Найти в потемках хостел, не имеющий даже вывески, в запутанных переулках Старого города получилось с трудом. На пороге встретился приветливый шепелявый индус с кривым носом и редкими зубами в широкой улыбке. Он внимательно меня выслушал и взволнованно сообщил через переводчик телефона, что я забронировал место в номере для женщин, а здесь так нельзя.

– Ну, приехали. А почему тогда у меня в программе появилось это предложение? – с усталостью и раздражением спросил я.

Он попросил не переживать и позвал своего младшего брата, чтоб он помог мне в поиске другого жилища. Брата звали Абу. На вид ему было лет семнадцать-восемнадцать. Худощавый, жилистый и шустрый. Голову покрывали смоляные слегка вьющиеся волосы, а в больших угольных глазах горел задорный огонь. Абу был очень похож на Аладдина из одноименного мультика.

Мы отправились в путь.

Пока шли, Абу сразу же нарек меня своим братом и спрашивал, в первый ли раз я нахожусь в Джайпуре, сколько планирую здесь остаться и куда поеду дальше. Он задавал кучу вопросов и перебивал, даже не дожидаясь ответов на них. Затем сообщил, что может провести экскурсию по городу, показать интересные места и попить со мной чаю.

– Денег за это не возьму, просто я люблю connect, понимаешь? Связь! Ведь я очень хороший человек, – нескромно добавил он.

Долгая дорога и проблемы с жильем сильно меня вымотали. Желудок мелодично урчал, настроение стремилось к плинтусу, а меня куда-то вел незнакомый подозрительный парень по имени Абу. Здесь он походил на пацана с района, который решит любой вопрос и достанет все, что нужно.

Абу разговаривал на английском, имея жуткий индийский акцент, и тараторил с такой скоростью, что мой мозг не успевал воспринимать информацию. Я хотел сказать, что у него очень специфическая речь и я не все понимаю:

– Your English…

– Is very good. I know, thanks, – перебив меня, протараторил он и тут же начал рассказывать какую-то свою историю, все добавляя «my brother».

Я не нашел, что ему ответить, поэтому решил молча согласиться.

20:00. Новый хостел

– Твою мать, мне не нужны драгоценные камни, сережки и платки из натурального кашемира. Просто скажите мне, сколько стоит ночь в вашем хостеле, – раздраженно объяснял я администратору, Абу и кучке китайских туристов, собравшихся на ресепшене.

Абу долго пытался что-то рассказать, но я не понимал. Мне не хотели называть цену за ночь, а предлагали подняться и посмотреть номер, что меня сильно раздражало. Терпение было на пределе. Я начал повышать голос, отчего китайцы притихли, а Абу сказал:

– No problem, my brother.

Мой внутренний голос произнес: «Не вздумай сейчас психануть и уйти. На улице ночь, телефон почти сел. Где мы сейчас будем искать новое жилье?»

Я старался дышать глубоко и медленно. «Спокойно-спокойно, это Индия, она такая».

Наконец номер был забронирован, мы перешли к следующему этапу: я спросил, где здесь можно поесть. Абу не стал рассказывать, но предложил отвезти туда на своем байке:

– Нет проблем, просто я очень хороший человек. Connect, помнишь, брат мой? – сказал он и взял мой телефон, быстро набрал номер, записал себя в список контактов и отдал мне гаджет. Я даже не успел понять, что произошло.

Через пятнадцать минут возле двери хостела появился Абу в джинсовой куртке с нашивками, сидя на черном мотоцикле, похожем на Harley.

Даже в лице его что-то изменилось. Бунтарский огонек заблестел в глазах.

Я сообщил, что мне нужно кафе, где есть неострая еда. Абу кивнул и прокричал: «No problem, my brother!» – и дал газу. Под рев мотора мы отправились в путь.

В местной забегаловке, переполненной индусами, все разом притихли, внимательно наблюдая за белым человеком. Абу шел немного впереди с гордым уверенным лицом и вальяжно-расхлябанной походкой. Официанты, завидев иностранного посетителя, провели нас из общего зала в отдельную комнату, в которой было светлее и имелись столы с белыми скатертями. Складывалось ощущение, что я какой-нибудь высокопоставленный гость.

Официанты следили за каждым моим движением. Три раза я сообщил, что мне нужна неострая еда. Все кивнули. Абу сказал: «No problem, my brother».

Вскоре на столе оказалось что-то похожее на курицу в густом жирном томатном соусе, лепешки и вода. Официанты гипнотизирующими взглядами сопровождали мои действия. Я отломил кусочек хлеба, проглотил несколько ложек густой смеси и… Острота вновь ударила в лицо, запылала огнем во рту. Жадными глотками воды я пытался потушить внутренний пожар. Джайпур показал новый уровень остроты, то, что я считал острым в Дели, было детскими приправами. Это странное и до боли обидное чувство, когда ты голоден, перед тобой стоит еда, но есть ее невозможно. Эдакий индийский запретный плод.

