Глава 5

Возле меня – лишь Смерть! и уже не избыть мне ужасной!

Нет избавления! Так, без сомнения, боги судили,

Зевс и от Зевса родившийся Феб; милосердые прежде

Часто меня избавляли; судьба наконец постигает!

Но не без дела погибну, во прах я паду не без славы;

Нечто великое сделаю, что и потомки услышат!

( Гомер «Илиада» песнь XX стр. 300-305)

Через двадцать секунд, когда «Спартак» вышел на рубеж и начал маневр, описывая сильно вытянутый орбитальный полуэллипс вокруг фрегата, Ян скомандовал:

– Тод! Бч – 1 и 2 беглый огонь всеми орудиями! Цель подавление щитов! Бч – 5 и 7 приготовиться к противолазерному заграждению по команде! Бч – 4 и 6 зарядить нульторпеды!

Все лазеры «Спартака» способные вести огонь на такой дистанции, один за другим, словно дротики, впивались в защитные поля вражеского корабля, постепенно делая их слабее, но подавить быстро столь мощные щиты, приведённые в боевую готовность даже залпами осевых «Квазаров» было нереально. И со стороны эта атака больше походила на акт отчаянья, так, наверное, подумал и капитан вражеского фрегата, поэтому сопровождая бортом, легкий крейсер хладнокровно ждал, пока все орудия накопят максимум энергии, что позволило выиграть Яну несколько мгновений.

– Залп через десять секунд! – громко произнесла навигатор.

«Два раза в одну воду не войти, тем более три», – про себя рассудил Ян и отдал очередное распоряжение:

– Араския! Главные на полную, идём на сближение.

«Спартак», не переставая вести огонь из всех орудий, словно гепард, резко ринулся на максимальном ускорении к громадине фрегата, уходя с линии огня. Это видимо понял и капитан вражеского корабля, готовясь поймать крейсер на очередном манёвре уклонения, а теперь вместо этого вынужденный, спешно работая маневровыми, пытаться удержать легкий крейсер в зоне поражения бортовых лазеров. И Яну почти удалось вывести свой корабль из-под удара.

– Командир, залп! – предупредила навигатор.

Ян тут же отдал ей команду:

– Давай!

Моментально, невидимые глазу, зондпрограммы РЭБ «Спартака» проникли в системы управления огнем фрегата и на доли секунды нарушили их работу, сбивая наведение. Пять из десяти лучей отклонились от цели и исчезли в безбрежных просторах космоса, но оставшиеся пять устремились к крейсеру, на борту которого, упорно пытавшийся отсрочить неизбежную гибель, Ян скомандовал:

– Тод! Залп! Сергей! Всю мощность на носовые! Варда! Всё на защиту! Аварийные на исходную!

Но едва рой защитных болидов успел вновь выстроиться на пути смертоносных лучей «Квазаров», а мощные нульторпеды, покинув пусковые аппараты, стремительно унеслись в направлении фрегата, как раскалённые копья плазмы, преодолев отрицательное поле и подавив носовой защитный экран, пронзили крейсер, сея на своём пути смерть и разрушение.

Однако, триумф экипажа фрегата был не долгим, через мгновение ракета «Армагеддон» словно стилет, прошедший меж пластинами доспеха, поразила врага в его самое уязвимое место – разрушенную корму. Мощный взрыв сотряс вражеский корабль, сокрушая переборки, шлюзы, отсеки, испепеляя электронику и людей, прерывая энергоснабжение и управление защитными системами корабля, что открыло путь для нульторпед, детонация которых вырвала из корпуса целые секции внутренней конструкции, довершив последний удар «Спартака», словно выдохнувшему перед смертью многоголосое: «Они не пройдут!».

И вот спустя несколько минут после начала яростной схватки в холодной черноте космоса, потерявшие управление и беспорядочно мигающие ярким огнями маневровых двигателей, некогда могучие творения рук человеческих, истекая дымчатыми и прозрачными, словно тонкий шёлк, шлейфами воздуха из зияющих глубоких ран – пробоин, подобно опавшим листьям, подхваченными резко налетевшим осенним ветром, закружились в безмолвном в танце. А где-то за миллионы километров от места смертельного поединка на станции «Артек» продолжалась плановая эвакуация детей, которые, сами того не подозревая, обрели сегодня второй день рождения, а грядущая угроза их Новому Миру обрела конкретные очертания.

«О Ахиллес, Пелеев сын. Сошедший на берег, не раз омытый дланью Посейдона.

Снискал ты славу кровавою стязёй, принесший много нам троянцам горя.

Тебя сражу не дрогнувшей рукою. Во имя всех кого ты обесчестил!

Отбив удар копья и нанеся удар в ответ, изрёк царевич Гектор.

