Петельников спал в кабинете начальника медвытрезвителя на широком черном диване, лицом к спинке. Было десять часов утра.

– Надо бы сообщить начальнику райотдела, – сказал майор.

– Иван Савелович, даже если бы он не ходил на задание, я бы все равно не поверил, что Вадим может напиться, – возразил Рябинин.

– Так-то оно так, – неуверенно согласился майор, – да ведь порядок такой.

– В конце концов, я вас лично прошу.

– Ладно, шут с вами, – согласился Иван Савелович и махнул рукой, – скрою этот факт.

Они говорили вполголоса, словно боясь разбудить Петельникова, хотя как раз этого и ждали.

– Вы… дружите? – спросил майор.

– Скорее всего, так. Да и работаем по делам сообща.

Петельников вдруг поднял голову, рассматривая черную спинку дивана. Потом повернулся к ним и сел так резко, что Рябинин, приткнувшийся в его ногах, отпрянул. Инспектор, как глухослепонемой, несколько секунд сидел недвижно, ничего не понимая. Мысль вместе с памятью возвращалась к нему медленно. Он вскочил зашагал по кабинету. Майор и Рябинин молчали. Петельников ходил по комнате, как волк по клетке поскрипывая зубами.

– Вадим, успокойся, – сказал Рябинин.

Инспектор вдруг сильно выругался и начал ощупывать карманы в своем серебристом костюме, который даже после бурной ночи не пострадал.

– Удостоверение? – быстро спросил Рябинин.

– Цело, – буркнул Петельников. – Где меня взяли?

– Спал в парадной на полу, – сердито ответил майор.

– А деньги? – еще раз спросил Рябинин.

– Пустяки, сорок рублей было.

Инспектор еще пошарил по карманам и опустился опять на диван. Он о чем-то сосредоточенно думал, хотя все знали – о чем. Иногда потирал лоб, или почесывал тело, или шевелил ногами, словно все у него зудело.

– Вот так, Иван Савелович, – зло сказал Петельников, – теперь могу рассказать подробно, как обирают пьяных.

И он опять скрипнул зубами.

– Вадим, нам нужно срочно работать, – предупредил Рябинин.

– Дайте мне электробритву, – попросил инспектор майора. – Пойду, умоюсь.

– Вы тут, ребята, обсуждайте, а у меня свои дела.

Иван Савелович дал бритву и ушел. Минут пятнадцать Петельникова не было, только где-то жужжал моторчик да долго лилась вода. Когда он вернулся, то был уже спокоен и свеж, лишь небольшая бледность да необъяснимый, но все-таки существующий беспорядок в костюме говорили о ночи.

– Стыдно и обидно, Сергей Георгиевич, – признался Петельников и начал подробно, как это может работник уголовного розыска, рассказывать о вечере в ресторане.

Рябинин слушал, ни разу не перебив. Да и случай был интересный, детективный. Он был вдвойне интересен тем, что произошел не с гражданином Капличниковым или гражданином Торбой, а с инспектором уголовного розыска. И втройне интересен, что этот самый инспектор пошел ловить ту самую преступницу.

Петельников кончил говорить и буркнул:

– Спрашивай.

– Твое мнение?

– Самый натуральный гипноз.

Рябинин улыбнулся и даже поежился от удовольствия:

– Жуткий случай, а?

– Меня не тянет на юмор.

– Вот его-то тебе сейчас и не хватает, – серьезно заметил Рябинин. – Пока тебя не потянет на юмор, мы ничего толком не сможем обсудить.

Рябинин вскочил и пошел кругами вокруг стола, ероша и без того взбитые природой волосы. Петельников удивленно смотрел на него – следователь ходил и чему-то улыбался.

– Тебе же повезло! И мне повезло. Да неужели не надоели эти однообразные дела, стандартные, как кирпичи?! «Будучи в нетрезвом состоянии… из хулиганских побуждений… Муж бьет жену… Ты меня уважаешь… Вынес с фабрики пару ботинок…» А тут? Какая женщина, а? Она же умница. Наконец перед нами достойный противник. Есть над чем поработать, есть с кем сразиться!

