–Тёзкой называется человек, у которого одно имя или фамилия или всё вместе с другим человеком, часто совершенно чужим. Вот, например, есть здесь ученик Иван Петрович Домов и мы с ним тёзки по имени и отчеству, и лишь фамилии разные, – пояснил учитель и продолжил отмечать в журнале учеников, явившихся в первый день на учёбу в школу. Оказалось, что во всех трёх линиях явилось две дюжины школяров, ещё 7 человек не пришли вовсе и это на всё село, где больше трёхсот дворов и почти в каждом были дети школьного возраста.

Закончив перекличку, учитель приступил к самому уроку.

– Мы с вами будем учить в школе чтение, русский язык, чистописание, арифметику и закон Божий. Всем этим предметам или дисциплинам, как они назывались при царе Николае Первом, буду обучать я, а закону Божьему будет вас учить отец Кирилл, священник в нашей церкви.

Приступим к чтению. Ученики второй и третьей линии возьмите буквари у меня на столе, а первогодки возьмите азбуки. Все эти учебники куплены на средства сельской общины, поэтому берегите их, не пачкайте чернилами и грязными руками. Если у кого руки грязные, то идите в коридор и вымойте руки – там в углу висят два рукомойника.

После уроков все учебники надо сдавать мне и их нельзя уносить домой. В прошлом году я разрешил носить учебники домой, чтобы можно было заниматься, но скоро все книжки стали грязными, а кое-что и порвали младшие дети у вас дома. С этого года мы всё будем учить только в школе. Кто сможет, попросите родителей купить детскую книжку для чтения, а если нет, то учитесь чтению по Евангелию, которое есть в каждом доме, заодно и обучитесь закону Божьему в помощь отцу Кириллу.

Старшие ученики взяли книги и начали тихо, но вслух, читать с того места, что указал учитель, а Иван Петрович занялся новенькими.

– Поднимите руки, кто умеет читать, – спросил учитель. Руки подняли лишь Ваня и его сосед по скамейке Савва Волков, который оказался сыном вновь назначенного в село урядника, следившего за порядком, и чтобы мужики не дрались по – пьяни и не шибко били своих жён и детей, что частенько случалось прежде.

Соседи, по крестьянскому обычаю, в семейные ссоры не вмешивались. В прошлом году, мужик в селе убил свою жену, упившись самогоном, и власти решили назначить в село урядника: для порядка на селе и в ближайших хуторах и жидовских местечках. Вообще-то пьянства на селе не было и лишь изредка, на престольные праздники, зимой, в пору вынужденного безделья, крестьянские мужики позволяли себе хмельного: браги или самогона, и с непривычки некоторые теряли разум, буянили, дрались, били жён, а прошлой зимой на рождество, один мужик спалил свой дом, упившись браги.

Учитель раздал всем новичкам по книге-азбуке, и начал урок:

–Книга-азбука учит чтению, и это чтение начинается с букв. Все буквы составляют алфавит, потому и книга эта называется азбука; по первым буквам русского алфавита: аз, буки, веди, глагол и дальше до буквы ять. Буква «аз» пишется как шалашик с перекладиной и читается звуком «а». Буквы складываются в слоги, слоги в слова и из слов получается человеческая речь, которая говорится вслух, а записывается буквами, чтобы и другие люди могли прочитать чужую речь, которую не слышали. В законе Божьем молитвы тоже записаны буквами и если человек забыл молитву, он может её прочитать в Божьей книге, – об этом просил меня сказать вам отец Кирилл, чтобы вы сразу поняли пользу грамоте. Назовите мне слова на букву «а».

–Амбар, – сказал Ваня. – Правильно, но ты уже умеешь читать, поэтому и угадал, а мне нужно научить других. Потом ты, Ваня, будешь мне помогать, а пока открой азбуку в конце и вместе с Саввой прочитайте там рассказ про лисицу, а потом повторите всему ряду вслух. Кто ещё изволит назвать слово на букву «а»?