Ты обессмертить имя хочешь?! И памяти достойной лишь богов?!

А я ж напротив вышел в битву, чтоб отчий дом от ахеян сберечь! Пустая слава мой не застит взгляд!

Отринул всё я ради дома! И встал перед тобой, подобно стенам Илиона!

Сказал так и ударил вновь. Да так, что сшиб Ахилла на колено.

Вскочил Пелид во страшном гневе, метнув копьё в Приама сына.

А Гектор, ко всему готовый, лишь поднял медный щит и отразил отчаянный удар.

Ты не пройдёшь! Как не пройдут они! Что топчутся у стен троянских, возжаждав громкой славы для себя! – воскликнул это,

И нанёс удар мечом, повергнув Ахиллеса бездыханным наземь!»

«Триумф Гектора» из дневника КомКора Яна Жижки.

Селена, 142 год от Исхода.

Метанойя Райта

– Джо, завязывай. Это уже десятая рюмка. Мне потом после твоих излияний полы оттирать придётся, – озабоченно произнёс Освальд Гутереш и дружески похлопал по плечу сорокалетнего отставного космонавта.

Райт, оторвав свой мутный взгляд от созерцаемой им мухи, ползающей по краю его тарелки со стэйком, посмотрел на тучного бармена, безуспешно пытаясь сфокусировать своё внимание на его лице. Но осознав, что слишком пьян для столь сложного действия, лишь неуклюже махнул рукой и буркнул:

– Спокуха, Ос. Ты не моя мать. Я свою меру знаю! Ещё парочку можно.

Освальд скептически усмехнулся в ответ на эти слова и, убрав со стола полупустую бутылку водки, назидательно произнёс:

– Ага, а за этой парой последует ещё пара, а за ней ещё и ещё, пока ты не упадёшь пьяным в доску под стол, в лужу из собственной рвоты.

Освальд успел неспешно вернуться за барную стойку, пока Райт несколько секунд глядел на опустевший стол, стараясь осмыслить исчезновение бутылки и свою реакцию на это. Поняв, что пытаться отобрать у могучего галийца недопитые пол-литра это тоже самое, что кататься на Маридском шипоспине с голым задом, он, покачав пару раз головой в право-лево, как будто катая эту мысль от одного виска к другому, откинулся на спинку стула с глупой улыбкой на лице и, достав золотой портсигар с выложенной бриллиантами скабрезной надписью «Fuck the stars», произнёс:

– Эх, Ос, зачем рисовать столь мрачную картину. Тебя послушать, как Кафку почитать, жить не хочется. Наверное, твой жизненный девиз гласит: Верёвка, мыло и петля вместе лучшая семья. Тебе надо быть оптимисичней. Э нет, погоди не так опти…опти…оптимичней. Вот чёрт, не могу выгравировать… в горле, наверное, пересохло. Дружище, налей рюмашку коньяка горло смочить?

– Ты хотел сказать оптимистичней?! – игнорируя просьбу отставника, сказал с усмешкой Освальд, протирая очередной стакан.

– Да, точно, – обречённо вздохнув и утвердительно мотнув головой, согласился Джон, а затем с трудом открыв портсигар и достав оттуда сигарету, начал хлопать себя по карманам, пытаясь определить местоположение зажигалки. После безрезультатных минутных поисков он поддался вперёд и, с надеждой посмотрев на галийца, спросил:

– Ос, ты не выручишь в знак старой дружбы? А?

Освальд, достав из кармана зажигалку, подошёл к Райту и тот, прикурив, вновь откинулся назад, закинув ногу на ногу, а затем испустил изо рта крупное кольцо прозрачного дыма. Проследив взглядом его недолгий полет, Джон мечтательно произнёс:

– Ос, а помнишь времена, когда нам было по восемнадцать и мы радовались жизни, беззаботно проводя время с девчонками? Вечеринки, кино, танцульки.

– Как же не помнить? Помню. Хорошие были деньки, – улыбнувшись, ответил вернувшийся к своим делам бармен. – Твой турбофлип не имел отказов.

– Дааа, «Гепард 2000», хорошая была машина, кожаный салон, мощная электроника, турбонадув, максимальная 450, мечта любого прыщавого юнца, но разочек все же дала осечку, – Джон затянулся ещё раз и, выпустив в полёт новое дымное кольцо, спросил у бармена. – Помнишь ту невысокую блондинку с голубыми глазами из соседнего муниципала?

– Рыбка Джуди, что ли? – предположил Освальд.

– Ага… Джу-ди Фи-ше-р, – протянул Джон, словно пробуя на вкус каждый слог, и, сделав секундную паузу, задумался, вытаскивая из чулана памяти события далёкой юности, а затем продолжил. – Гордая же была чертовка. Хоть и из «смоли». Наверное, единственная женщина в моей жизни, к которой я когда-либо испытывал настоящую душевную привязанность. Был в ней какой-то внутренний стержень, Ос. Я всё время рядом с ней терялся и двух слов связать не мог. И выглядел, наверное, в её глазах настоящим идиотом.

