– А что будет, если я не найду эти деньги за три месяца?
– Лучше, если вы их все-таки найдете, – заметил Иосиф, – или мне будет очень сложно защитить вас в суде. И тогда – депортация, Степан, прощай свободная Америка, здравствуй голозадая Россия. Может, это и не такой плохой вариант? А?
– Нет, – я покачал головой. – Обратно мне возвращаться нельзя. Я достану деньги.
Меня высадили на одной из центральных улиц Нью-Йорка. Окно машины с жужжанием приоткрылось.
– Да, Степан, – сказал Иосиф, – если у вас есть какие-то мысли насчет того, чтобы снова перейти на нелегальное положение… Спрятаться от меня… Куда-то уехать… Поверьте моему опыту – это очень глупые мысли. Потому что искать вас будет не полиция. Вы понимаете?
– Я все понимаю.
«Линкольн» и мини-вэн с охраной умчались. У меня в руках осталась визитка с телефоном Иосифа Хейфеца и адресом его конторы в Нью-Йорке. Я стоял посреди улицы. Далеко от иммиграционной тюрьмы. В свободной стране Америке. Но свободным себя не чувствовал. Совсем наоборот. Скорее – было ощущение некой обреченности. Попал как кур в ощип. Адвокат, похоже, легко обвел меня вокруг пальца. И теперь собирается хорошо на мне нажиться.
Конечно, если бы я приехал в Штаты с солидным капиталом в кармане, я легко прошел бы с помощью умелого адвоката через все препоны законодательной системы и легализовался. Но я был нищ, как церковная мышь из далекой России.
Надо было прикинуть варианты действий.
Первый, пойти в полицию. Все им рассказать. Сказать, как меня вытащили, и что с меня требуют огромные деньги… И оказаться вновь в иммиграционной тюрьме. Потом дождаться суда, когда меня признают нелегалом и вышлют из страны на Родину. А на Родине меня возьмут – и шлепнут. К тому же, куча бумажек, которые я подписал, наверняка не снимают с меня никаких финансовых обязательств. И по ним все равно придется платить. Хотя в далекой России американским кредиторам ловить меня будет намного сложнее.
Второй вариант. Удариться в бега. Поехать куда-нибудь в глухое местечко. Например, в Кентукки. Осесть там. И прятаться от всех долгие годы. Пока они обо мне не забудут. Может, даже найду там себе какую-нибудь бабу из местных. Поселюсь у нее. Придется, конечно, напрячься – чтобы обаять ее, что без знания языка превращается в задачу практически невыполнимую. Что ж, пусть это будет очень старая и страшная баба. Главное, чтобы помогла мне осесть. Но Хейфецу я верил. Если он сказал, что скрываться – это плохая идея – значит, это действительно плохая идея. У солидных людей всегда длинные руки с цепкими пальцами. Так что они достанут меня и в Кентукки, и на территории всей страны. Даже на Аляске. Есть специалисты по поиску людей. Они умудряются отыскать человека после пластической операции и смены всех документов за довольно короткий срок. И что потом они сделают? Убивать, наверное, не станут. Калечить тоже. Продадут на органы – чтобы отбить средства?.. Вообще, непонятно, что от них можно ждать. За фасадом адвокатской благопристойности может скрываться такое кровавое нутро – что меня запросто превратят в человеческий фарш.
И третий вариант. Пойти к своему работодателю – Дмитро Козаку. Он человек состоятельный. И если я все расскажу ему в деталях, возможно, он вникнет в мою ситуацию – и ссудит мне хотя бы эти двадцать тысяч, чтобы я мог расплатиться с солидными людьми. Ну и дальше буду рассчитываться с ними потихоньку, по мере сил и возможностей. Мне показалось, что этот вариант наиболее разумный.
Но, как вскоре выяснилось, я переоценил доброту и щедрость Дмитро. Взять меня нелегально мыть посуду в своем заведении он мог. А вот дать мне взаймы двадцать тысяч долларов на неопределенный срок – извини, подвинься.
– Степа, – сказал этот выдержанный пожилой человек, – ты совсем охуел?
Я с пониманием молчал. Конечно, я предвидел такой расклад. Я и сам не дал бы малознакомому человеку двадцать тысяч долларов за здорово живешь. С чего я только решил, что Дмитро чем-то лучше меня – и вдруг влезет в шкуру благотворителя.
Я стоял и мялся на пороге комнаты, не уходил. Он тоже не торопился выгонять меня взашей – хотя мог бы – после такой-то наглой просьбы. Просто сверлил оценивающим взглядом.
– Ну, – сказал он наконец, – посуду ты моешь хреново.
– Я старался.
– Все равно хреново. Поэтому ты уволен.
– Ладно, – я кивнул. Уволен так уволен. Все равно на этой работе такие деньги не заработаешь.
– Могу я узнать, что ты собираешься делать дальше?
– Ограблю банк, наверное, – пошутил я. Хотя в душе скреб зверюга – взять бы и грабануть, на самом деле, какой-нибудь банк. Но ведь поймают, и посадят… Я и не предполагал тогда, что так и поступлю в конце концов.
Козак даже не улыбнулся моей остроте.
– Или ювелирный магазин, – сказал я.
– Видишь ли, Степа, – проговорил Дмитро печально, – у меня легальный бизнес. Я владею рестораном. Не важно, кем я был раньше. Но сейчас я бизнесмен. Плачу налоги. И мне совершенно все равно, кто собирается у меня в ресторане. Но чаще всего те, кто сюда приходит, это мои друзья. И хорошие знакомые. Некоторые из них могут подсказать, где можно быстро заработать такие деньги. Я не говорю, что они захотят подсказать. Но могут и захотеть, если я попрошу. У тебя же все равно нет другого выбора? Я правильно понял? Ссуду в банке тебе не дадут. И продать тебе нечего, если ты пришел просить деньги у меня. Я прав?
– Прав, конечно, – забрезжила смутная надежда.
– Весь вопрос в том, – продолжал Дмитро, – на что ты готов, ради того, чтобы заработать эти деньги. Двадцать тысяч долларов просто так, за здорово живешь, никто не даст. Платят за риск. Ты готов к риску?
– Думаю, я справлюсь.
– Я тебя совсем не знаю… Ты пришел из ниоткуда. Просто нарисовался на пороге и попросил работу. Сказал, что готов работать кем угодно. Я уважаю таких людей. Знаешь, почему я помог тебе?
Я молчал.
– Потому что когда-то был в похожем положении. Ты напомнил мне меня самого в молодости. Надеюсь, ты такой же, как я, и в человеческом смысле. Ценишь помощь. Благодарен тому, кто тебе помогает.
– Очень ценю, – заверил я.
– Хорошо. На днях сюда придут люди. Серьезные люди. Я тебя порекомендую. Скажу, что ты готов для них на любую работу. На любой риск. Но… – Дмитро помолчал. – Если ты меня подведешь, я буду очень огорчен. И разочарован. Потому что, по сути дела, я поручаюсь за тебя. А это серьезно.
– Я не подведу…
– Ладно, сынок. Приходи в среду. Часикам к восьми. А лучше – к девяти.
– Дайте хотя бы долларов пятьдесят, – взмолился я, – а то я совсем пустой. Мне бы хоть перекантоваться где-то до среды.
Дмитро достал бумажник, извлек несколько купюр и передал мне. Шестьдесят долларов. Чуть больше, чем я просил.
– Я все верну.
– Надеюсь.
До среды оставалось несколько дней, которые я прожил в грязном хостеле в одном из самых плохих районов города, в Южном Бронксе, – остановиться там было дешевле всего. Покупал метрокарту с таким чувством, словно она стоила целое состояние. Для меня в моем нынешнем положении так оно и было.
Возле хостела находилась крошечная оружейная лавка. Я зашел, осмотрелся. Хозяин, пожилой чернокожий, что-то спросил, но я не понял, что именно. Стал разглядывать витрину, под стеклом лежало несколько не новых пистолетов с ценниками и ножи. В основном, дорогие, охотничьи. Но был и дешевый раскладной, с длинным тонким лезвием сантиметров в пятнадцать – всего за 4 доллара. Жизнь его не пощадила – краска на рукоятке стерлась, и что там прежде было изображено, понять уже было невозможно. Но лезвие – не расшатанное, держится крепко. В общем, я купил этот ножик и сунул в карман. И сразу почувствовал себя немного лучше. Привык ходить по Москве с ножом с раннего детства.
Хостел был такого уровня, что в комнатах помещалось по четыре человека одновременно, а душ и туалет были на этаже. Зато – 3 доллара за сутки. Где еще найдешь такую цену? Соседи мне попались неприветливые. Латиносы. Между собой они были знакомы. А со мной знакомиться не пожелали. Из вещей у меня была с собой одна только сумка через плечо, купленная несколько месяцев назад в секонд-хэнде, а в ней смена белья и зубная щетка.