– Атец, – сказал Федя, сидевший сзади. – Не правильно, – возразил учитель, – это слышится как «атец», а по правилам, это слово начинается с буквы «о», от слова «отче». Мы будем это учить потом на уроках русского языка и чистописания. А теперь возьмите свои тетради, что я вам раздал, каждый на тетради сверху в левом уголке нарисуйте какой-нибудь знак, что это твоя тетрадь и напишите по две строчки буквы «а», как она нарисована в букваре. Дети занялись написанием буквы «а», а учитель подошёл ко второй линии, потом к третьей, проверяя чтение учеников. За лето почти все ученики забыли чтение и с трудом, по слогам, пытались прочитать короткие слова и фразы из букварей, а учитель помогал им вспомнить буквы и правильно читать.

Через час учитель позвонил в звонок и отпустил детей на перемену отдохнуть и оправиться: туалет был во дворе школы в дальнем углу двора, и ребята гурьбой побежали туда. Попить воды можно было из бачка, стоявшего в коридоре с кружкой, привязанной на цепочке, чтобы ненароком кто-то из учеников не унёс её домой: железная кружка была редкой вещью и весьма прельщала крестьянских детей.

На перемене школяры третьей линии стали играть в казаки-разбойники и бегать по всему двору, кто-то жевал краюшку хлеба, положенную матерью в холщовую сумку.

Так прошли ещё три урока и учитель сказал, что занятия на сегодня закончены, дети сдали ему на стол книги и тетради, оставив на партах только чернильницы, которыми сегодня пользовались лишь первогодки, пытаясь написать букву «а».

Эти чернильницы-непроливайки стояли на каждой парте в углублении, чтобы случайно её не смахнуть и не разбить школьную утварь, но видимо такое случалось, потому что и парты, и пол в классной комнате были покрыты большими чернильными пятнами, которые не могла отмыть тётя-уборщица, что вошла в класс и, не дожидаясь ухода всех учеников, стала мыть полы большой тряпкой, споласкивая её в оцинкованном ведре – тоже большой редкостью в домах сельчан.

Ученики разошлись, и учитель Иван Петрович прошёл на свою половину дома, где проживал семьёй. Убиралась у него по дому и готовила еду та же уборщица, но за отдельную плату, чему была весьма довольна, ибо её оплата за уборку в школе и у учителя была много больше, чем удавалось заработать крестьянам тяжким трудом на полях и во дворах по уходу за скотиной.

Надо сказать, что в тех местах рожь и пшеница родили слабо, зерна едва хватало на пропитание самих крестьян с семьями, и не всегда удавалось дотянуть до нового урожая, а основным подспорьем и товаром являлся скот: коровы, овцы и козы, которые давали молоко и забивались на мясо. Именно молочные продукты и мясо составляли крестьянский товар, а еще всякое рукоделие, которым занимались в крестьянских дворах зимней порой. Всё сделанное и добытое вывозилось крестьянами на воскресные базары и ярмарки в ближайшие города или отдавались заезжим перекупщикам, шнырявшим по сёлам и деревням с наступлением осенних морозов и до самой весны.

Вернувшись домой, Ваня рассказал отцу и матери о первом своём дне в школе, похвалившись, что он читает лучше, чем ученики с третьей линии, которые уже третий год учатся чтению. Петр Фролович недовольно нахмурился от похвальбы сына и заметил ему, что хвалиться самому не след: надо, чтобы другие тебя похвалили, а читает он хорошо потому, что летом занимался, когда другие ученики, из крестьян, работали на полях и им было не до чтения.

–Если ты и далее будешь читать книги самостоятельно, а не по обязанности, то овладеешь чтением свободно и приучишься читать ежедневно, как это делаю я и мать по вечерам или в ненастный день. Из книг можно всему научиться самому и поиметь обширные знания, которые потом помогут тебе в жизни, – заметил ему отец.

– В школе же сосредоточься на овладении письмом, которому я тебя не учил, чтобы не сбить тебе руку неправильным обучением. Арифметике я тебя буду учить и дальше и не хуже вашего учителя. Хорошо писать ты должен научиться на уроках чистописания, а грамотно писать обучишься на уроках русского языка. Обучишься письму и мы с тобой будем заниматься немецким языком, что пригодится тебе в последующем учении в гимназии или училище, – закончил отец.