– У меня болит правый бок, – мрачно вставил Петельников.

– Сходи в баню, попарься березовым веничком. Иди сегодня, а завтра надо приступать.

– К чему приступать?

Рябинин сел на диван рядом с инспектором и уставился в его галстук, на котором серебро и киноварь бегали десятками оттенков. Теперь он видел его вблизи и думал, где это люди берут симпатичные вещи – в магазинах вроде не найдешь, а одеты все красиво. У Рябинина было три галстука: один черный и шершавый, под наждачную бумагу; второй ровно-полосатый вроде старых матрасов; а третий неопределенно-мутного цвета с зеленью, как огуречный рассол в плесени. На последнем был изображен знак, который он считал гербом какого-нибудь нового государства, пока однажды не увидел в нем обыкновенную обезьяну. Рябинин стал подозревать, что все время покупал уцененные галстуки.

– Красиво, – заметил он. – Ну так что, Вадим, вся эта история значит?

– Серьезно, Сергей Георгиевич, грешу на гипноз. В общем, какая-нибудь телепатия.

– В принципе телепатию я не отвергаю. Но ты опять пошел по сложному пути, а я тебе, помнишь, говорил – природа и преступники выбирают самые краткие и экономичные дороги.

– Девка-то совсем другая! Ничего общего с той, которую описали ребята…

– Что ж, она изменила свой облик?

– Я не знаю возможностей телепатии, – пожал плечами Петельников.

Рябинин медленно поднял руку и как бы между прочим поднес ее ко рту. Инспектор покосился на следователя, который задумчиво обгрызал ноготь на большом пальце. Петельников не мешал, и в кабинете майора стало тихо, и в вытрезвителе было тихо, потому что утром пьяные не поступают. Инспектор смотрел выпуклыми черными глазами на руку следователя, а тот сосредоточенно разделывался уже с мизинцем.

– Их работает двое, – вдруг сказал Петельников.

Рябинин отрицательно помотал головой и медленно спросил:

– Вадим, на первом курсе всегда рассказывают случай, как во время лекций на юрфаке вошел пьяный и начал приставать к профессору?

– Помню, инсценировка. А потом студенты описывают, и каждый по-разному. А-а, вот ты к чему. Но показания наших ребят, в общем-то, совпали.

– Совпали, – тягуче подтвердил Рябинин.

Он говорил, будто ему страшно не хотелось выталкивать слова изо рта, будто они кончились. Для ясных слов нужна ясная мысль, а его мысль, почти ясную, нужно еще проверять.

– Есть величины постоянные, а есть величины переменные. Если, конечно, такие понятия применимы к человеческому облику. Что мы отнесем к постоянным признакам?

– Ну, рост, плюс-минус каблуки… Комплекцию, цвет глаз… – перечислил Петельников.

– Вот и давай. Твоя Вера какого роста?

– Чуть ниже среднего. Не полная, но плотная, с хорошими формами, такими, знаешь… – Инспектор изобразил руками волнистое движение.

– Чудесно! Ира-Клава ведь тоже такая. Глаза, взгляд?

– Ну, большие… Цвета не рассмотрел, но взгляд вроде задумчивого, смотрит и не спешит.

– Прекрасно! Про такой взгляд говорил и Капличников, – обрадовался Рябинин.

– Сергей Георгиевич, да не может быть! Черные косы вокруг головы, темные широкие брови, знаешь такие, как их называют… кустистые.

– А это, Вадим, величины переменные. В наш век косметики, синтетики, париков, шиньонов и синхрофазотронов из белой стать черной не проблема.

Теперь Петельников молчаливо вперился взглядом в следователя, оценивая сказанное. Рябинин, словно перевалив груз на чужие плечи, расслабился, встал с дивана и сел на край стола. Он молчал, давая инспектору время переварить эту мысль.