Когда я поглядел на себя в мутное зеркало над железным рукомойником, то убедился, что выгляжу очень сомнительным типом – с трехдневной щетиной и взъерошенными волосами. Принялся приглаживать их, намочив ладони водой из-под крана. Вода оказалось желтой. Над зеркалом пробежал здоровенный черный таракан. Я подумал, что на такое дно еще никогда не опускался. И дал себе слово – если удастся договориться с этими незнакомыми серьезными людьми, которым Дмитро меня порекомендует, если они поверят в меня – сделать все от меня зависящее, чтобы положение мое стало совсем другим. Надо всплыть во что бы то ни стало, я должен подняться…
Я почистил зубы, прополоскал рот ржавой водой и спустился в холл, где стоял автомат – купить какой-нибудь воды, на еде я решил экономить. Мне показалось, что газировка в автомате дорогая, и я уже собирался выйти на темную улицу – поискать магазин, а лучше – супермаркет – где воду можно купить намного дешевле, но меня остановил окриком сотрудник отеля. Он начал что-то быстро лопотать. Я прервал поток непонятной речи фразой: «Сорри. Май инглиш нот велл. Плиз, нот сач фаст». Он стал говорить со мной, как с дебилом, почти по слогам, и очень медленно. Зато я его понял. Он пытался предупредить меня, что в этом районе в этот час белому парню шляться по улицам опасно. И лучше мне этого не делать. Сам он тоже был белым, поэтому его заботу о собрате по расе я оценил. С другой стороны, как можно ограбить человека, у которого почти ничего нет? Поэтому я беспечно сказал: «Ноу ворриз. Сенкс ю, гай. Ай эм фром Рашша» (это должно было объяснить мою смелость) и направился искать супермаркет. Довольно опрометчивый поступок.
На углу я столкнулся с чернокожими подростками, они стали резко мне что-то кричать, а потом направились за мной всей толпой явно с агрессивными намерениями. По счастью, мимо проехала патрульная машина. Коротко посигналила сиреной. «Вжиу-вжиу-вжиу». Подростки остановились. А я ускорил шаг.
Чем дальше я шел, тем больше понимал, что супермаркет не найду. И моя вечерняя прогулка показалась мне настоящей глупостью. Потянулись промышленные здания. Кирпичные заборы, расписанные граффити. Пустыри, забранные сеткой. Короче говоря, я забрел в самую глухомань яблочного гетто. Впереди забрезжил смутный огонек. Затем зазвучала музыка. Местная шпана разожгла костер прямо посреди улицы и слушала рэп. В Москве такое даже представить было невозможно. Не город, а джунгли, населенные дикарями.
Из подворотни вдруг вынырнула машина, зло сверкнула фарами. Я испуганно прижался к стене. Но она промчалась мимо. Только брызги взметнулись из расплескавшейся черной лужи. Затем случилось нечто совсем неожиданное. Угольки задних габаритов поравнялись с костром. Послышались одиночные выстрелы. А потом беспорядочная пальба. От костра врассыпную метнулись тени. Я ясно видел, как одна из них упала. Разбегались любители рэпа и ночных гулянок в панике.
Я решил тоже убираться как можно скорее. Побежал назад и забился в щель между полуразрушенными, но жилыми домами. Там было метра полтора пространства, зачем-то оставленного строителями. Под ногами валялся разнообразный мусор: пластиковые бутылки, пакеты, тряпье… Тут я едва не закричал – в темноте наткнулся на два желтоватых пятна. И через секунду понял, что это – белки глаз на черном лице. Хорошо, что я отлично видел даже в самом глубоком мраке. Есть у меня такое свойство. К лицу прилагалось тощее тельце в грязной одежде. Оно держалось за ручку тележки, украденной из супермаркета, и с волнением наблюдало за мной.
«Ага, значит супермаркет здесь все-таки где-то есть», – мелькнула мысль.
На улице еще пару раз бабахнуло, взвизгнули шины, и все затихло. Мимо нашего укрытия с топотом пробежало несколько человек. К нам, к счастью, никто не заглянул.
