Тем не менее, соседи по улице оказались очень милыми людьми, хотя она видела их крайне редко. Она не заметила никого в старомодных носках без пятки, и ей не пришлось слушать всякую чушь о «понаехавших». Персторп оказался одним из немногих районов, где деятельность правых экстремистов пошла на спад в последние годы. Какова была ситуация в Бьюве, она не знала, хотя скорее всего ненамного хуже, чем в Шебо, Треллеборге или Ландскруне.

И все же на Гуннарторпсвэген она свернула, ощущая некоторое беспокойство. Припарковав мотоцикл у заезда на улицу Винтергатан, она направилась к белому трехэтажному зданию.

Все было спокойно. Мужчина в спортивных штанах и черной толстовке, стоявший у фонарного столба, говорил по-арабски по телефону, ожидая, пока собака на поводке закончит свои дела. Еще дальше переходил дорогу долговязый мужчина, он обогнал молодую маму с коляской. Скорее всего, направлялся в торговый центр «Бьюв», который без особых усилий выиграл бы конкурс на самое унылое место в Швеции.

Вход белого цвета с разноцветными точками, как будто художник специально разбрызгал краски. Скорее всего, для того, чтобы, даже будучи свежевыкрашенными, стены выглядели немного грязноватыми. На доске – примерно одинаковое количество шведских и иностранных фамилий.

Муниф Ганем, так звали мальчика, жил на самом верхнем, третьем этаже вместе с Аймаром, Аденой, Басселем, Джоди, Ранимом, Розаритой и Низаром. По крайней мере, именно эти имена были написаны на двери с помощью сплавленных бусин разного цвета.

Ирен несколько раз позвонила в дверной звонок, но реакции не последовало. Тогда она открыла дверь и вошла в прихожую, в которой был хаос из обуви и одежды. В одной из дальних комнат послышались возмущенные голоса вперемешку с плачем и рыданиями.

Родители сидели за обеденным столом в загроможденной вещами и посудой кухне. Мать, в длинном темном платье и сиреневой шали, закрывавшей все, кроме лица, плакала, несмотря на все попытки мужчины утешить ее. На столе среди нарезки, сока и прочих остатков от завтрака лежало несколько карт Таро, а на одеяле на полу малыш играл с набором кухонных принадлежностей.

– Здравствуйте. Вы, должно быть, из полиции?

Лилья обернулась и увидела женщину лет шестидесяти пяти с седыми, коротко стриженными волосами, энергично вошедшую в кухню.

– Ингрид Самуэльссон, – представилась она, протянув руку. – Это я позвонила в полицию и подала заявление. Я живу в квартире напротив.

– Тогда не могли бы вы рассказать, что же произошло?

Женщина обменялась взглядом с матерью мальчика, которая кивнула ей.

– Пол девятого ко мне пришла Адена, она была очень обеспокоена. Учитель Мунифа позвонил ей и спросил, почему мальчик не пришел в школу.

– А почему вы решили, что с ним случилось что-то серьезное? Может быть, он просто прогуливает школу?

– Прогуливать? Я не понимать, – сказала мать, пытаясь успокоиться.

– Она имеет в виду, что Муниф мог просто не пойти в школу.

Мама мальчика, казалось, не поняла, о чем речь.

– Но Муниф никогда… Он очень хорошо учится. Ему там очень весело.

Женщина кивнула и снова повернулась к Лилье.

– Адена права. Я тоже в этом уверена, так как сама работала учительницей и иногда помогаю ему с домашним заданием.

– Я понимаю. Но ему же всего одиннадцать. Может, он просто заигрался где-то с другом и забыл о времени?

– Карты говорят о другом, – сказала мама мальчика.

– Какие карты?

– Карты на столе. – Мама мальчика указала на карту, на которой был изображен скелет, одетый в рваную черную монашескую рясу. – Они говорят, произошло что-то ужасное. – Она закрыла лицо руками, сдерживая рыдания.

