Пьер Ферма родился в 1601 году в Бомон-де-Ломань на юго-западе Франции. Как это ни странно, математиком он не был, служил чиновником и предавался математике в свободное время, в качестве необычного хобби. И, тем не менее, он считается одним из самых талантливых математиков-самоучек всех времен и народов. Как и Лисбет Саландер, Ферма любил решать головоломки и загадки. Еще он обожал подшучивать над другими математиками, формулируя проблемы, но не снабжая их решениями. Философ и математик Рене Декарт удостоил его весьма нелестным эпитетом, а английский математик Джон Уоллс и вовсе обозвал «чертовым французом».

В 1630 году вышел французский перевод Диофантовой «Арифметики», содержащий наиболее полную экспозицию теории чисел, сформулированный Пифагором, Евклидом и другими античными математиками. Именно изучение теоремы Пифагора спровоцировало вспышку гениальности у Ферма и привело к формулировке его бессмертной проблемы. Он сформулировал вариант теоремы Пифагора, заменив в формуле x² + y² = z² квадраты на кубы: x³ + y³ = z³.

Проблема была в том, что новое уравнение, похоже, не имело целочисленных решений x, y, z. Тем самым Ферма с помощью незначительных изменений в равенстве перешел от соотношения с бесчисленным множеством решений к соотношению, не имеющему вообще никаких решений. В этом и состояла его теорема: Ферма утверждал, что в безграничной вселенной чисел не существует таких целых чисел, что куб одного может быть представлен как сумма кубов двух других и что это верно вообще для всех степеней выше двух, то есть случая теоремы Пифагора.

Вскоре другие математики согласились, что дело обстоит именно так. Метод проб и ошибок подсказывал невозможность опровержения теоремы Ферма. Проблема в том, что, даже производя вычисления до окончания века, невозможно перепроверить все числа, ведь их бесконечно много, и потому невозможно быть на сто процентов уверенным, что среди очень больших чисел нет таких, что опровергали бы теорему Ферма. В математике все утверждения должны быть доказаны строго математически, с применением безусловно верных и доказанных формул. Математик должен быть готовым заявить с трибуны: «Это так-то и так-то, потому что…»

По обыкновению, Ферма показал коллегам что-то вроде фиги в кармане. На полях своего экземпляра «Арифметики» Диофанта этот гений написал формулировку задачи и закончил строками на латыни, ставшими бессмертными в истории математики: «Я нашел поистине чудесное доказательство, но эти поля слишком узки, чтобы его вместить».

Если он хотел тем самым привести своих коллег в негодование, то, надо сказать, у него это отлично получилось. Начиная с 1637 года чуть ли не каждый уважающий себя математик уделял время – иногда изрядное – попыткам найти доказательство теоремы Ферма. Несколько поколений ученых потерпели неудачу, пока не появился Эндрю Уайлс со своим эпохальным доказательством в 1993 году.

Лисбет Саландер была поставлена в тупик.

Ответ ее вообще-то не интересовал. Главным было само решение проблемы. Если ей задавали загадку, она ее отгадывала. До того как Лисбет поняла основные принципы рассуждений, разгадка таинства чисел отнимала много времени, но девушка всегда получала правильный результат прежде, чем сверялась с ответом.

Прочитав теорему Ферма, она взяла лист бумаги и начала проверять ее на цифрах, но найти доказательство не удалось.

Подглядывать в ответы ей не хотелось, поэтому Лисбет пропустила ту часть текста, где излагалось доказательство Эндрю Уайлса. Поэтому она дочитала «Границы» до конца и удостоверилась, что ни одна из прочих проблем, сформулированных в книге, не вызвала у нее серьезных затруднений. Впоследствии она все с большим раздражением возвращалась к загадке Ферма, плутая из одного тупика в другой и ломая голову над тем, какое именно «чудесное доказательство» имел в виду математик.

Сосед из тридцать второго номера вдруг встал и пошел к выходу. Покосившись на наручные часы, Лисбет отметила, что он неподвижно просидел здесь два часа и десять минут.

Элла Кармайкл поставила бокал перед Лисбет Саландер, отметив, что девушка не интересуется всякой туфтой типа напитков ярко-розового цвета с бумажными зонтиками в бокале. Она всегда заказывала одно и то же – ром с колой. Только однажды вечером Саландер была в каком-то странном настроении и так напилась, что Элле пришлось просить о помощи отнести ее в номер.