Существо продолжало взирать на меня с опаской. Я понял, что оно не страшное, а скорее – жалкое. На голове – зимняя бейсболка с ушами, хотя стояло жаркое лето. А на руках перчатки с обрезанными пальцами. Наверное, оно мерзло. Что было странно – в такую-то жару.
– Ху ю мэ-эн? – проговорило оно.
«Ругается?» – мелькнуло. Я одернул себя – спрашивает на своем наречии, кто я.
– Ай эм Степан.
– Стэп Ан… Вай а-а ю хиа? – лицо отразило обеспокоенность.
Я с трудом понял, что он спрашивает, почему я здесь. Наверное, белому тусоваться по ночам в этом районе не стоило. Я в то время еще не знал их местные порядки.
– Ай эм фром Рашша, – сказал я, как будто это могло что-нибудь объяснить.
– Оу, йе, окей, – ответило оно, как мне показалось – с пониманием. Наклонилось, схватило банку из-под пива и кинуло в тележку. Там у него (или у нее?) уже полно было банок и каких-то железок.
Интересно, кто это – мужик или баба – в темноте не разберешь?.. И по хриплому голосу непонятно. Судя по фигуре, либо тощая баба, либо тощий мужик. Неопределенная фигура. Без выпуклостей и изгибов. И что я с этим недоразумением только разговариваю?!
Я помахал ему рукой – попрощался, развернулся и аккуратно пошел, стараясь не споткнуться, обратно по проходу между домами. Я собирался выйти на улицу и («к черту супермаркет, попью ржавой воды из-под крана») вернуться в хостел. Там, по крайней мере, безопасно. А то, по моим ощущениям, я попал в горячую точку. Очень напоминало. Полуразрушенный город – словно после бомбежки. Ну, не совсем, конечно. Такой небольшой бомбежки, аккуратненькой, даже ласковой, можно сказать. И солдаты армии победителей, раскатав врага, теперь катаются на трофейных тачках и отстреливают попрятавшихся воинов раздавленного противника – тех, кто еще уцелел… Добраться до улицы мне было не суждено. В глазах вдруг полыхнуло. И сознание выключилось…
Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем я очнулся. Я лежал лицом вниз, уткнувшись в вонючее тряпье. Пульсировала от боли голова. Что это было?! Тут же я сообразил, что казавшееся безобидным мерзкое существо, должно быть, подкралось ко мне – и ударило железкой по голове. В тележке их было много. Неужели оно собирает эти железяки, чтобы бить белых людей по головам? Особенно, если они лохи из России…
Тут я понял, что джинсовой куртки на мне нет… И рубашки тоже… И сумка с паспортом исчезла… И штаны… Мать твою!.. И черные мокасины под змеиную кожу, которыми я так гордился… Эта мразь оставила мне только трусы и носки. Хоть за это спасибо. Я с трудом поднялся, голова закружилась, схватился за стену. Приплыли. Похоже, у меня сотрясение мозга. Тут я разглядел, что в темноте что-то белеет. Присел на корточки. И обрадовался не на шутку. Перочинный ножик. Он выбросил его. Сумка тоже нашлась неподалеку. Вывернутая наизнанку. Ни денег, ни паспорта.
«Классная ситуация, – подумал я. – Раньше я считал, что упал на самое дно, но на дне постучали снизу. Оказалось, можно вляпаться в еще большее дерьмо. Докатился ты Стэп Ан фром Рашша. Но неужели я и вправду такой лох?.. Блядская страна Америка!
Тут мне натурально поплохело, и я, опершись на стену, принялся блевать. Немного полегчало. Пошатываясь, я выбрался на улицу и огляделся. Костра больше видно не было. Музыка тоже не звучала. Вокруг было пусто. Мертвый город. И человек в трусах-боксерах, черных носках и с ножиком в сумке через плечо на голое тело. Картина маслом.
Я печально побрел к гостинице, размышляя, что, екарный бабай, приехать в Америку – было большой ошибкой. Надо было эмигрировать в Канаду. Или в Австралию. Неприятности либо не случаются вовсе, либо приходят все сразу. И конечно, вскоре я встретил тех самых черных подростков, которые кричали мне что-то нелицеприятное. Они окружили меня толпой, и принялись снова выкрикивать непонятные слова. При этом один из них, здоровенный, с толстыми губами, все время тыкал меня указательным пальцем в плечо. Пребольно, надо сказать. А я только ежился, растерянно на них глядя. Потом кто-то из них назвал меня белым коксакером (то есть членососом, по-нашему), и ребятишки начали радостно ржать. Тут меня стала разбирать злоба. Пока они просто ругались, меня это почти не задевало. Но когда начали смеяться надо мной, я рассердился не на шутку. Я не долго думал, что сказать им в ответ – словарь американских ругательств у меня был беден, как у преподавателя английского из совковой школы. Поэтому я рявкнул:
– Факинг ниггерс!