– Я правильно поняла, вы позвонили в полицию потому, что карты показали…

– Простите, я могу сказать одну вещь? – перебила ее пожилая женщина, встав между Лильей и матерью Мунифа. – Если честно, то я тоже не думаю, что произошло что-то ужасное. Ваше предположение вполне верное – он ходил в школу в сопровождении Самиры из соседнего дома. А она может и хорошая девочка, но думает о чем угодно, только не об уроках.

– И все же вы позвонили в полицию. Как будто нам больше нечем заняться.

– А что мне было делать? Она была крайне взволнована. Вы же сами видите. – Женщина обернулась и показала на маму мальчика, тихо плакавшую в стороне.

– Мы даем им крышу над головой и пособие, чтобы они могли здесь жить. Но как они смогут почувствовать себя как дома, если мы не будем проявлять участие? Только на это я и надеялась, что кто-то из ваших приедет, и они поймут, что нам не все равно.

Лилье стало стыдно. Не перед женщиной, а перед собой. Она ведь всегда считала себя лучше других только потому, что голосовала за левых и сразу отправляла деньги в благотворительные организации, когда случалось что-то ужасное, и это показывали по телевизору. На самом деле она была такой же как все, ей было, по большому счету, все равно.

– Вы правы, – сказала она. – Простите.

Она достала блокнот, подошла к родителям и села на корточки рядом с ними.

– Меня зовут Ирен Лилья, я работаю в полиции Хельсингборга, и я постараюсь сделать все, что в моих силах, чтобы Муниф благополучно вернулся домой.

– Большое спасибо, – сказала мама мальчика и вытерла слезы. – Аймар плохо говорить по-шведски, но он тоже рад, что вы пришли.

Она обменялась взглядом с мужем и улыбнулась ему.

– Прежде всего мне понадобится фотография вашего сына.

– Я возьму это на себя, – сказала пожилая соседка и вышла из кухни.

– Не могли бы вы описать, во что он был одет, когда выходил из квартиры?

– На нем был красный брюки и голубая куртка с пуговицами с Человеком-пауком.

– Вы не заметили что-нибудь необычное в его поведении?

– Нет, все было как обычно. Он у нас такой добрый. – Мама мальчика только покачала головой.

Отец мальчика сказал что-то на арабском.

– Муниф не хотел выкидывать пустые бутылки. Но я сказала, что помогать должны все. Все шведы сортируют мусор, и мы должны это делать. И он взял их, хоть и не хотел.

– А эта Самира, где она живет?

– В доме напротив, этажом выше. – Женщина указала на соседний дом.

– Учитель не сказал, она была в школе?

– Я не знаю. Я так перепугалась, что забыть спросить.

Лилья кивнула и положила руку на плечо женщины, пытаясь утешить ее. В этот момент вошла соседка, державшая в руках школьное фото гладко причесанного мальчика в красивой белой рубашке, жилетке и бабочке.

– Он рассказывал мне, как сам выбирал одежду и приводил себя в порядок, чтобы понравиться Самире, – рассказала соседка тихим голосом. Мама мальчика зажгла благовония и начала перемешивать колоду карт. – Я думаю, они немного влюблены друг в друга.

Лилья поспешно спустилась вниз по лестнице. Ей нужен был глоток свежего воздуха. Скорее всего, ей стало так плохо от запаха благовоний, и когда мать мальчика задала картам вопрос о том, как нужно поступить с расследованием, пришлось выйти из квартиры.

Как показывала практика, мальчик должен был через некоторое время сам вернуться домой, и обязательно нашлось бы разумное объяснение тому, почему он пропал. Но она обещала связаться со школой, Самирой и ее родителями, и, если бы и это не прояснило ситуацию, планировала привлечь локальную полицию Бьюва и попросить их объявить мальчика в розыск.

Она увидела вывеску и подумала о другом. Вместо того чтобы спуститься на улицу и подышать свежим воздухом, открыла металлическую дверь и оказалась рядом с лестницей в подвал.

Центр переработки отходов.

По словам матери, Муниф пошел туда с пустыми бутылками, и Лилья надеялась найти след, указывавший на то, куда дальше мог отправиться мальчик.