– О. Не волнуйся, Джо, ты и сейчас выглядишь не хуже, – лукаво посмотрев исподлобья, сострил Освальд.

– Спасибо тебе, дорогой друг, за эти добрые слова, – делано обиделся Райт и, затянувшись, вновь предался воспоминаниям. – И вот, как-то раз я набрался смелости и решился проводить её до дома.

– И как я полагаю, она тебя отшила? – перебил космонавта бармен.

– Ну вот, что ты за человек, Ос, вечно портишь интригу, – проворчал Райт.

– Прости, Джо, я больше не буду, – подняв руки и, нагло ухмыляясь, соврал Освальд.

Райт, хитро прищурившись, внимательно посмотрел на друга и произнёс:

– Знаешь, Ос, моё сердце мне подсказывает, что сейчас кто-то врёт как дышит. А дышит он часто, и это не я…

Гутереш сделал притворно честное лицо но, не выдержав, рассмеялся. Райт улыбнулся в ответ и, выпустив новое сизое кольцо, продолжил:

– Ну да ладно. Сделаю вид, что поверил, но не бесплатно – будешь сегодня моей жилеткой для слёз. Так вот. Сначала всё было хорошо и я уже воображал себя эдаким Наполеоном, одержавшим великую победу. Но когда, подлетев к дому, где жила Джуди, я попытался приобнять её, она оттолкнула меня и, выдернув ключи, выскочила из машины, крикнув мне, что не переваривает на дух наглых мажоров-меди, а мои ключи она оставляет себе в качестве трофея. Я естественно бросился за ней, чтобы отобрать их, но она успела заскочить в подъезд и захлопнуть дверь. И тогда я, назвав сгоряча её «глупой смоли», трусцой припустил домой. Я же типа крутой спортсмен, что мне пяток другой километров подумал я тогда. Джуди мне кричала в след, пытаясь остановить, и даже попробовала догнать, но я, испытывая глупое злорадство от того, что смогу досадить этой гордячке «смоли», возомнившей о себе слишком много, стремглав убежал. А ведь надо было послушать её и остаться.

– Наверное, она крикнула тебе: «Стой, дурак, я пошутила?», – предположил бармен.

– Нет. Она крикнула мне, примерно, следующее: «Идиот, куда ты побежал, это же гетто «смоли». Как понимаешь, домой в тот вечер я не добрался. За первым же поворотом поцеловав оборотную сторону гитарной деки, я избитый очутился в придорожной канаве с вывернутыми карманами.

– Да уж, «медов» трущобные банды «смоли» никогда не жаловали. И если кого они и ненавидят больше них, то только «хайгов», – согласился Освальд.

– Ага. И когда мои родители навестили меня в больнице и увидели в каком состоянии их ненаглядное чадо, то сделали всё, чтобы Джуди с позором исключили из колледжа. Для её родителей, вложивших все свои сбережения в её образование, это было страшным ударом, – Джон ненадолго замолчал и посмотрел за окно, там шёл обычный моросящий промозглый авалонский дождь, который лёгкой дымчатой стеной, как будто отрезал бар от остального города, тонувшего в отблесках неоновой рекламы. Помолчав несколько секунд, словно собираясь силами и нервно затянувшись, Райт севшим внезапно голосом продолжил. – Я помню их как сейчас, Ос. Подавленные горем, суховатенькие, убелённые сединами мужчина и женщина смиренно просящие пощадить их дочь. Они умаляли всех. Родителей. Директорат. Меня…

Горько усмехнувшись, Джон, затушив в яшмовой пепельнице сигарету, медленно встал и, сцепив руки за спиной, подошёл к окну.

– Знаешь, что меня тогда поразило больше всего, Ос? – спросил он, глядя в дождливую даль.

– Не имею ни малейшего понятия, – ответил ему Освальд.

– То, что эти люди были почти ровесниками моих предков, а выглядели настоящими стариками. А им было-то, всего чуть больше сорока. Из них, словно, все соки выпили… «Смоли» – люди батарейки… Смазка для нашей жизни, – безапелляционно заключил Райт и добавил после недолгой паузы. – Они работают столь много и в таких скотских условиях, что никто из нас «меди» или «хайгов» никогда бы по своей воле не стал там работать. Как говорят среди моих знакомых: грязная работа удел неудачников «смоли»…

Джон снова замолчал, проследив взглядом, как пронёсшийся мимо бара мусоровоз обдал тротуар дождевой водой, а потом, презрительно скривив губы, сказал: