На этом обеденные странности царя не заканчивались. При царском дворе «послеполуденное время посвящалось отдыху. Спанье есть от Бога присужено полудне, – говорит Мономах, – от чина бо почивает и зверь и птица и человеки».

Петр же никогда не спал днем. Он вставал поздно утром, в отличие от всех прочих обитателей царского терема и прочих русских людей, а потому дневной сон был ему не нужен и, отобедав с матерью, он убегал к своим потешным живым солдатам, которых завел в Преображенском взамен деревянных игрушек.

Солдат этих было уже больше сотни, одеты они были на иностранный манер, имели несколько офицеров-немцев, и лишь только появлялся царь, начинали построения и маршировку или, разделившись на два войска, начинали потешный бой между собой, иногда вызывая увечья и даже смерть по неосторожности движений с ружьями и пиками. Если случалась смерть солдату, Петр приходил в полный восторг и говорил, что сегодня маневры случились как настоящие и завтра он непременно их повторит, если не будет морозного дня – в холод царь потехи не устраивал по причине нетерпимости к стуже.

В холодные дни, когда вьюга воет за окном, дьяк Зотов пытался учить царя грамоте и ему иногда удавалось усадить Петра за чтение и письмо, которым он с большим трудом овладевал. Федор тоже старался угодить царю и читал ему книги вслух, не переставая удивлять дьяка Зотова своему умению и прилежанию к чтению.

– Вот, ваше величество, холоп, а чтение весьма разумеет и вашего возраста будет, а потому негоже царю в грамоте быть ниже холопа, – частенько говаривал дьяк, прихлебывая вино из бутылки, до которого был весьма пристрастен.

– Я царь, отвечал Петр, – прикажу и Федьке отрежут язык или глаза выколют и не сможет он тогда ни читать, ни говорить, а пока я милостив, пусть читает мне вслух – все равно холоп всегда будет ниже царя, каким бы учением он не владел. И так будет всегда, пока я царь.

А ну-ка дьяк, дай мне хлебнуть вина из твоей бутили: что в ней такого вкусного ты находишь, что дня провести без вина не можешь! – Нельзя ваше величество, вы еще молоды, чтобы пить вино, – возразил дьяк, убирая бутыль за пазуху.

– Не смей мне перечить, а то получишь батогов и не посмотрю, что ты дьяк, – взъярился Петр и, выхватив бутыль из дрожащих рук дьяка Зотова, торопливо сделал несколько глотков хлебного вина.

Вино оказалось горьким, но приятная теплота прошла по телу царя-отрока, в голове зашумело, и необычная веселость охватила Петра. Он вырвал из рук Феди книгу, что тот читал вслух, бросил книгу на пол и стал топтать ее приговаривая: -Так тебе и надо, что не даешься мне к чтению, а холопу Федьке далась. Вырасту и освою чтение, а не освою, прикажу сжечь все книги, что не от бога – так мне мать говорила, что все зло от книг.

Взрыв веселья и ярости быстро прошел и Петр, утомившись, задремал, присев на лежанку Зотова.

Дьяк встревожился: – Федя не говорите никому, что царь хлебнул вина – иначе быть нам обоим битыми по приказу царицы Натальи. Вино для младого возраста весьма опасно и может повредить голове царя.

– Конечно, никому не скажу, – заверил дьяка холоп Федя, только обидно мне, что царь книгу укоряет в своей неграмотности, а сам не хочет обучения и видно ждет, что грамотность сама к нему придет. Надо потрудиться, а царь наш трудиться не умеет и не желает. Отец мне говорил, что без труда не вынешь и рыбку из пруда, а Петр без всякого труда стал царем, разве это справедливо Никита Моисеевич?

– Мал ты еще, чтобы такие речи вести и искать справедливость, – замахал руками дьяк на Федю и, прихлебнув из своей бутылки вина, закончил: – Нельзя сомневаться в божьем промысле, а Петр стал царем по божьему промыслу, на то он и помазанник Божий. Если кто услышит твои речи о сомнении в царе Петре так и знай, что быть тебе тогда битым или и вовсе посаженным на кол, а потому я ничего не слышал и ты при мне ничего не говорил, – и дьяк снова хлебнул вина для успокоения.