– Ну, Вадим, как?

– Не укладывается.

– Подумай, поприменяй к ней. Оно и не должно укладываться. Ты был настроен на беленькую девушку, у тебя сложился определенный образ. Ты от нее уходил?

– Да, за беленькой.

– Ну, вот… Капличников и Торба тоже уходили.

– Черт его знает, возможно, – задумчиво произнес Петельников, но было видно – он сейчас не здесь, а там, в шумном ресторане с черной Верой, вспоминает все, что только можно вспомнить. Его грызло битое самолюбие, грызло вместе с ноющим простуженным боком: девчонка разделалась со старшим инспектором уголовного розыска, капитаном милиции, как хоккеист с шайбой. Он пошел ее ловить, а она его ограбила.

– Сергей Георгиевич… – начал Петельников, замолчал, согнулся и что-то поднял с пола. – Вот… кнопку нашел.

– Вадим, об этом случае никто не узнает, – твердо заверил Рябинин.

Петельников ничего не ответил, только глянул на следователя.

Они частенько не нуждались в словах. Рябинин знал: человеку словами не выразить и половины того, что в нем есть. Дружба молчалива. Все истинное немногословно. Все сильное и настоящее лаконично. Все умное кратко.

– Если ее не поймаю, то уйду из уголовного розыска, – мрачно заявил Петельников.

– А я из прокуратуры, – улыбнулся Рябинин и подумал, что теперь уголовное дело в его производстве и провал инспектора – провал следователя.

Следствие не началось, а провалы уже есть. Впрочем, он не знал ни одного серьезного дела, в котором не делались бы ошибки. Не было еще в природе штамповочной машины, выбрасывающей на стол прокурора новенькие блестящие дела.

– А что с удостоверением? – переспросил Рябинин.

– Его век никому не найти.

– Очень хорошо, – довольно поежился следователь.

– Думаешь, украла бы?

– Спугнулась бы наверняка. Теперь мы знаем, где ее искать. Ну, Вадим, спать пойдешь?

– Чего мне спать… Выспался, – усмехнулся инспектор.

– Тогда поехали ко мне составлять план следственных и оперативных действий. А в баню вечером сходишь…

Леопольд Поликарпович Курикин зашел в мебельный магазин, побродил среди диванов и что-то шепнул продавцу. Тот пропал за маленькой дверью и привел лысого, но все-таки удивительно черного человека – даже лысина была темная, словно закоптилась. Курикин отошел с ним в сторону и долго говорил вполголоса. Черный человек округлял большие глаза и раза два ударил себя в грудь. После третьего удара Курикин пожал ему руку и довольный вышел из магазина, – об импортном гарнитуре он договорился.

Стоял тихий теплый вечер, который выдается после дневного сильного дождя. Асфальт прохладно сырел под ногами. Из скверов, из дворов, с подоконников пахло зеленью и задышавшей землей. Как-то мягче, по-вечернему, зашуршал городской транспорт, назойливый и неумолчный днем.

В такой вечер идти домой не хотелось. Тем более грешно идти домой, если жена с ребенком уехала в отпуск. Курикин бесцельно шел по улице. К центру города все оживлялось: больше бежало троллейбусов, ярче светились рекламы, шире стали проспекты и чаше встречались девушки в брючках.

Оказалось, что цель была давно, может быть, уже в час отъезда жены, а может, еще и до отъезда.

Курикин вытер для приличия ноги о металлическую решетку и вошел в вестибюль ресторана «Молодежный», отвернувшись от швейцара, чтобы не видеть его приветствия и потом не давать чаевых.

В ресторане Курикин решил сначала осмотреться. Не щей поесть пришел, а уж если тут, то программа должна вертеться на полную катушку. В вестибюле свободных «кадров» не было. Он поднялся по лестнице к залу и сразу смекнул, что здесь «клюнет». Одна девица в макси тосковала у зеркала, обиженно посматривая на часы, – эта ждала своего. Вторая, в мини, сидела развалясь и держала в пальцах незажженную сигарету. Курикин повертел головой и прошелся по холлу, как спортсмен перед стартом. Он рассматривал ее фигуру. Дело решили полные крутые бедра, чуть расплющенные сиденьем кресла.