Как правило, Лисбет заказывала кофе с молоком, иногда коктейль или местное пиво «Кариб». Обычно она усаживалась за дальним правым концом стойки и открывала книгу с непонятными математическими формулами, что, по мнению Эллы Кармайкл, было странным чтением для девушки ее возраста.

К тому же Лисбет Саландер не проявляла ни малейшего интереса к тем, кто пытался за ней приударить. Те немногие одинокие мужчины, что пытались к ней подъехать, получали вежливый, но решительный отпор, а с одним она обошлась и вовсе не деликатничая. Отшитый ею парень, Крис Мак-Ален, был местным бездельником и давно заслуживал нагоняй. Поэтому Элла не слишком огорчилась, когда он, весь вечер приставая к Лисбет, вдруг как-то странно споткнулся и свалился в бассейн. К чести Мак-Алена следует отметить, что он не отличался злопамятностью. Уже на следующий вечер Крис появился совершенно трезвым и спросил Лисбет, может ли он угостить ее пивом. Поколебавшись секунду, она согласилась, и с тех пор, случайно столкнувшись в баре, они вежливо здоровались.

– Ну, как, все в порядке? – спросила Элла.

Лисбет кивнула и взяла бокал.

– А что слышно нового про «Матильду»? – поинтересовалась она.

– Движется в нашу сторону. Гадости от нее можно ожидать в выходные.

– А когда будет точно известно?

– Вообще-то, не раньше, чем когда она пройдет мимо. Она может держать курс прямо на Гренаду, а затем, в последний момент, передумать и свернуть на север.

– А часто у вас бывают ураганы?

– Иногда. Обычно они проходят стороной, иначе от острова уже ничего бы не осталось. Но ты не волнуйся.

– Я не волнуюсь.

Внезапно послышался громкий взрыв смеха, и они, повернувшись на звук, увидели даму из тридцать второго номера, похоже развеселившуюся от рассказа мужа.

– Кто это такие?

– Доктор Форбс и его жена, американцы из Остина, штат Техас.

Слово «американцы» Элла произнесла чуть неприязненно.

– Я знаю, что американцы. Но что они здесь делают? Он работает врачом?

– Нет, он доктор наук, а не врач, работает в фонде Девы Марии.

– А что это за фонд?

– Они финансируют обучение способных детей. Он приличный человек – ведет переговоры с Министерством образования о постройке новой школы для старшеклассников в Сент-Джорджесе.

– Этот приличный человек бьет свою жену, – заметила Лисбет Саландер.

Элла Кармайкл промолчала и, бросив на Лисбет резкий взгляд, ушла к другому концу стойки подать пиво «Кариб» местным посетителям.

Лисбет посидела в баре еще минут десять, уткнувшись в «Границы». Еще не войдя в подростковый возраст, она поняла, что у нее, в отличие от одноклассников, фотографическая память. Она никому не открывала эту свою особенность, только Микаэлю Блумквисту, да и то в минуту слабости. Текст в «Границах» она знала уже наизусть и носила с собой книгу как вещественное звено, связующее ее с Ферма, как будто книга стала талисманом.

Но в тот вечер ей не удавалось сосредоточиться ни на самом Ферма, ни на его теореме. Вместо этого в голове у нее засел образ доктора Форбса, неподвижно сидящего у залива Каренаж, вперив взгляд в одну точку. Лисбет не могла объяснить, почему она вдруг почувствовала, что с ним что-то не так.

Наконец она захлопнула книгу, ушла к себе в комнату и включила лэптоп. Невозможно было даже подумать о том, чтобы шарить в Интернете – в отеле не было интернет-соединения, – но у нее был встроенный модем, который можно подключить к ее мобильнику фирмы «Панасоник» и таким образом пользоваться электронной почтой. Лисбет быстро напечатала письмо на адрес <plague_xyx_666@hotmail.com>^[6]:

Доступа к Интернету нет. Нужна информация о докторе Форбсе, сотруднике фонда Девы Марии, проживающем в городе Остин, Техас. Плачу пятьсот долларов за предоставленные данные. Wasp.

Она приложила ключ своей шифровальной программы, закодировала послание ключом Чумы и отправила сообщение. Взглянув на часы, девушка обнаружила, что полвосьмого уже миновало.