С этого случая началось пристрастие Петра к вину: испытав раз удовольствие от выпивки, малолетний царь потом, не единожды, брал бутыль у дьяка Зотова и, прихлебнув глоток-другой, он, ощутив веселие, начинал с удвоенной энергией гонять своих потешных солдат, которых образовалось уже несколько сотен, заставляя их маршировать до изнеможения или устраивая потешные бои с настоящей стрельбой из ружей и пушек, что доставил ему дядя – Лев Кириллович, в надежде, что потешное войско когда-нибудь будет полезно Петру для обретения власти.

Так появилась странная, для русского человека того времени, любовь Петра к выпивке.

Прошло два года. Тринадцатилетний Петр еще вытянулся ростом, оставаясь по-прежнему несуразного вида юношей. Черные, с отблеском, курчавые волосы, темный цвет кожи лица и глаза навыкате делали его внешность явно близкой к туземным жителям древней Хазарии, нежели к русским обитателям Московии, царем которой Петр неожиданно стал стараниями матери и ее окружения, в возрасте десяти лет.

У его отца – царя Алексея Михайловича было двенадцать детей от первого брака, среди которых было пять сыновей, а потому у Петра – сына царя от второй жены не было никаких перспектив стать царем.

Однако, волею случая или злым умыслом людей, сыновья царя Алексея один за другим благополучно умирали в младенчестве, а два оставшихся сына: Федор и Иван были признаны болезненными до такой степени, что Федор, став царем, правил только семь лет, скончавшись от цинги: болезни свойственной бедным людям севера из-за недостатков в питании, но не царям, а Иван был объявлен слабоумным, который не в состоянии править страной самостоятельно, и потому ему в пару был назначен малолетний Петр, якобы весьма способный мальчик, не сумевший, однако, овладеть грамотой к одиннадцати годам и продолжавший играть в солдатики.

К тринадцати годам у Петра появилось влечение к плотской утехе с девкой – весьма раннее для русского юноши, но вполне обычное для потомка хазар-степняков.

Однажды Петру приснился сладостный сон, в котором он силой овладевает девкой, точно так, как боярин Голицын овладевал его матерью в царской опочивальне, что Петр видел много раз, подглядывая за ними и незаметно приоткрывая дверь, чтобы лучше видеть, когда плотские утехи матери и боярина заставляли их забыть об осторожности. В конце того сна Петр почувствовал, как сладко-мучительный спазм охватил его чресла извергнув семя и он проснулся в мокрых исподних.

Поняв, что становится взрослым, Петр начал искать доступную девку, чтобы сон превратился в явь.

Обратиться к матери не представлялось возможным: будучи сама пристрастна к прелюбодейству, она порицала блудниц среди своих слуг и, заметив, что какие-то холоп и холопка начинают уединяться в закоулках терема или в многочисленных клетях и избах во дворе царской усадьбы, Наталья Кирилловна или обженивала эту парочку – если была в хорошем настроении, или высылала их прочь из дворца по разным деревенькам – если была в дурном расположении чувств. Поэтому мать, считавшая Петра еще отроком, не могла ему помочь в удовлетворении плоти, подыскав нужную девку, а сам царь еще не решался проявить свою царскую волю и заставить любую приглянувшуюся девку уступить его похоти.

Неожиданно помог случай. Как-то в жаркий июльский день, когда царский двор и вся челядь предавалась послеполуденному сну, царь Петр мотался по двору в поисках развлечений. Он загнал черного кота на березу и потом камнями сбил его вниз, так, что кот, жалобно мяукая и хромая, кинулся за клеть.

Петр с камнями в руках метнулся за котом, намереваясь прибить его до смерти, как услышал страстные стоны, доносившиеся из-за клети. Эти стоны были знакомы Петру по блудству его матери, и он последовал на эти звуки. Заглянув за клеть, царь увидел лежавшую на траве девку, с задранным по самую шею сарафаном, так что обнажилось все тело с раздвинутыми ногами, а над девкой трудился парень, который скинул портки и мерно двигался взад-вперед, втиснувшись меж девичьих ног.