Тем временем Фрося собрала на веранде праздничный обед по случаю начала Ваниного учения в школе. К обеду вышла и мать – Пелагея Ивановна, почувствовавшая себя лучше в этот погожий осенний день. Отец выпил рюмку-другую водки, мать откушала вишнёвой наливки, стопку которой приняла и Фрося, отчего раскраснелась и похорошела так, что Пётр Фролович, выпив рюмку и взглянув на Фросю крякнул и вытер усы, подкрутив их вверх, как бывало на офицерских собраниях в пору службы воинской в артиллерийском полку.

Мать вскоре ушла, сославшись на усталость. Ваня пошёл в комнату и начал разбирать свой ранец. Поскольку учебники и книги не пригодились, он выложил их и положил взамен книгу, что читал дома, чтобы показать соседу Савве и учителю для одобрения. Закончив дела, он поспешил в уборную, ибо терпеть нужду дальше не было сил.

Возвращаясь из уборной, он услышал тихие стоны, доносившиеся из дровяного сарая, где на лето Фрося устроила себе постель. Ваня отыскал в доске сарая щёлку от выпавшего сучка и заглянул внутрь одним глазом. Фрося лежала навзничь на своей постели с обнажёнными ногами, а на ней был его отец, который мял Фросю и двигался, как будто хотел вдавить Фросю в старую перину, служившую ей постелью. Фрося издавала тихие стоны, но без страха и боли и с улыбкой на раскрасневшемся лице, едва видимом из-под головы отца. Вдруг она слабо вскрикнула и, обхватив отца руками, вскинула ноги вверх и дернувшись несколько раз затихла, как и отец, переставший двигаться. Они полежали немного молча, потом отец поцеловал Фросю прямо в губы и сполз на постели к стенке сарая, подтягивая портки.

Ваня уже знал достаточно от своих друзей о забавах взрослых и знал, как это называется плохим словом, которое нельзя произносить вслух при взрослых людях, но впервые видел так наяву близость между мужчиной и женщиной, от которой рождаются дети, и увиденное неприятно поразило мальчика. Но почему отец занимается этим с Фросей без разрешения матери, недоумевал Ваня, отходя от сарая и потихоньку пробираясь в дом, чтобы те, в сарае, не услышали его шагов, и отец не уличил его в подглядывании.

Впрочем, рассудил Ваня, мать болеет, это дело взрослых и не след ему вмешиваться к ним с вопросами. Вернувшись в комнату, он быстро переоделся в привычную рубаху, но одел еще и портки, потому что вечером становилось прохладно. Обул он и старые ботинки, которые еле-еле налезли ему на выросшие за лето ноги и так выбежал во двор, намереваясь сбегать в деревню к приятелям и рассказать им о школе. Федю и Егорку их отцы решили не отдавать в этот год в школу: может на следующий год, а может и никогда.

Во дворе Фрося, как ни в чём не бывало, хлопотала за ужин, а Пётр Фролович сидел на веранде, пил чай и читал старую газету. Как будто не он только что мял Фросю и кряхтел над ней, словно нёс что-то тяжёлое.

– Ты куда это Ванюшка собрался, – ласково спросил отец, отложив газету в сторону и прихлёбывая горячий чай.

– Сбегаю в деревню, рассказать ребятам о школе, – буркнул Ваня, поражаясь лукавству отца и Фроси.

– Это можно, – разрешил отец, – школой и учёбой можно похвалиться, греха и гордыни в этом нет.

Получив разрешение, Ваня побежал в село на ближнюю улицу, где проживали его друзья. Стадо коров и бычков возвращалось с выпаса: там еще оставалась зелёная травка и коровы с полным выменем сами расходились по дворам, протяжно мычали, завидев хозяйку, чтобы она быстрее подоила их, освободив от молока, накопившегося за целый день. Летом хозяйки выходили на выпас и днём выдаивали коров, а сейчас, осенью, коровы доились дважды: утром и вечером.

Ваня встретил друзей на улице. Они тоже возвращались с гумна, где помогали взрослым в обмолоте пшеницы. Дети приносили снопы пшеницы из овина, развязывали их, отрезали колосья и расстилали рядом на утрамбованной земле гумна, а взрослые цепами били по колосьям, освобождая их от зёрен. Потом пустые колосья убирались, зерно вместе с половой веничками сметалось к краю, ссыпалось в мешок и дальше дело повторялось. Веять зерно от половы будут позже, когда появится нужный ветерок. И такая работа на гумне будет продолжаться до самой зимы. Всё это Ваня видел два дня назад, когда прибегал на гумно. Ваня рассказал им о первом дне учёбы, что друзья встретили вполне равнодушно.

– Мне отец сказал, что грамота мужику ни к чему, – по-взрослому ответил Федя. – Считать денежку мелкую мы уже умеем, псалтырь читает дьячок в церкви, а прочие книжки – это забава для барчуков, как ты.

– Вот и неправда твоя, – обиделся Ваня, нам учитель говорил, что неграмотный человек, как воин без оружия, его любой враг может побить или обмануть, а грамотный человек этого не позволит.

–Ладно вам ссориться, – примирительно сказал Егорка, – мне отец обещался на следующий год в церковно-приходскую школу отдать – там грамоте обучат и петь буду в церкви на воскресных службах. Завтра еще поколотим зерна, чтобы было что веять и молоть в жерновах. Отец сказал, что урожай ржи и пшеницы ноне хороший и должно хватить для оплаты аренды и нам на пропитание до новины в будущем году, а послезавтра мы с мамкой и сёстрами собираемся в лес по грибы – говорят рыжики и грузди появились, так надо их насобирать для засолки на зиму. Варёная картошка с груздями очень вкусна получается. Пойдём, Ваня, с нами.

– Не могу, мне теперь в школу надо каждый день ходить, – огорчился Ваня.

– Так ты не ходи, авось не заметят, что тебя нет, – посоветовал Егорка.

– Нет, Егорка, учитель может сказать отцу, когда он будет учительствовать в церковной школе по арифметике, школы же рядом, я не хочу огорчать отца, а обманывать и вовсе нехорошо.

– Ладно, в воскресенье, после обедни, все вместе сходим в лес, если дождя не будет, авось грибы ещё останутся и для нас, – успокоил товарищей Федя. На том и порешили. Друзья еще сбегали на речку, побросали камешки с берега в холодную уже воду и разошлись по домам – осенний день стал уже заметно короче и начало смеркаться.

В воскресенье друзьям удалось побродить по лесу в поисках грибов. Два дня назад ночью прошёл дождик, еще по-летнему тёплый и грибы народились, как на подбор: крепкие грузди приподнимали шляпками землю и по бугоркам этой земли можно было собрать в кузов всю семейку. Рыжики, с пятак размером, устилали хвою под соснами и ребята острой щепочкой, взятой из дома вместо ножа, подрезали ножку, торопясь побыстрее набрать полный кузовок.

Лес после дождя уже просох, светило осеннее солнце, в небе тянулись клинья птиц, улетающих на юг, что сулило скорое наступление холодов. Высоко – высоко пролетела стая лебедей, печальным курлыканьем извещая всех на земле, что они покидают родные края, чтобы переждать в чужих, но тёплых землях зимнюю стужу и вновь возвратиться сюда весной для продолжения жизни своей стаи. Ваня читал в книге, что эти перелётные птицы заводят гнёзда и выводят птенцов лишь здесь, на родине, а там, на чужбине только зимуют в ожидании прихода весны здесь.

В лесу было тихо, тепло и светло. Часть берез и осин уже скинули листву, оголился кустарник и лес стал чистым и прозрачным. В чистом и прозрачном воздухе осени виделись далеко окрест поля, оголившиеся после жатвы, прозрачные берёзовые рощицы, а за ними, если смотреть с пригорков на опушке, виднелась ближняя деревенька и рядом с ней, но поодаль, местечко, где проживали инородцы с чёрными бородами и висячими косичками у мужчин, завидев которых мужики плевались и чертыхались. Но сейчас никого из людей ни поблизости, ни вдали не виделось и мальчикам казалось, что они одни в лесу на всем белом свете.

Вдруг в селе зазвенел переливами церковный колокол, зовущий людей к воскресной вечерне, и мальчики с полными кузовами грибов заспешили домой, чтобы засветло обрадовать домашних удачным лесным сбором.

Ваня хотел было отдать свой кузов с грибами Феде, но тот отказался: мол, отнеси домой и ваша Фрося засолит грибы в бочонке из-под масла.

На развилке дорог друзья разошлись, а на следующий день начались дожди холодные и с ветрами, и погожих дней больше не было до самых холодов и снега.

