Закат Владимира Путина

Шестое послание второго президента России Федеральному собранию получилось по-настоящему закатным. Владимир Путин сознательно или бессознательно анонсировал начало конца своей политической эпохи.

Основная идея послания, которую не без труда можно выковырять из толщи громоздких пошлостей и задыхающихся на ходу фигур бюрократической речи, – элите 1990-х годов предложен новый пакт. Вы не раскачиваете мой трон и не споспешествуете революции, а я, бедный Владимир Путин:

– окончательно признаю ваше право на собственность, полученную за 12 лет специфической приватизации; отсюда – предложение сократить срок исковой давности по приватизационным сделкам с 10 до 3 лет, а заодно упразднить налог на наследство;

– обеспечиваю легализацию ваших капиталов;

– гарантирую вам иллюзию свободы слова и «национальной дискуссии» в некоем формате, условно принятом при Борисе Ельцине.

Владимир Путин обещал тем, кому еще недавно поручал «прекратить истерику», ненавязчивую благосклонность налоговых органов и обуздание алчной бюрократии, перепутавшей частные интересы с миссией служения государству.

Итак, кровожадного чекиста Путина, которым экзальтированные либералы пугали любимых племянников, больше нет. Теперь все будет как при Дедушке (Ельцине). И в этом сонном единстве президент и его элита доживут до дня передачи власти престолонаследнику, которого совместно и выберут.

Как бы не так.

Мир – это война

Предложив элитам новую рамочную конвенцию, Владимир Путин решительно подрубил политико-исторический сук, на котором сидит.

Потому что до сих пор легитимность Путина как правителя определялась двумя факторами:

– его статусом и ролью Царя, всероссийского самодержца, чья власть трансцендентна и уж, во всяком случае, не нуждается в оправдании со стороны всяческой твари земной; в этом смысле общенародные выборы были лишь симулятивным инструментом оформления надмирной воли;

– «путинским большинством»– примерно 55–60 % граждан России, пресловутым «электоральным болотом», которое голосовало за Путина – внимание! – как за концептуальную, эстетическую и стратегическую альтернативу Борису Ельцину, качественно иную эстетико-политическую парадигму.

Не мир и стабильность привели Путина в кремлевские палаты, но – война. Не метафорическая, а вполне конкретная вторая чеченская война (1999 года). И в 2003–2004 годах триумфу «Единой России» и ее неформального лидера (президента) премного способствовала другая война – «дело ЮКОСа». После которого стало ясно, что российская власть, как ей и положено, не боится никаких денег и ни от каких ресурсов, кроме своих собственных, принципиально не зависит. И потому имеет право считаться и называться Властью (с большой буквы В).

«Болото» вкупе со значительной частью коммунистического электората изначально поддержало и долго поддерживало Путина как лидера, который положит конец эпохе 1990-х годов, обеспечит радикальную модернизацию элит и вернет российской власти первозданный священный статус. Как полководца победоносной войны против позорного и унизительного ельцинского прошлого.

И для оправдания своей власти Владимир Путин вовсе не нуждался в легитимации на уровне элит. Как Царь он был уникален и независим. Именно этим обстоятельством объясняется полная неспособность элит противопоставить что бы то ни было «неконвенциальным» шагам президента. Надо «мочить в сортире» – мочим, несмотря на сложное отношение к чеченской кампании. И тогда даже Чубайс говорит, что в Чечне возрождается российская армия. Надо «истерику прекратить»– прекращаем. И преспокойно занимаемся мародерством в былых владениях Ходорковского, сдавленным кухонным голосом критикуя Кремль, но тут же признавая: против лома верховной власти нет никакого приема – ни финансового, ни политического.

Весной 2003 года опальный олигарх Борис Березовский опубликовал программную статью, в которой утверждал: Путин скоро падет, потому что ни один слой национальной элиты его не поддерживает. Лондонский изгнанник был прав в констатирующей, но не в резюмирующей части своего высказывания. Российская власть никогда не была продуктом соглашения элит. Царь незыблем, пока он остается настоящим царем, властелином не от мира сего. И никуда царь не может деться, пока не разрушен сакральный характер его происхождения и правления. Десакрализация же власти с быстротою необычайной ведет к распаду всего властвующего организма. Так было и в Российской империи 1916–1917 годов, и в Советском Союзе 1991 года.

Теперь же в нишу исторического наследника Николая II и Михаила Горбачева неуверенным подполковничьим шагом решил вступить Владимир Путин. Именно в шестом несчастливом послании, адресованном, по сути, сформированному в 90-е годы прошлого века правящему слою, президент России постановил: революции сверху, на которую надеялось путинское большинство с осени 1999-го, уже никогда не будет. Кремль обещает – стабильность. И тем самым отменяет первичные основания своей власти.

С этого момента Путин из президента надежды окончательно превращается в президента терпения. На него больше не надеются – его терпят. Пока не появится Другой Лидер, до крови похожий на русского царя. Нечто подобное случилось все с тем же Михаилом Горбачевым во второй половине 1988 года. А через 18 месяцев на общественной поверхности возник Борис Ельцин, который моментально стал воплощением надежд страны.