Девка лежала с закрытыми глазами, тихонько постанывая от движения парня и вдруг, открыв глаза, увидела возле себя царя. От этого видения девка вскрикнула, парень обернулся и, увидев царя, вскочил, оставив девку лежать на траве с бесстыдно раздвинутыми оголенными ногами.

Петр, ощутив страстное желание, мгновенно скинул портки, бросился на девку сверху и, не давая ей опомниться, овладел ею. Опасаясь царского гнева, девка не посмела сопротивляться, а лишь заплакала, закрыв лицо руками от стыда.

Парень, в растерянности, стоял рядом не зная как ему поступить: отбросить царя со своей милой и тем самым лишить жизни и себя и свою милую, зная злобный и мстительный характер Петра, о котором знали все слуги или оставить милую на растерзание царю, смирившись с утратой своей любимой. Пока парень стоял столбом в оцепенении, Петр достиг блаженства и, судорожно впившись зубами в девичье плечо, прокусил его до крови.

Полежав с минуту, Петр встал, натянул портки и усмехаясь сказал парню, что стоял без порток с возбужденным естеством: -Давай заканчивай и ты свое дело, а я после тебя опять потискаю твою девку и потом дам девке рубль за то, что ублажила царя.

Парень воспринял слова как приказание и, опустившись на девку, продолжил свое занятие, которое продолжалось недолго и в полной тишине.

Исполнив приказ царя, парень снова вскочил, поддернул портки и застыл молча, ожидая царского приказа.

Но царь, как и обещал, успел вновь почувствовать желание к плотской утехе, снова скинул портки, и повторил свое владение девкой, которая продолжала лежать, закрыв глаза и покорившись царскому желанию полностью, чтобы нечаянно не прогневить его.

Петр, повторно достигнув плотского удовольствия, встал с девки, надел портки и спросил у парня: – Кто есть такой и почему девку пользуешь украдкой за клетью? Отвечай!

– Я Пашка, конюх, а это Настя, моя невеста. Она служит горничной при царевне Наталье, вашей сестре. Каюсь, что согрешили мы до венчания, которое обещала царевна Наталья совершить осенью.

Ну и правильно сделал, что усладил девку до свадьбы – чего понапрасну время тратить, – похвалил Петр холопа. – Как раз через два дня будет день святых Петра и Павла: вот и мы с тобой будем вместе пользовать твою невесту Настю, словно святые Петр и Павел, – хохотнул царь. -Теперь каждый день приводи сюда Настю в это время: я ее попользую, а потом ты, если захочешь, а не захочешь сразу после меня так пользуй в другое время, но сюда мне приводи ее непременно. Вот вам рубль за царскую утеху – сказал Петр и, достал из кармана новенький серебряный рубль с изображением царевны Софьи, что недавно отчеканили на монетном дворе и Софья прислала обоим царям в подарок.

– А ты девка вставай с травы, негоже долго лежать на земле – так и поостыть можно, а ты Настя нужна мне горячая и здоровая. С этими словами царь ушел прочь, оставив Павла и Настю в размышлениях, что же им делать дальше: исполнить волю царя и приходить сюда, как он приказал или повиниться перед царевной Натальей, что не дождались свадьбы и вступили в блуд, где их застал царь Петр и тоже прелюбодействовал Настю.

Обдумав, что царский гнев будет сильнее обиды царевны, Павел и Настя решили исполнять волю царя, а там, глядишь, настанет осень, они обвенчаются и тогда царь Петр не посмеет пользовать венчанную жену в свое удовольствие.

Так оно дальше и случилось. Как только двор укладывался на дневной отдых, Настя приходила за клеть: когда одна, а когда и с Павлом, ждала царя, а как только Петр появлялся, то девка расстилала холст приносимый ею с собой, заголялась и ложилась на этот холст, ожидая царской милости.

Петр, как всегда нетерпеливый, спускал портки, ложился на девку и пользовал ее до полного своего удовлетворения, а иногда и дважды – юный царь проявил большое женонеистовство, которое сохранил потом на всю свою беспутную жизнь.

Недели через две такого действа, Павел пришел один, сказав Петру, что Настя заболела женской немощью и не в состоянии ублажить царя.