Над ночным районом повисла гробовая тишина. Такая глубокая, что я услышал, как в соседнем доме сливает воду бачок унитаза. В ту же секунду я получил по лицу. Но не упал. Если бы упал, они сразу забили бы меня ногами. Словно игрок в американский футбол, я сделал рывок, отчаянный и сильный прыжок – и прорвался через толпу. Я побежал, и «факинг ниггерс» устремились за мной. В прошлый раз полицейская машина приехала очень кстати. Но теперь, как назло, копов не было видно. Наверное, отправились выпить американского кофейку и перекусить в любимую забегаловку – «ночная смена так утомляет». Все это я думал, пока бежал. В спину мне летели ругательства, не слишком задевая, потому что я все равно их не понимал, и куски асфальта – что было уже серьезнее.
Так мы добежали до вшивой гостиницы, где я остановился. Я счастливо выдохнул, дернул дверь… и сердце упало… заперто! Ребятишки тут же оказались рядом. Снова окружили меня и стали методично избивать. Сначала я как-то умудрялся отмахиваться и уворачиваться, все-таки я занимался боксом, будучи подростком, но потом пропустил пару ударов в голову и один, сильный, с ноги в живот. И сразу понял, что дело плохо. Могут и насмерть забить. Или так покалечат, что лицо снова придется восстанавливать в больнице. Что со мной однажды уже было. А я, ко всему прочему, в стране, где даже в благотворительной больнице лечат за деньги (тебе еще придется доказать, что ты достоин благотворительности). И вообще, если ты человек без медицинской страховки, то лучше не кричать посреди «черного» района «факинг ниггерс».
Рефлексы не умерли. Удар я держал стойко. И даже сам провел пару хуков и крюков. Один мальчонка, чья челюсть с хрустом ушла в сторону, визгливо вскрикнул. Доставил радость русскому человеку. Хорошо, что спину мне прикрывали зарешетчатые двери хостела. Только теперь стало понятно, зачем им железная решетка на двери. А как иначе – когда по улицам бродит озверелый энергичный молодняк. Каким-то чудом я достал из сумки нож, открыл его и стал им беспорядочно тыкать. Ниггеры стали ругаться громче – раньше они просто сопели, осыпая меня ударами…
Драка прекратилась в одну секунду. Громыхнул выстрел. И стая отхлынула. На пороге маленькой оружейной лавки, куда я заходил днем, стоял ее пожилой владелец. В руках он держал двуствольное ружье.
– Вы чего творите? – заорал он им по-английски. Так я, во всяком случае, его перевел. – Совсем охренели, малолетние ублюдки. – Мне очень хотелось, чтобы он говорил им именно это. – Да я вас сейчас всех постреляю к чертям собачьим за этого милого белого парня, который сегодня заходил ко мне в магазин и купил ножик, который лежал у меня на прилавке восемь гребаных лет, и я уже не надеялся избавиться от него никогда… Теперь я готов защищать его даже ценой собственной жизни. Он – мой лучший покупатель, мать вашу. – В общем, не знаю, что он им на самом деле говорил, но говорил он долго, причем – упоминал «маму». Видимо, интересовался, знают ли их жирные негритянские мамаши, чем они занимаются в столь поздний час.
Маленькие ублюдки сначала молчали. Потом начали ворчать на старика. Но тот снова возвысил голос и пошел уже вещать, как какой-нибудь американский пастор со сцены, патетично выкрикивая слова. Мне показалось, он втирает им что-то о том, что такое поведение недостойно черного человека. Что настоящий черный так не поступает. – Указал на меня, ткнув дулами ружья, так что я едва не отпрыгнул. И продолжил свою речугу. – Мол, посмотрите на этого жалкого белого. Он наверняка не знал, куда забрался. А если бы знал, никогда бы здесь не оказался…
Я бы слушал проповедника с ружьем бесконечно, но тут заметил звонок рядом с решеткой – надо же было на черной стене сделать черную кнопку звонка – и тут же нажал на него.
О проекте
О подписке