Абу не сдавался. Мы заехали еще в два кафе. История там повторилась – я расстроился. В следующем ресторане сказали, что имеется неострая еда, – обрадовался. Оказалось, что он вегетарианский, – заматерился.

– А здесь есть магазины? – спросил я у Абу.

– Магазины? – спросил он, удивившись.

Я не стал продолжать, а начал впадать в уныние.

– Пока Джайпур мне не нравится, – сказал я Абу.

Он притих, былой задор в его глазах немного угас.

Мне вдруг захотелось побыть одному. Я сказал моему новому брату, что хочу прогуляться в одиночестве. Абу не стал возражать. Мы простились, и он испарился в ночной пучине, оставив за собой уплывающий красный огонек фары мотоцикла.

Я легко открываюсь миру до определенного уровня, но не люблю людей с напускной, фальшивой добротой и излишним панибратством, таких, в которых сидит явное желание с тебя что-то поиметь. Возможно, Абу был хорошим парнем, но уж очень сильно в нем горело желание наживы, а это всегда чувствуется. Это отталкивает от людей, чьи приоритеты немного иные. Больше я его не видел, но у меня в памяти застыли его озорные блестящие глаза.

Ровными спокойными шагами я брел в одиночестве, не понимая куда, просто вперед, ощущая обиду непонятно на кого. Я перебирал мысли, рассуждал. И вдруг в памяти начали всплывать теплые воспоминания юности.

31 декабря, 1999 год. В комнате елка, украшенная советскими игрушками, ватой, ненавистным мне дождиком и старой гирляндой. За столом большая семья: бабушка накладывает пюре мне в тарелку, мама смотрит телевизор, сестра обнимает рыжего кота, дедушка произносит тост, чем-то похожий на новогоднее обращение Ельцина. Я про себя соглашаюсь с его фразой: «Это был нелегкий год». Мы чокаемся, я отпиваю глоток виноградного сока из резного хрустального бокала. На столе салаты, холодец, бутерброды со шпротами и икрой, жареная курица, закрутки, купаты, бутылка «Российского» шампанского.

В телевизоре поет молодой Киркоров. В зале под елкой лежат подарки и два пакета отборных конфет, собранных для меня с сестрой бабушкой. Главное место в них занимает, конечно же, киндер-сюрприз – всего один, зато самый ценный. Сейчас детей этим не удивишь: каждый день в их рационе подобные сладости. Но тогда для нас киндер-сюрприз представлял собой священный и желанный предмет.

У меня странное настроение. Мои друзья во дворе всю неделю говорили, что в эту ночь наступит конец света. Я еще не понимаю, верю в него или нет, но весь вечер переживаю и боюсь об этом сказать взрослым. Сестра говорит, что этого не может быть, ведь у нее серьезные планы на следующий год. Я думаю: «Если завтра будет конец, тогда сегодня надо покончить со всеми делами: сложить свои коллекционные модели машин в отдельную коробку, погладить кота, подарить открытку маме, съесть самые вкусные конфеты в подарке, а то они достанутся моей сестре, чего допустить нельзя ни при каких обстоятельствах, даже если на Землю упадет метеорит».

Выполнив дела, под песни из «Голубого огонька» я ложусь спать. Наутро, 1 января, все живы, конца света не происходит. «Ну вот, а я уже съел самые вкусные конфеты! Мир несправедлив», – с этой мыслью я вхожу в новое тысячелетие.

Одна история сменяла другую, перебрасывая меня в воспоминания разных лет.

Здесь мы едем в такси на вечеринку и поем песни Аллегровой. Я сижу на переднем сидении в костюме Бэтмена, слева суровый таксист хмуро смотрит на дорогу, позади мои друзья: джокер, фея, мальчик из фильма «Пила». Мы веселые, озорные и невероятно счастливые. Надрывно орем: «Угнала тебя, угнала…»

Далее я переносился во времени вперед.

Тут мы с друзьями стоим в круглосуточном магазине поздней ночью. Суровая принципиальная женщина говорит:

– Нет! И все.

Я спрашиваю ее имя, а потом говорю:

– Вот смотрю я в ваши прекрасные глаза и понимаю, что Михаил Юрьевич был абсолютно прав.

– Какой Михаил Юрьевич?

– Лермонтов!

Она вопросительно смотрит на меня. Я громко и с выражением начинаю читать стихотворение Лермонтова:

 
Зови надежду сновиденьем,
Неправду – истиной зови,
Не верь хвалам и увереньям,
Но верь, о, верь моей любви!
Такой любви нельзя не верить,
Мой взор не скроет ничего:
С тобою грех мне лицемерить,
Ты слишком ангел для того.
 