– Что это еще за женская немощь? – удивился Петр,– небось отлынить хочет – знаю я вас холопов, ничего делать не можете без кнута и зуботычен! А ну веди девку сюда непременно, посмотрю, что за хвороба на нее напала.

Павел повиновался и скоро вернулся с Настей, объяснившей малолетнему Петру, что у девиц раз в месяц случаются кровотечения и в это время нельзя принимать мужчину – он может испачкаться, да и женщине это может повредить.

– Ничего не знаю, ложись как всегда, – иначе буду злой, – сказал Петр. Делать нечего, Настя привычно обнажилась и легла на холст. Петр, увидев кровь из укромного места сильно возбудился, что всегда случалось с ним при виде крови и немедленно овладел девкой не слушая ее объяснений. Он быстро достиг удовлетворения, однако перепачкался в крови, но не огорчился, а лишь заметил вслух:– Ничуть женская слабость не вредит мужскому моему желанию, а напротив вид крови делает мое желание еще сильнее. На, тебе Настя рубль за услугу и непременно приходи завтра. В этом деле не должно быть перерыва, да я и не привык уже терпеть.

Желание Петра было исполнено и следующим днем Настя вместе с Павлом ждали царя за клетью, несмотря на женские страдания Насти.

Федор, конечно, узнал о забавах Петра за клетью и даже один раз подсмотрел на царские утехи, но не понял его, поскольку сам еще не вступил в возраст желания девичьего тела, хотя и был одногодок с Петром: басурманская кровь Петра привела его к раннему созреванию тела, однако разум его продолжал быть младенческим, тогда как Федор, напротив, телом еще не созрел, но разумом был гораздо выше царя: таково свойство русского человека – умом он развивается быстрее, чем басурманин, а телом отстает в развитии от басурман и приходит гармония души и тела лишь годам к шестнадцати – именно с этого возраста юноша может вступать в брак по православным канонам.

Скоро утехе царя Петра наступил конец. Горничная Петра, убирая его платье, обнаружила на портках пятна крови, о чем немедленно доложила царице Наталье, приказавшей слугам докладывать обо всем подозрительном с царем Петром.

Женщины, осмотрев портки царя с пятнами крови, тотчас решили, что эти пятна от женской плоти и, значит, Петр уже познал женщину, что весьма рано для юного царя.

Проследив за царем в полдневный отдых, Наталья Кирилловна обнаружила Настю и Петра за непотребным делом и немедленно вмешалась, нарушив Петру привычное уже удовольствие.

Петр застигнутый матерью прямо на девке, не вскочил немедленно, а закончил дело и только тогда, не стесняясь матери, надел портки и указав Насте уйти прочь, укорил мать за слежку.

– Зачем вы, маменька, следите за мной и мешаете моим делам? – спросил Петр у матери и, не дождавшись ответа, продолжил, – я царь и могу делать что хочу, не спрашиваясь у матери. Я же не виню вас, маменька, что вы запираетесь с боярином Голицыным Борисом и занимаетесь блудом, как я здесь с девкой Настей.

Я уже достаточно взрослый, чтобы владеть женщиной – вот я и владею девкой без вашего, маменька, благословения. И не сметь трогать эту девку, пока она мне не надоест – пригрозил Петр. – Лучше будет, если вы, маменька, сами будете подбирать мне девок для утехи – мне царю недосуг искать их самому, мои потешные войска требуют заботы, а после маневров девка будет в самый раз для забавы.

Жду маменька девку от вас через неделю, а пока буду заниматься этой Настей, но уже не здесь за клетью на траве, а у себя в опочивальне, как и вы, маменька с боярином в своей опочивальне.

Сказав это, Петр ушел к своим потешным войскам, оставив мать в удивлении, что ее сын Петруша уже в тринадцать лет озаботился женским телом. – Да, видать сынок мой в меня пошел по блудному делу. И то сказать, я– то с царем Алексеем радости женской не познала ввиду его немощности, так что потом, после смерти царя пришлось наверстывать упущенное: не зря ведь говорят, что бабий век это сорок лет, а мне уже тридцать три годочка минуло – вздохнула царица Наталья и пошла советоваться с тетками-наушницами какую девку из прислуги пристроить для царской утехи.