При том Кремль настойчиво не замечает, что на обещании своим странам вязкой «стабильности» погорели и Эдуард Шеварднадзе, и Леонид Кучма, и Аскар Акаев. Потому что предлагаемая таким образом стабильность для большинства активного населения страны означает безнадежность. И амнистия капиталов, и декларируемая отмена налога на наследство адресованы нескольким десяткам нынешних хозяев жизни, резидентов Рублево-Успенского шоссе. И отсекает миллионы тех, кто возлагал наивные надежды на путинскую модернизацию. А там, где умерла надежда, уже не может быть и позитивного восприятия стабильности. Для армии, спецслужб, фундаментальной науки, системы образования, региональных элит, малого и среднего бизнеса, творческой интеллигенции такая стабильность равносильна неизбежности последовательного разложения и скорого умирания. «Все процессы в природе, включая старение и смерть, необратимы».

Путин расписался в том, что капитулировал перед девяностыми годами. Что он теперь намерен не только тайно, но и явно, ни от кого не скрываясь, выполнять разведзадание, данное ему летом 1999 года Романом Абрамовичем, – прикрываясь имперско-реваншистской фразеологией, сохранить ельцинский status quo незыблемым. Разумеется, это честно. Но такая честность способна погубить любой режим – тем более подточенный кошмарной внутренней усталостью путинский.

Собственно, бархатные революции в Грузии, на Украине и в Киргизии начинались с открытого предложения властей узкому кругу выгодоприобретателей недавней приватизации договориться и оставить «все как есть». И в этом смысле скучное и занудное Шестое Послание Путина (ШПП) должно рассматриваться как бумажный буревестник непонятного и неизбежного процесса, который всегда завершается революцией. На худой конец – государственным переворотом. Последний возможен, когда и если близкое окружение президента посчитает, что хозяин Кремля самим фактом своего инерционного существования приближает революцию. А значит, кулуарное отстранение от власти делегитимированного правителя – меньшее зло по сравнению с кровавым разгулом (а по-другому в России не будет) революционной стихии.

Путин в никуда

Из Шестого Послания вытекает, что Кремль окончательно отказался от формулирования национального проекта – стратегической программы будущего. При этом сохранение Российской Федерации в ее нынешних границах заявляется как главная ценность теперешнего правления.

«… В действительности нация никогда не бывает „готовой“, законченной. Она всегда или созидается, или распадается. Tertium поп datur. Она либо приобретает приверженцев, либо теряет их в зависимости от того, есть ли у нее в данный момент жизненное задание (Хосе Ортега-и-Гассет, „Восстание масс“)».

В решающий момент Кремль забыл о неумолимом действии второго закона термодинамики: невозможен процесс, при котором теплота переходила бы самопроизвольно от тел более холодных к телам более теплым… Или, иными словами, в изолированной системе при необратимых процессах энтропия возрастает.

Геоисторическая сущность, не знающая своей цели и не движимая позитивной энергией созидания, не сможет остаться в целости и сохранности. Нарастание энтропии и распад – неизбежны. Не будем сейчас вспоминать о великих империях далекого прошлого. Достаточно обратиться к опыту СССР, крах которого Путин в Шестом Послании назвал катастрофой. Как только Политбюро ЦК КПСС отказалось от национального проекта под названием «строительство коммунизма», элиты союзных республик заявили Москве: а зачем вы нам теперь? Интегрироваться в единственно цивилизованный западный мир лучше и комфортабельнее самостоятельно, поодиночке. И Союз рухнул – сначала фактически, затем и формально. Тогда же активная часть советского народа задала схожий вопрос: если мы не строим больше коммунизм, почему мы обязаны выносить эту находящуюся на грани морально-интеллектуального разложения спецраспределительную коммунистическую власть? И ЦК КПСС, до 1990 года казавшийся вечным, уже в августе 1991-го вынужден был принять решение о самороспуске. Истерика ГКЧП, настаивавшего на том, что сохранение Советского Союза потребно ради сохранения как такового, не нашла поддержки даже среди неискоренимо верных присяге советских военнослужащих.

Послание Путина свидетельствует: в Кремле заправляют люди, которые не знают ни физики, ни истории – даже в объеме школьной программы. И легче верблюду пройти через булавочное ушко, чем режиму с таким уровнем интуиции и компетентности – сохранить страну.

Усталость холодных реформ

Владимиру Путину всегда трудно давалось политическое содержание. Но человеком, талантливым по части формы, его можно было признать. В мириадах обтекаемых, ни к чему не обязывающих фраз каждый слышал то, что хотел слышать, и верил, что Путин – именно его президент.

В этом смысле Шестое Послание весьма показательно. Во-первых, президент уже не пытается ласкать слух и коллективное подсознательное «путинского большинства». Для своего основного электората он не сказал ничего – проехали. Во-вторых, послание представляется гораздо более тусклым, чем предшествующие пять, – а ведь и те, по большому счету не блистали литературными находками. Перед страной выступил усталый чтец-декламатор, которому, кажется, безумно надоела его официальная роль. Который хотел бы (подобно Л. И. Брежневу весной 1982 года) написать заявление об уходе, и только отсутствие четких и надежных гарантий послевластной безопасности – мешает. Пока.

По количеству же банальностей и общей вялости тона послание напомнило тексты уже не Брежнева – Константина Устиновича Черненко. Это – непобедимый симптом того, что пораженный эмфиземой легких режим идет навстречу своему финалу. Причем финалу достаточно близкому: осталось два с половиной – три года. Не меньше, но и не больше.

И главный вопрос, какой в этой связи возникает: как сделать так, чтобы период заката Владимира Путина и в самом деле не закончился распадом России?

2005 г.