучительный стыд обжег девочку, и она, сложив руки, вся сжалась. – Прошу вас!

– У меня нет выбора, дитя, – ответил Котильон. – Ты знаешь наши имена.

– Но я их никогда прежде даже не слышала! – воскликнула девочка.

Он вздохнул:

– После того, что сейчас происходит там, на дороге, тебя непременно допросят. С пристрастием. Есть те, кому наши имена хорошо известны.

– Видишь ли, девочка, – добавил Амманас, подавив смешок, – нас здесь быть не должно. Имена именам рознь. – Он обернулся к Котильону и уже ледяным тоном добавил: – С ее отцом тоже нужно бы разобраться. Послать гончих?

– Нет, – ответил Котильон. – Пусть живет.

– И как же тогда поступим?

– Полагаю, – произнес Котильон, – если предложить хорошее вознаграждение, алчность возьмет свое. – А в следующей его реплике отчетливо прозвучал сарказм. – Уж такое-то чародейство тебе под силу, не так ли?

Амманас хихикнул:

– Бойтесь теней, дары приносящих.

Котильон снова повернулся к девочке. Он широко развел руки. Тени, которые прежде скрывали лицо мужчины, теперь заструились по его телу.

Амманас заговорил, и рыбачке показалось, что его слова звучат откуда-то издалека.

– Она нам идеально подходит. Императрица никогда не сможет ее выследить, Ласин это даже в голову не придет. – Он возвысил голос: – Не так уж это и плохо, дитя, – быть пешкой бога.

– Не кнутом, так пряником, – быстро пробормотала дочь рыбака.

Котильон на миг удивился этому странному заявлению, но потом лишь пожал плечами. Тени рванулись вперед и окутали девочку. От их холодного касания сознание ее рухнуло куда-то вниз, во тьму. Последним ощущением был мягкий воск свечи в правой руке, который словно бы проступил между ее сжатыми в кулак пальцами.

* * *

Капитан поерзал в седле и бросил взгляд на женщину, которая ехала рядом.

– Мы перекрыли дорогу с обеих сторон, госпожа адъюнктесса. Всех направляем обходным путем, подальше от моря. Так что слухи исключены: не беспокойтесь, ни слова не просочится.

Офицер промокнул пот на лбу и поморщился. В шерстяном подшлемнике было жарко, да еще он вдобавок натер лоб.

– Что-то не так, капитан?

Он покачал головой, глядя на дорогу:

– Шлем болтается. Когда я в последний раз его надевал, волос у меня было побольше.

Адъюнктесса императрицы ничего не ответила.

В ярких лучах утреннего солнца белое пыльное полотно дороги ослепительно блестело. Капитан чувствовал, как по телу его стекает пот, а бармица шлема цепляется за волоски на шее. У него уже ныла поясница. Капитан вот уже много лет не садился на коня и успел порядком отвыкнуть от верховой езды. При каждом шаге лошади позвонки неприятно похрустывали.

Времена, когда он при виде любого, кто был выше его по званию, моментально вытягивался в струнку, давно миновали. Но эта женщина как-никак являлась адъюнктессой императрицы, личной посланницей Ласин, исполнительницей ее воли. Меньше всего капитану хотелось выказать слабость перед этой дамочкой, молодой и опасной.

Впереди дорога начинала петлять и уходила вверх. Слева дул солоноватый ветер, посвистывая между покрытыми свежими почками деревьями, что росли с этой стороны дороги. После полудня ветер станет горячим, как печка, и вместе с отливом поднимет вонь с полосы прибоя. Солнечный жар принесет и кое-что другое. Капитан надеялся, что к этому моменту он уже вернется в Кан.

Старый вояка пытался не думать о том месте, куда они направлялись. Пусть у его начальницы голова об этом болит. За годы службы Малазанской империи он научился понимать, когда следует перестать думать. И сейчас был именно такой момент.

– Давно тут служите, капитан? – заговорила адъюнктесса.

– Так точно, – проворчал он.

Женщина чуть подождала, а затем уточнила:

– Как давно?

Он замялся:

– Тринадцать лет, госпожа адъюнктесса.

– Значит, еще за императора сражались, – сказала она.

– Так точно.

– И благополучно пережили чистку.