Люминесцентная лампа на потолке зажглась автоматически, когда она вошла в помещение и огляделась. Кроме нескольких контейнеров на колесах, выстроившихся вдоль грязных бетонных стен, в помещении было пусто и тихо. Там никого не было. И все же она решила открыть контейнеры один за другим и порыться среди картонных коробок, газет и липкой пластиковой упаковки.

Нигде не было видно следов мальчика. До тех пор, пока она не включила фонарик в мобильном телефоне и не посветила им под одним из контейнеров. В этот момент она осознала, что ошибалась, в то время как мама мальчика и карты были абсолютно правы.

Маленькая пуговка с красно-синим супергероем лежала под контейнером со стеклянной тарой всего в десяти сантиметрах от края. Была ли она плохо пришита или кто-то схватил мальчика? Кто-то из жителей этого дома, зашедший в помещение в тот момент, когда мальчик был здесь со своими пустыми бутылками.

Она вернулась ко входу в дом и подошла к списку жильцов, одновременно доставая телефон в поисках номера Сверкера Хольма по прозвищу Утес.

– Привет! Как дела? Я слышал, ты задержалась в моем милом родном городке.

– Еще не известно, милый он или уже нет. Мне нужна твоя помощь – надо проверить всех жильцов одного из домов.

– Не вопрос. Какой адрес?

– Улица Винтергатан, 2А.

– О, это мои родные места! Если хочешь знать, я сделал свои первые шаги во дворе дома номер восемь по улице Трумпетгатан всего в нескольких минутах оттуда! Конечно, со временем там многое изменилось, но…

– Утес, не сейчас! – прервала его Лилья и подумала, что лучше бы позвонила Астрид Тувессон или Ингвару Муландеру.

– О̕кей, но ты скажи, если понадобится помощь с выбором местечка для обеда. Я вот всегда буду только за «Шницель и…»

– Утес, твою ж мать! – Ее голос был слышен на пролет выше, и она постаралась говорить тише. – Я подозреваю, что он может все еще быть в доме у кого-то из соседей, и не знаю как ты, а мне совсем не хочется прийти слишком поздно.

– Во всяком случае, осужденных за педофилию в списке жителей точно нет, – сказал Утес таким тоном, что нетрудно было понять – он обижен.

– Будет достаточно и кого-то, кто находился под подозрением, – ответила Лилья таким тоном, который ясно давал понять – ей было плевать на то, что он обиделся.

– И таких тоже не имеется. Но там есть человек, который работает в детском саду в Солросене недалеко от…

– Имя есть? Мне нужно имя.

– Если ты только дашь мне договорить, то я скажу: его зовут Бьерн Рихтер, ему тридцать два года, и он живет один со своими…

– С кем он живет? – Взгляд Лильи упал на темно-коричневое пятно на стене у лестницы, которая вела в подвал.

– Подожди, мне надо проверить, он ли это.

Она видела это пятно и раньше. Но тогда она подумала, что это одно из тех дурацких пятен, которые так ее удивили.

– Да, точно. Это что-то ужасное…

– Утес, ты можешь уже рассказать, чем ты там занимаешься?

Но именно это пятно было немного больше остальных и размазано только с одной стороны. Это указывало на то, что оно появилось позже.

– Да, я только…

Конечно она не могла быть ни в чем уверена. Нужно было взять образец и отправить Муландеру на анализ. Но во всяком случае, было похоже на то, что это кровь. Если это кровь мальчика, то, судя по расположению пятна, они вышли не через центральный вход, а спустились в подвал, поэтому она двинулась туда же, понимая, что разговор с Утесом временно прервался.

Как и в центре по переработке отходов, дверь в подвал была приоткрыта, и здесь так же сразу зажегся свет, когда она подошла ближе.

«Кладовая» – было написано на серой металлической двери слева. «Электрощитовая» – на двери прямо перед ней. Обе двери закрыты на замок. Справа – еще две двери, одна из которых была открыта.

По пути к последней двери она прошла мимо магнитной доски, на которой жильцы могли забронировать время стирки, передвигая по схеме каждый свой маленький замочек. Конечно, там прачечная, и судя по звуку, как минимум одна из стиральных машин была запущена.