Он встал ближе, но девушка сразу спросила:

– Спичек не найдется?

Курикин элегантно щелкнул зажигалкой. Они перебросились словами, стертыми до бессмысленности. Потом он бросил ей пару слов уже со смыслом. Она откинула с лица метлу каштановых волос и посмотрела на него проникновенно, проникающе. Курикин на этот счет не беспокоился: он знал, что его крупные черты лица женщинам нравятся.

– Как сказать, – задумчиво ответила девушка.

– Такие мужчины на улице не валяются, – заявил Курикин, имея в виду себя.

– Почему ж, – усмехнулась она. – Я у ларьков видела.

– Вы меня оскорбили до глубины мозга костей, – шутливо надулся он, и она даже засмеялась: смешно, когда по-детски надувается человек, у которого могучие челюсти.

– Чем могу искупить вину? – поинтересовалась она.

– Выпить со мной рюмочку коньяка.

– Только одну, – предупредила девушка, рассматривая его томно отрешенным взглядом. – И лучше водки, терпеть не могу коньяк.

– С вами готов хоть рыбий жир, – подхватил ее под руку Курикин и подумал, что с женой так складно не говорилось.

Они вошли в зал. Перед ними тут же вырос, как джинн из дыма, корректный метрдотель в очках, с белой пенистой бородкой.

– Прошу вот сюда, прекрасное место, – повлек их метр к столику на четверых.

– Лучше туда, – не согласилась она и показала в углу столик на троих.

Метр пожал плечами, удивленный, что пренебрегли его советом.

Они сели. Их стол оказался на отшибе. Третий стул Курикин потихоньку задвинул в угол. Пожилой официант сменил скатерть и начал ставить приборы. Курикин ждал молча. Но тут официант как-то перекинул неудачно руку и трехпредметный прибор с солью, перцем и горчицей, словно его долбанули снизу, подскочил и грохнулся на стол, обдав Курикина легкой темно-вишневой пыльцой. Курикин три раза оглушительно чихнул, опять взбив воздухом облако перца. Он чуть было не чихнул и в четвертый, но утерпел, вытер слезу и сказал официанту:

– Это хамство, а не обслуживание!

Метрдотель с бородкой уже стоял рядом:

– Ради бога, извините его. Сейчас все будет сделано.

Он повернулся к официанту и отчеканил:

– Немедленно уйдите из зала, я вас отстраняю от работы.

– Но у меня еще столики, – виновато возразил официант.

– Закончите их обслуживать и уходите. Новых заказов не брать.

Метр помахал рукой. Откуда-то из двери выскочил молодой рыжий официант, гибкий и энергичный, как гончая.

– Саша, обслужи этот столик.

Пожилой официант ушел к другим столикам. Метр тоже уплыл в зал, зорко поглядывая по сторонам. Рыжий парень сгреб скатерть, быстро все убрал, поставил новые приборы. Потом выдернул из кармана книжечку и склонился, как трактирный половой.

Курикин сделал небольшой заказ, глянул на девушку и добавил, чтобы не посчитала скупым:

– Пока. Для разгона.

Она сидела молча, но когда рыжий парень хотел уходить, подняла руку.

– Слушаю, – сказал он с придыханием на манер «слушаю-с!»

– А ведь ты не официант, – вдруг сказала она.

– Почему… не официант? – взвился рыжий, уставившись на нее нахальными желтыми глазами.

– Скатерть не так постелил… Прибор не туда поставил… Пишут заказ не так… Да и манеры не те, киношные.

– Извините, – смутился парень, – ученик я, на практике.

– Учись-учись, только не обсчитывай, – засмеялся Курикин.

Девушка тоже улыбнулась, кивнула головой, как бы разрешая официанту выполнять заказ. Парень сорвался с места и ринулся между столами – только рыжие длинные волосы заструились.

