Цитаты из книги «Камень Дуччо»

Человек наделен великим даром говорить, однако слова его, увы, обычно тщеславны и ложны. Речь животных, напротив, скудна, но, если они что-то и говорят на своем языке, это всегда ценно и искренн

Если книги и дальше будут широко распространяться, мир рискует получить толпу недалеких торгашей, продающих друг другу бессмысленные товары и не способных изобрести что-то новое и впечатляющее. Поразительная насмешка судьбы! Такое исключительное, выдающееся изобретение, как печатный станок, вполне может остановить прогресс.

Создать нечто неповторимое можно, лишь обнаружив связующие нити между вещами, на первый взгляд совершенно не связанными. Если я сосредоточусь на одном только искусстве, мое творчество умрет.

Давид больше не принадлежал Микеланджело. Он принадлежал всем, кто стоял на площади, каждому флорентийцу и каждому паломнику или путешественнику, который когда-либо посетит Флоренцию. Любой, кто встанет перед Давидом, увидит его по-своему и на своем языке будет делиться с ним своими страхами и надеждами. И как людям свойственно меняться, общаясь с другими людьми, так и Давид с каждым новым человеком, новым разговором тоже будет меняться. Не формой и не фактурой мрамора, а душой. Всякий, кто посмотрит на него, оставит ему частичку своей души, а он отдаст частичку своей.

На темечке Давида он намеренно оставил лоскуток неошлифованного мрамора. Потом, в будущем, увидев его статую, люди, чего доброго, подумают, что это совершенство свалилось прямиком с небес, созданное десницей самого Господа Бога. И этот неотшлифованный фрагмент, выделяющийся на полированной поверхности словно заплатка, докажет им, что статую вызвали к жизни из реальной глыбы мрамора руки реального человека.

В этом-то и прелесть живописи. Реальностью становится то, что запечатлел на полотне мастер.

— Давид, — выдохнул Микеланджело. — Если будут наступать на меня злодеи, противники и враги мои, чтобы пожрать плоть мою, — голос Давида звучал все сильнее, — то они сами преткнутся и падут. Слезы наполнили закрытые глаза Микеланджело. — Если ополчится против меня полк, не убоится сердце мое… — взывал Давид. — Да, — произнес Микеланджело, и смех вырвался из его горла. Затем его слух уловил восхитительный звук — самый приятный из всех, что существовали на свете, — Давид начал петь: — …Если восстанет на меня война, и тогда буду надеяться. Камень не был мертв, он дышал жизнью, и теперь Микеланджело наконец-то услышал его голос. Мрамор сам расскажет ему, какую историю он скрывает в своей толще.

Чувства, не контролируемые разумом, ведут к хаосу, — презрительно усмехнулся Леонардо. — Хаос рождает красоту. В этом сила искусства.

Однажды кремень получил сильный удар от кресала… — успо­каивающе проговорил Леонардо, медленно огибая стол и приближаясь к Изабелле, — и обиженно запричитал: «C чего это ты нападаешь на меня? Разве я сделал тебе что-то плохое? Я тебя и знать не знаю». На это кресало мирно ответило: «Полно сердиться, наберись лучше терпения, и увидишь, на какие чудеса ты способен с моей помощью». Кремень перестал жаловаться и стал покорно сносить сыпавшиеся на него удары — пока кресало не высекло из него искру живительного огня. Так и у меня. Я запасаюсь терпением и пробую до тех пор, пока не добьюсь восхитительного результата. Ибо ничего невозможного нет.

Я супруга, я мать, и я дорожу этими своими званиями. И должна довольствоваться тем, что имею.