Лампы на потолке зажглись, и она сразу отметила, что прачечная имеет такую же планировку, что и та, которая была в доме, где они с Хампусом жили в Хельсингборге до переезда в дом в Персторпе. Три машины в ряд, сушилка, сушильный шкаф, а также гладильная машина, которой никто не пользовался.

Работала самая дальняя из трех стиральных машин. Она была намного больше двух других, и в ней без проблем можно было бы постирать большой ковер или тройной комплект постельного белья за один раз. У них в Хельсингборге стояла точно такая же, и одно только это могло служить поводом для возвращения.

Она не нашла больше пятен или других следов мальчика в прачечной. Поэтому вышла обратно в коридор и двинулась по направлению к лестнице, решив, что еще раз попытается открыть дверь в кладовую. И у родителей мальчика, и у соседки должны иметься ключи, которыми ее можно открыть.

Но услышав, как стиральная машина набирает обороты и начинает отжим, она вдруг поняла, что именно не сходилось. Остановилась и еще раз посмотрела на магнитную доску. Сегодня среда, 13 июня, но ни один промежуток времени под цифрой тринадцать не был занят чьим-то замочком.

Другими словами, никто из жильцов не бронировал время для стирки на сегодняшний день.

4

Гудки в гарнитуре раздавались с такими длинными интервалами, что казалось, будто кто-то намеренно изменил их длину только для того, чтобы он понервничал. В первую попытку позвонить две минуты назад гудки перешли в сигнал «занято». Но не на этот раз, теперь они все звучали и звучали, и Фабиану пришлось начать ходить взад-вперед по коридору больницы рядом с комнатой Матильды, чтобы хоть немного успокоиться.

– Привет.

Он не сразу понял, что это не очередной гудок, а голос Сони.

– Соня, знаешь, что произошло?

– Э, что?

– Тогда присядь и послушай меня, это…

– Фабиан, извини, но я тут кое-чем занята. Это важно?

– Это очень важно. Я хотел сказать, что…

– Мы закончили или как? Мне, вообще-то, пора валить, – послышался голос Теодора.

– Ты должен остаться и послушать меня.

– Нахрена? Если ты и папа все равно…

– Тео, ты никуда не пойдешь!

– Соня, что произошло?

Послышался долгий вздох.

– В общем, я была в его комнате, хотела забрать грязную одежду и поменять постельное белье. Господи, ты бы видел, что там творится. Ну, в общем, я нашла два… – Она замолчала. – Ты знаешь, я думаю, мы это потом обсудим… Лучше расскажи, что там у тебя такое важное.

Фабиан забыл, зачем звонил жене, но сразу вспомнил, увидев, как медсестры по обе стороны от кровати Матильды берут анализы и проверяют показания приборов.

– Она пришла в себя. Матильда наконец-то пришла в себя.

– Что, правда? Но… Это правда? Как она себя чувствует?

– Думаю, хорошо. Во всяком случае, учитывая то, что произошло. Так они говорят. Все показатели в норме. Но мне кажется… – Он замолчал, пытаясь подобрать правильные слова.

– Может, это только мне так кажется, но…

– Я сейчас приеду.

Еще до того, как Фабиан осознал, что Соня положила трубку, он увидел перед собой одну из медсестер.

– Мы оставляем вас одних. Если что-то случится – сразу же звоните.

Фабиан кивнул, подождал, пока все уйдут, и только тогда положил телефон в карман и вернулся к Матильде, которая лежала на больничной койке, глядя прямо перед собой. Он откашлялся, но никакой реакции не последовало. Попробовал еще раз, но она как будто даже не заметила его присутствия. Если бы она периодически не моргала, он подумал бы, что случилось что-то совсем ужасное.

Он пододвинул один из стульев к кровати и сел.

– Привет, Матильда, – сказал он и очень аккуратно взял ее ладонь, стараясь не дотрагиваться до иглы от капельницы, которая была приклеена пластырем к тыльной стороне руки. – Как ты?

Через некоторое время она повернула голову, как будто только что сделала над собой усилие, и смерила его точно таким же взглядом, каким смотрела, когда только пришла в себя. Ее взгляд, спокойный и серьезный, во всех отношениях был совершенно не похож на игривый и пытливый взгляд Матильды, которую он знал. И именно это его и беспокоило.