IV

В дожди и непогоду Ваня ходил лишь в школу, укрывшись от дождя куском парусины, чтобы не промокнуть насквозь. В школе уроки шли своим чередом. Младшие учили буквы, складывали их в слога и на уроках слышалось постоянное тихое бормотание малышей, старательно учившихся грамоте.

Ваня грамотой владел и потому учитель частенько поручал ему учить сверстников чтению, что Ваня делал охотно и прилежно. Взамен ему разрешалось читать не азбуку и букварь, а книгу, принесённую из дома. Этих книг для детей в усадьбе было достаточно – они остались от учёбы старших детей Петра Фроловича и весьма кстати пригодились теперь его младшему сыну. Иногда Ваня читал младшим ученикам небольшой рассказ или русскую сказку, чтобы они понимали, как это хорошо уметь читать.

Сложнее было с уроками чистописания. Отец не стал учить Ваню письму, чтобы не испортить ему почерк неумелой учёбой и потому Ваня занимался письмом вместе с остальными, старательно выводя в тетради сначала палочки и нолики, потом буковки раздельно и соединяя их между собой в слоги, вырабатывая почерк письма.

Буквы почему-то выходили у него ровные, но с наклоном влево, а учитель учил писать с наклоном вправо. Как Ваня не старался, но наклон букв вправо у него не получался, даже если он и поворачивал тетрадь на столе влево – буквы все равно тоже наклонялись влево. Так у Вани на всю жизнь и закрепилось письмо: буквы ровные, будто чеканные, но с наклоном влево.

На переменах ребята грудились в коридоре, поскольку, во двор на постоянный осенний дождь выбегали лишь по нужде в уборную, что находилась в дальнем углу двора: пробежать туда надо было быстро, но и не поскользнуться на мокрых досках настеленных прямо на землю, чтобы не носить грязь в школу.

Утром, придя в школу, ученики мыли свою обувь в большом ушате с водой, стоявшем у крыльца. Многие ученики, даже в дождь, ходили в школу в лаптях, и потому лишь вытирали лапти пучками старой травы во дворе, а на крыльце снимали лапти, отжимали промокшие онучи, вновь наматывали их на ноги, одевали лапти и так и сидели с мокрыми ногами все уроки, благо, что в школе было тепло и сухо.

Старшие ученики на перемене жевали хлеб, принесённый из дома, или играли в биту – это когда считалкой избирался водила, он становился спиной к ребятам и выставлял левую ладонь под правую мышку, а остальные становились позади в кружок и кто-то из них бил своей ладонью по этой ладони водилы, который после удара, порой весьма чувствительного, быстро поворачивался и должен был угадать, кто его ударил. Если угадывал, то тот становился водилой, а если нет, то игра продолжалась до угадывания.

Первогодки из крестьян, числом семь, обычно толпились в углу коридора, сосали ржаные сухари или жевали сушёную морковь-парёнки, запечённую в русской печи и подсушенную до состояния сухаря. Если эту паренку долго сосать, слегка пожёвывая, то она размягчалась слой за слоем до состояния сладкой слизи, отсюда и пошло выражение бедности: мол он ничего в детстве слаще морковки не ел. Ваня тоже пробовал эту морковку и ему нравился её сладковатый вкус.

Сыновья лавочника и урядника сдружились и держались отдельно от крестьянских детей, показывая свою значимость. Частенько, в сильный дождь, их привозили в школу на конской коляске то один, то другой родитель, поскольку жили они неподалёку друг от друга в самом центре села.

Ваня тоже держался особняком, но не потому, что считал зазорным общаться с крестьянскими детьми, а потому, что увлёкся чтением книг и теперь всякую свободную минуту он доставал из ранца книгу из домашних запасов и читал всё подряд, что попадало под руку: сказки, приключения, путешествия, а иногда и книгу из жизни взрослых – если брал наугад.

Возвращаясь домой он продолжал чтение, поскольку в непогоду на улицу не высунешься, а так хорошо устроиться у тёплой печки, слушать треск горящих поленьев и, положив книгу на край стола, под свет масляной лампы, читать о приключениях белого человека в Америке среди диких и кровожадных индейцев, готовых чуть что, содрать скальп со смелого белого человека, стоит ему немного зазеваться.