Цитаты из книги «Гонки на черепахах»

Стив сидел, прижавшись лбом к иллюминатору, и силился понять, откуда вдруг у него возникло это легкое, почти неуловимое ощущение свободы. Какая может быть свобода у человека, запертого в тонкой алюминиевой скорлупке, которая, опираясь на сильно разбавленный воздух, летит выше самых высоких гор? Ответ пришел сам собой, и Стив удивился, насколько он был прост. В этом мире не было ни оград, ни заборов, ни границ.

– А знаешь, почему англичане ходят в одежде, а русские – нагишом? – Ну? – Потому что мы, прежде чем отрезать, отмеряем дважды, а они – семь раз, сшить уже времени не остается.

– Гид, ты здоров? В холле стоял Шуруп и с интересом смотрел на него. – Здоров, как никогда. – И кто она такая? – Шуруп, ты никогда не слышал о тактичности? – Я в техникуме проходил двухтактные и четырехтактные двигатели. Так что о тактичности знаю все. А тебя я таким никогда не видел. – Каким таким? – Ты сегодня молчал весь день, а теперь ржешь один в темноте. – Да ты – просто психолог! – Я просто давно с тобой езжу.

наукой занимаются трое, человек пять пошли в бизнес, а остальные – кем только не стали: режиссер, карточный игрок или шулер, не знаю, политик… да, и священник. Как говорил у нас один профессор, у математиков очень сложная жизнь, потому что жизнь гораздо сложней, чем математика.

Они помолчали. – То, чем ты занимаешься, это бизнес или хобби? – спросила Женя. – Наверное, и то и другое. – И как? Получается? – Ну, если мерить деньгами, то результат – не очень. А по мне, так все здорово. – Бывает же! Я последний раз видела человека, который всем доволен, в советские времена, да и то на трибуне, – сказала Женя с иронией. – Нет, я не всем доволен, но и не вижу смысла жаловаться. А в целом меня все устраивает. Я на своем месте. – Но ты же в универе учился и, кажется, хотел стать математиком? – Хотел, – ответил Гид.

– Ты… Ты помнишь, как мы познакомились? – неожиданно для самого себя спросил он. – Я все помню. Книжный магазин в подвальчике на Фонтанке. Я листала какую-то книгу. – Женя повернулась к нему. – А ты тогда напугал меня. – Я просто подошел и начал читать свои стихи. А ты почему-то вскрикнула. – Просто от неожиданности. А ты сказал: «Мои стихи мало кому нравятся, но пока еще никто не кричал».

Въехать на гребень было не так просто. Не хватит скорости или ошибешься с передачей – придется скатываться задним ходом по кажущемуся почти отвесным склону. Перестараешься – не успеешь повернуть на узкой вершине. Поворачивать надо, руководствуясь вестибулярным аппаратом и поглядывая в боковое окно, поскольку в лобовое видно только небо, а если показались деревья, значит, поворачивать уже поздно.

Дорога незаметно превратилась в накатанную колею, а затем в едва различимые следы. Дальше им нужно было забраться на узкий высокий гребень, по которому когда-то проходила узкоколейка. Гребень как огромный рыбий плавник рассекал старое заросшее болото. Многие считали его насыпью, но он, как и узкие вытянутые озера, остался после ледника, изрезавшего карельскую землю миллионы лет назад.

Все свободное время до вылета Стив либо учил русский, либо шарил по Интернету. Закачав в телефон лингафонный курс русского языка и просмотрев десяток взятых у Эммы русских фильмов с английскими субтитрами, Стив быстро восстановил былые знания и вскоре начал понимать и даже составлять простейшие фразы по-русски. Альтернативных вариантов ночлега найти он так и не смог, зато начал представлять себе образ жизни русских туземцев. Получалось, что они спали на камине, при помощи плетеной обуви ели капустный суп, ездили в санях, запряженных тремя белыми медведями, и стреляли друг в друга из автоматов Калашникова. А по вечерам те, кому удалось уцелеть, ходили в баню, где избивали друг друга ветками березы, соревновались в количестве выпитой водки и играли в шахматы

– Я не знаю, как тебе это удалось, но ты, ни разу не побывав в России, выросла гораздо более русской, чем те, кто приезжает оттуда сейчас. – Дед… – только и смогла вымолвить Эмма. Это была самая высокая похвала, которую она слышала от старика.