Выключив компьютер и заперев комнату, Лисбет прошла метров четыреста по пляжу, перешла дорогу на Сент-Джорджес и постучала в дверь развалюхи за «Кокосовым орехом». Ее обитателем был шестнадцатилетний Джордж Бленд. Он еще учился в гимназии, собирался стать врачом или адвокатом, а может, астронавтом и был таким же тощим и почти таким же низкорослым, как Лисбет.

Лисбет увидела Джорджа Бленда на пляже во время своей первой недели на Гренаде, на следующий день после того, как приехала в Гранд Анс. Она шла по пляжу и в какой-то момент присела в тени под пальмой. Вдали, у кромки воды, ребятишки играли в футбол. Лисбет раскрыла «Границы математики» и погрузилась в книгу. Тут подошел он, худой чернокожий парнишка в сандалиях, черных брюках и белой рубашке и уселся в нескольких метрах, явно не заметив ее.

Как и она, он раскрыл книгу и с головой ушел в чтение. Это тоже был «кирпич» по математике, четвертый том «Основного курса». Потом его сосредоточенное чтение сменили каракули в задачнике. Минут пять спустя Лисбет кашлянула, тогда Джордж заметил ее и вскочил от удивления. Он начал извиняться за беспокойство и собирался уходить, когда она спросила, трудная ли у него задачка.

Она была по алгебре, и Лисбет нашла основную ошибку в его вычислениях уже через две минуты. А через полчаса они уже покончили с его домашним заданием. Час спустя был готов следующий раздел в задачнике, и Лисбет доходчиво объяснила, в чем суть необходимых вычислений. Парень уставился на нее с почтительным уважением. За два часа он рассказал ей, что его мама живет в Канаде, в Торонто, папа – в Гренвилле, на другом конце острова, а сам он – в развалюхе на пляже чуть подальше отсюда. Еще у него есть три старших сестры.

В его компании Лисбет чувствовала себя на редкость безмятежно. Странное дело. Она почти никогда не вступала в разговор с другими, чтобы просто поболтать. И не потому, что стеснялась. Для нее всякий разговор имел практическое назначение – типа как найти аптеку или сколько стоит комната в гостинице. Еще разговор мог преследовать профессиональные цели. Когда Лисбет собирала материал для Драгана Арманского в фирме «Милтон секьюрити», у нее не было проблем с долгими разговорами при изложении фактов.

Однако Лисбет не выносила личных разговоров, как правило ведущих к копанию в том, что она считала частным делом, и поэтому диалог обычно получался таким:

– Сколько тебе лет?

– Отгадай.

– Тебе нравится Бритни Спирс?

– А кто это?

– Как тебе картины Карла Ларссона?

– Никогда об этом не задумывалась.

– Ты лесбиянка?

– Это тебя совершенно не касается.

Джордж Бленд был неуклюжий и самоуверенный, но вежливый и старался вести с ней интеллектуальный разговор, не пытаясь переспорить ее или залезть в ее частную жизнь. Похоже, ему, как и ей, нравилось быть отшельником. Удивительно, но он воспринимал ее кем-то вроде математического божества, спустившегося на пляж Гранд Анс, и был счастлив тем, что она готова сидеть рядом в его компании. Проведя на пляже несколько часов, они поднялись – солнце уже спускалось к самому горизонту. Они пошли к гостинице, и Джордж показал ей лачугу, служившую ему жильем, а потом смущенно спросил, не зайдет ли она на чашку чая. Лисбет согласилась, а он, похоже, удивился.

Жилище его было примитивно: оно вмещало потрепанный стол, два стула, кровать и шкафчик для одежды и белья. Освещение состояло из настольной лампы, провод которой тянулся к «Кокосовому ореху», а роль плиты играл походный примус. Джордж накормил Лисбет обедом из риса с овощами, поданным на пластиковых тарелках, и даже храбро предложил ей затянуться местной запрещенной травкой, на что она также согласилась.

Лисбет, конечно, заметила, что произвела на него впечатление и он толком не знает, как себя с ней вести. Она безотчетно решила, что позволит ему себя совратить, однако подготовка к этому шла как-то мучительно и бестолково. Джордж, безусловно, почувствовал ее готовность, но понятия не имел, с чего начать. Он ходил вокруг да около, как кот вокруг сметаны, пока она не потеряла терпение, прижала его к кровати и сдернула с себя одежду.