Курикин шевельнул телом, ощутил боком мебельную пятисотрублевую пачку денег, лежавшую в таком кармане, каких ни у кого не было, и спросил:

– Ну, как тебя зовут?

Рябинин считал, что у следователя в производстве должно быть одно уголовное дело; мысль с волей должны сфокусироваться в одном преступлении.

Во всем остальном он любил многоделие, чтобы его ждали разные начатые работы, как голодные дети по углам. Ему нравилось что-нибудь поделать и перейти к другой работе и в другое место. Он и книг читал сразу несколько.

В восемь часов Рябинин пришел домой. Лиды не было – уехала в командировку. Наскоро выпив чаю и минут десять попыхтев с гантелями, он сел за письменный стол. По просьбе журнала «Следственная практика» Рябинин третий день писал статью о своем старом деле: расследование убийства при отсутствии трупа. Интересно устроена память следователя. У него она была в общем-то плохая: забывал адреса, фамилии людей, мог заблудиться где-нибудь в микрорайоне… Но когда он вел следствие – месяц, полгода ли, – то абсолютно все держал в голове; помнил всех свидетелей, будь их хоть сотня; все показания, даже путаные, каждую деталь – пятно крови на асфальте или слезу на допросе; и уж никогда не забывал места происшествий. Вот и сейчас писал статью по памяти, даже не заглядывая в старые записи.

Зазвонил телефон. Рябинин сегодня не дежурил, да мало ли кто мог позвонить вечером?

– Начинаем, – услышал он глуховато севший голос Петельникова. – Она здесь и взяла клиента.

– Точно она? Не ошибся?

– Теперь ее лицо до смерти буду помнить, – усмехнулся в трубку инспектор.

– Осторожно, Вадим. Смотри, не покажись ей.

– Все идет в норме. Я буду позванивать.

– Обязательно. Задержание с понятыми проведу сам как и договорились. Может, мне уже выехать?

– Я тогда позвоню.

Петельников положил трубку. Наверное, звонил из кабинета директора ресторана.

Рябинин отодвинул статью. Он не волновался, но пропало то спокойствие, которое необходимо для творчества. Сразу по-другому обернулся тихий домашний вечер – пропала уютность, иначе засветила большая бронзовая лампа, иначе затускнели книжные корешки на стенах и совсем лишним глянулся мягко-расслабленный диван. Мир изменился в секунду. Даже по Лиде заскучал меньше – обычно без нее места не находил. Рябинин посмотрел на свои вкрадчивые тапочки и понял, что он уже на дежурстве.

Время сразу пошло медленнее. Есть у него такое качество, у времени: тягуче плестись, цепляясь стрелкой за стрелку, когда человек ждет не дождется… Вообще останавливаться, когда у человека горе… И нестись, как кванты света, когда выпало человеку счастье.

Рябинин решил заняться другой работой. Он собирал все, что попадалось ему по психологии, – уже полка книг стояла. На журнальные статьи писались карточки. Еще завел картотеку на ту психологическую литературу, которой у него не было, но она существовала в других местах. Рябинин вытащил пачку журналов «Наука и жизнь» за прошлый год, при чтении которых выделил статьи и теперь размечал их по карточкам. Работа была кропотливая, но интересная тем, что копила мысли и духовный труд людей. Психология для следователя всегда будет…

Звонок телефона оборвал его мысль резко, будто ток разомкнул. Рябинин снял трубку и посмотрел на часы – уже десять…

– Они уходят, – тихо сообщил Петельников.

– Прекрасно, сейчас я…

– Они договорились к ней домой, – перебил инспектор – Он только пьян…

– Кто-то ее спугнул, – решил Рябинин.

– Некому. Только вот официант…

– Кто он?

– Инспектор Леденцов. Что будем делать? Они берут такси…

– Следите и узнайте адрес. Еще и лучше.

Конец ознакомительного фрагмента.