Не было сомнения, что перед ним лежала Матильда. Но проблема в том, что взгляд был совсем не ее.

– Я не знаю, помнишь ли ты, что именно произошло, – начал он, на самом деле не имея никакого представления, что говорить дальше.

– Я помню, – сказала Матильда, и он сразу понял, что картина событий у нее в голове была такой же полной, как и у него.

Преступник, должно быть, проник в дом и застал их врасплох, ее и подругу Эсмаральду. Может быть, они были внизу в подвале, проводили один из своих сеансов. Затем нападавший заставил их подняться в гостиную и сесть на диван вместе с Соней, ожидая возвращения Фабиана домой.

Он, ее отец, который должен был стать ее защитой, но так часто оказывался где-то в другом месте, даже когда находился дома. Он, который, как только появился, не отреагировал на первое предупреждение, а понял, что все серьезно, только когда было слишком поздно. Когда пуля уже вошла ей прямо в живот и заставила ее, истекающую кровью, упасть на ковер.

– Прости меня, – сказал он, но сразу пожалел о своих словах. Как она могла простить его?

– Ты сделал все, что мог, – ответила она слабым голосом. – Как ты мог сделать больше?

Он точно не ослышался? Это сказала его Матильда?

– Проблема не в этом, – продолжила девочка. Казалось, она сейчас заснет.

– Не в этом? Тогда в чем? Матильда, расскажи мне, тогда я смогу чем-то помочь.

– Ты ничего не можешь сделать. Как и многое другое, это не в твоей власти.

– Ничего не понимаю. В чем же проблема? Ты жива, врачи говорят, что ты сможешь полностью восстановиться. – Он взял ее вторую руку. – Одно только то, что ты лежишь здесь и разговариваешь со мной – это уже счастье!

– В этом-то и проблема. – Она вздохнула и закрыла глаза. – В том, что я выжила.

– Матильда, послушай меня. Ты же не думаешь, что я… Мы с мамой, которая, кстати сейчас едет сюда, любим тебя больше всего на свете. Надеюсь, ты это понимаешь. Ничто не может сделать нас счастливее, чем то, что ты пришла в себя.

Матильда покачала головой.

– Не в этом дело.

– Ладно. – Он попытался снова встретиться с ней взглядом, но в этот раз она отвела глаза в сторону. – Ты не могла бы рассказать мне, в чем дело?

– Ты все равно не поймешь.

– Почему бы не дать мне шанс? – Как бы сильно он ни хотел, чтобы она доверилась ему, он принял бы ее молчание. Это он впустил чудовище в их дом.

– Грета. – Слово было произнесено так тихо, что Фабиан не был уверен, правильно ли он расслышал.

– Грета?

Матильда сглотнула.

– Воды… Можно мне попить?

Фабиан поспешил к раковине, наполнил пластиковый стаканчик водой и помог ей напиться.

– Правильно ли я тебя понял? Эта Грета. Это тот самый призрак, который вы с Эсмаральдой видели в подвале?

– Не призрак. – Матильда покачала головой. – Дух. Она сказала, что кто-то в нашей семье скоро умрет.

Фабиан с самого начала считал эти игры с духом в подвале плохой идеей, а теперь все это настолько вскружило ей голову, что это было первым, о чем она подумала, когда очнулась.

– Но, дорогая, ты же выжила.

– Но если не я… То это будет кто-то из вас…

– Матильда, послушай меня. То, что случилось, не должно было произойти. Это даже близко не должно было случиться. И все же это произошло, и ответственность за это лежит не на вас, не на каком-то духе, называющем себя Гретой, не на какой-либо другой воображаемой фигуре из ваших игр. Она лежит на мне. Это я несу…

– Никто не виноват в том, что произошло, – прервала его Матильда. – Она просто знает, что должно случиться, вот и все. – Одинокая слеза покатилась по ее щеке.

Фабиан обнял ее.

– Матильда, не то чтобы я не понимаю твоего беспокойства. Наоборот. Ты, очевидно, веришь в это. Но попытайся представить, что это был сон.

– Сон? Нет, это не сон.