Лисбет впервые оказалась обнаженной после операции в Генуе, которую покинула с легким чувством паники. Лишь спустя долгое время она поняла, что на нее вовсе никто не глазеет. Обычно Лисбет ничуть не беспокоилась, что о ней думают другие, а тогда удивлялась, что это вдруг она почувствовала себя так неуверенно.

Джордж Бленд отлично подошел для дебютного испытания ее нового самоощущения. Когда он, не без ее помощи, наконец справился с застежкой лифчика, то тут же погасил свет и только тогда начал сам раздеваться. Лисбет поняла, что он смущается, и снова включила лампу. Она внимательно наблюдала за ним, когда он начал неуклюже до нее дотрагиваться. Позже она совершенно расслабилась и поняла, что он воспринимает ее грудь как вполне настоящую. Хотя сравнивать ему, похоже, было не с чем.

Чего Лисбет не планировала на Гренаде, так это завести себе любовника-тинейджера. Она действовала импульсивно и, уходя от него поздно ночью, не думала возвращаться. Однако уже на следующий день она снова встретила его на пляже и почувствовала, что ей приятна компания этого неуклюжего паренька. За семь недель, что Лисбет провела на Гренаде, Джордж Бленд неизменно оставался в ее обществе. Днем они не виделись, вечером гуляли перед заходом солнца, а затем шли к нему в хижину.

Лисбет понимала, что они, прогуливаясь вместе, выглядели как парочка подростков, милых тинейджеров. Джордж, вероятно, считал, что жизнь стала интереснее – ведь он встретил женщину, учившую его и математике, и эротике.

Он открыл дверь и ласково улыбнулся.

– Не помешаю? – спросила она.

Лисбет ушла от Джорджа ночью вскоре после двух. Чувствуя внутри тепло, решила идти к отелю по пляжу, а не по шоссе. Она шла в темноте в одиночестве, но знала, что Джордж, должно быть, идет позади, метрах в ста от нее. Он всегда так делал, ведь она никогда не оставалась у него на всю ночь, и он резко протестовал против того, чтобы она, одинокая женщина, шла ночью к себе в гостиницу. Это был его долг – проводить ее до отеля. Лисбет обычно слушала его доводы, но в конце концов заканчивала дискуссию твердым «нет».

– Я хожу куда хочу и когда хочу. Разговор окончен. И я не нуждаюсь в провожатых.

Обнаружив, что он следует за ней в первый раз, Лисбет ужасно рассердилась. Но затем сочла, что в его желании охранять ее есть некоторый шарм, и потому стала притворяться, что не знает о том, что он следует за ней и что он повернет домой, как только увидит ее в воротах гостиницы.

«А что бы он сделал, если бы на меня напали?» – подумала Лисбет.

У нее на этот случай был припасен молоток, купленный в магазине Мак-Интайра и хранившийся во внешнем кармане сумки, висевшей у нее через плечо.

В ту ночь ярко светили звезды и полная луна. Лисбет подняла голову и разглядела Регула в созвездии Льва близко у горизонта. Остановилась, почти дойдя до отеля. Вдруг у самой воды на пляже она различила контуры человека. Впервые Лисбет видела живую душу с наступлением темноты. Хотя между ними было почти сто метров, она без труда опознала человека, освещенного лунным светом.

Это был достопочтенный доктор Форбс из комнаты тридцать два.

Лисбет быстро отошла в сторону, затаившись в тени аллеи. Она оглянулась, но не увидела и Джорджа Бленда. Человек у кромки воды медленно ходил взад-вперед, куря сигарету. Время от времени он останавливался и наклонялся, словно искал что-то на песке. Пантомима продолжалась минут двадцать, как вдруг Форбс изменил направление, быстро двинулся к входу в отель и исчез.

Выждав минуту-другую, Лисбет пошла к тому месту, где, как маятник, вышагивал доктор Форбс. Медленно сделала полукруг, разглядывая песок под ногами, но не увидела ничего, кроме камешков и ракушек. Через пару минут она прекратила осмотр пляжа и пошла в гостиницу.

У себя на балконе Лисбет перегнулась через разделяющую решетку и проскользнула на балкон соседей. Царили тишина и покой. Ежевечерняя перебранка, очевидно, уже закончилась. Потом она вернулась к себе, взяла сумку, достала бумагу и свернула косячок из запасов, которыми поделился с ней Джордж Бленд, села на балконный стул и уставилась на темную воду Карибского моря, покуривая и размышляя.

Лисбет ощущала себя как радарную установку, способную в любой момент уловить сигнал тревоги.