Дело это вовсе не простое: горничные блюдут себя в надежде подыскать мужа среди обслуги и не прослыть блудницей, которыми даже холопы брезгуют, а тех блудниц, которые в Москве занимаются блудным грехом за деньги и вовсе секут кнутом на площади за непотребство – таков был указ еще царя Алексея.

В тот же день, к вечеру, царь Петр приказал привести девку Настю к нему в опочивальню, где мучил ее своими домогательствами всю ночь.

Так продолжалось несколько дней, пока мать-царица не привела к юному царю новую девку, что подобрали среди горничных, заплатив ей три рубля и пообещав отпустить потом в деревню. Там у нее проживал по соседству жених, с которым она вступила в греховную связь, не дожидаясь осенней свадьбы, не случившейся из-за отправки этой холопки в услужение царскому двору. Теперь, ублажив царя, ей обещалось возвращение домой и с немалыми деньгами, ради которых ее суженый все ей простит – даже того, чего не было.

Девка эта оказалась весьма проворной в царской опочивальне и под царем, чем ему угодила так, что он отпустил Настю прочь и больше ей не занимался, будто ее никогда и не было.

Новая девка, по имени Дарья, не сторонясь Петра из-за его несуразности и резкого запаха, исходившего от немытого тела царя, выполняла все его прихоти, которые приходили на ум царю, начинающему познавать женщин.

На второй вечер, в спальне царя, Дарья бесстыдно опорожнилась в ночной горшок после царской службы, а Петр, смеясь, приказал:

– Эй, Федька, подь сюда и подотри задницу Дарье, чтобы она мне постель не испачкала.

Федор привычно исполнил свое дело, чувствуя, как влажная тряпица входит в округлости женского тела, убирая и очищая девку для очередной царской забавы.

–Что Федька? Хочешь попробовать девку?– спросил Петр, наблюдая за действием золотаря. – Давай вали ее на пол и мни, а я посмотрю! И, не дождавшись ответа, засмеялся: – Ты еще молод и потому не можешь иметь девку. Я царь и потому хочу и могу иметь девиц, а ты холоп и потому тискать девку хочешь, но не можешь. Давай, Дарья, покажем Федьке, как делается блудный грех, – молвил Петр и начал тискать девку, а Федор вышел из спальни, чтобы не смотреть на прелюбодеев.

С этого времени, царь Петр ощутив всю полноту своей власти над людьми, несмотря на юный возраст, стал постоянно и непреклонно удовлетворять все свои прихоти и похоти, угрожая за неисполнение наказанию плетьми или пыткой на дыбе.

Через год такой жизни, Петр среди бела дня схватил горничную своей сестры Натальи, затащил ее в опочивальню и там изнасиловал, не внимая крикам девушки о пощаде. После насилия, той же ночью, эта девка повесилась на конюшне, приспособив вожжи вместо веревки.

Петру доложили об этом случае утром.

– Ну и дура, – сказал царь и, откушав завтрак, пошел к потешному войску проводить маневры. К этому времени он имел более тысячи солдат, которых разделил на два полка, построил крепость Пресбург, которую эти полки поочередно защищали или брали штурмом, обстреливая настоящими ядрами из настоящих пушек, из-за чего много скота и всякой живности было побито на крестьянских полях, а среди солдат бывали убитые и покалеченные.

Но царь Петр уже научился живых людей считать за деревянных солдатиков и потому не испытывал ни жалости, ни сострадания к ним.

Меншиков. Начало

Прошел год. Царь Петр еще вытянулся вверх и стал на голову выше всех окружающих его родственников, бояр и холопов. На несуразно длинном туловище царя, заканчивающемся длинной шеей, размещалась маленькая головка, которая осматривала выпуклыми кошачьими глазами окружающий мир, не выражая ни страсти, ни радости, ни печали. Царь входил в возраст юношества и еще не знал, как ему распорядиться своей властью, доставшейся ему случайно, по рождению, а не по способности, но уже умело пользовался царским пожеланием, удовлетворяя две страсти: воинские игры и плотскую утеху с девками.