Она пытается сдержать улыбку, пробивающуюся сквозь серьезную гримасу. Затем сдается, цокает, берет черный пакет, кладет туда бутылку коньяка и протягивает нам со словами: «Только быстро отсюда». Моя компания расплачивается и удаляется с трофеем, а я, оставшись, спрашиваю у продавщицы, какой шоколад самый вкусный. Затем покупаю и плавно пододвигаю к ней плитку самого вкусного шоколада с фразой: «Это вам!»

На улице мы выпиваем коньяк и гуляем всю ночь, слушаем любимые песни на телефоне, рассказываем увлекательные истории. Веселье, музыка, разговоры, улыбки, искренний смех и множество приятных лиц рядом…

Я вспоминал и другие веселые мгновения и задавался вопросом: «Как так сложилось, что раньше в моей жизни было много людей, шумных компаний, вечеринок и встреч, а теперь нет? Раньше ни одни выходные не проходили без веселья, а сегодня я не знаю, кому позвонить, и не понимаю, кто бы мог меня понять. Как это произошло?»

Я не знал как, но четко понимал – я сам привел себя к тому, что имел сегодня. Я увольнялся с работ с большим коллективом, избегал шумных вечеринок и встреч, уходил из отношений или делал так, чтобы уходили от меня. Я сам привел одиночество в свою жизнь, я осознавал это, но никак не мог понять, для чего.

«Вот и сейчас здесь, в Джайпуре, я один. Отшельник. Одиночка, силуэт человека, дрейфующего в темных волнах бескрайнего океана».

Хотелось рыдать. Это было даже нужно, чтоб выгнать из себя тяжелые мысли, но никак не получалось. Механизмы, толкающие токсичную массу, не поддавались движению, будто заржавели. Вывеска «Tea» на горизонте возродила надежду. Я представил, как пью горячий чай с печеньем или сладостями, так популярными в Индии. Но, оказалось, его там не пьют, а продают сухим. С матерными словами и причитаниями я провалился в прострацию. Купил незрелые бананы на углу и двинулся куда-то дальше. В наушниках играл трек «Sandalee» – Velmurugan, Mahalingan. Я шел куда-то вперед, испытывая голод, холод и уныние.

Внутренний голос с сарказмом произнес: «Ну что, нравится Джайпур? Ты же так сюда хотел. Мы уже пятый день не можем нормально поесть. Оглянись вокруг: что-то этот город не выглядит таким радужным, как на картинках в Интернете. Посмотри, как местная шпана пристально и подозрительно за тобой наблюдает. Еще не хватало, чтоб здесь нам проломили голову».

22:20. Чайная

Возле дороги под небольшим навесом собиралась молодежь. Это была чайная. Она представляла собой небольшое, открытое, естественно, грязное пространство с несколькими железными лавочками и пластмассовыми стульями. В углу стоял хмурый мужчина с черной, прилизанной гелем шевелюрой и варил чай масала в большом ведре.

Чай в Индии пьют из очень маленьких стаканчиков, миллилитров по тридцать. «Да у нас в стране водку пьют из большей тары», – подумал я про себя, не произнося ничего вслух, дабы не укреплять глупые стереотипы.

Через двадцать минут на табуретке, служившей мне столом, валялось восемь пустых стаканчиков. «Тоска, бар, пустые стаканы на столе…» в индийской версии. Каждый новый посетитель считал своим долгом со мной поздороваться и задать какой-то тривиальный вопрос вроде: «Кто ты по национальности?», «Откуда приехал в Джайпур?», «Не желаешь ли гашиш?» Добрый интерес вызывал радость, но в каждом мини-разговоре рано или поздно всплывали фотографии местных драгоценных камней, украшений и завуалированные предложения их купить – и я возвращался к реальности.

22:50. Номер хостела

Соседние кровати просторной комнаты хостела пустовали. Я жил один. Ночь была темна, холодна и молчалива. Толстые стены отдавали подвальной сыростью, а отопление в индийских гостиницах отсутствовало. Большое окно закрывалось тканевой шторкой, через которую внутрь заползала промозглая ночь. Я нацепил всю свою одежду, укутал ноги курткой, укрылся пледом и лег.

Пришло сообщение от Лены:

– Как дела?

– Давай лучше завтра расскажу… – ответил я ей.

Мы договорились встретиться в Обезьяньей долине возле Храма Солнца в 7 утра. Я завел будильник и попытался уснуть.

«Мы в Джайпуре! Какое счастье», – издевательски произнес внутренний голос.

Подавленный и разбитый, я лежал на кровати, смотрел в темный заплесневелый потолок, жевал зеленый банан и вспоминал ту маленькую девочку, встретившуюся мне несколько часов назад. «Ну, по крайней мере меня здесь любят, а это дорогого стоит».