Сансиро хотел ответить, но голос ему не повиновался. Человек между тем прошел мимо. «Наверное, хозяин того дома, который стоит позади рощи, за домом Нономии-кун», – подумал Сансиро и прошел еще несколько десятков метров. Огни впереди вдруг перестали двигаться – люди остановились с поднятыми фонарями в руках и молчали. Сансиро посмотрел вниз, на освещенное пространство. Там лежал человек, перерезанный наискось от правого плеча до пояса. Поезд оставил его позади себя и помчался дальше. Только лицо не пострадало. Погибшей оказалась молодая женщина.

Сансиро помнит охватившее его тогда чувство. Он хотел сразу же бежать обратно, однако ноги будто свело судорогой. Вскарабкавшись наконец по насыпи, он вернулся в дом с сильно бьющимся сердцем, позвал служанку и велел принести воды. Служанка вроде бы ничего, к счастью, не знала. Спустя некоторое время из дома позади рощи донесся шум. «Хозяин вернулся», – решил Сансиро. Снова послышались голоса, теперь уже приглушенные. Потом наступила тишина. Гнетущая, почти невыносимая.

Перед глазами Сансиро все еще стояло лицо той женщины. Чье-то лицо, чей-то жалобный вопль, чья-то несчастная судьба… Это лишь кажется, размышлял Сансиро, что жизнь прочно вросла в этот мир. На самом же деле она вдруг может оказаться вырванной с корнем и навсегда исчезнуть во мраке. Эта мысль внушила Сансиро почти суеверный страх. Прогрохотал поезд – и не стало человека, который за минуту до этого был жив!

Сансиро вдруг вспомнилось, как любитель персиков тогда в поезде говорил: «Опасная штука! Очень опасная. Лучше не рисковать», оставаясь при этом совершенно невозмутимым. Значит, если я смогу себя настолько обезопасить, чтобы говорить «опасно, опасно», сохраняя спокойствие, то стану таким же, как он? Это, быть может, то главное в людях, что позволяет им, живя в обществе, оставаться сторонними наблюдателями. Разумеется, в людях определенного сорта, тех, что умеют есть персики, как их ел тогда в поезде его попутчик, тех, что умеют, глядя прямо перед собой, пить чай и курить, курить и снова пить чай, как это было тогда в Аокидо. Критики! Сансиро употребил это слово не очень к месту. Но остался доволен. «Здорово!» А почему бы, подумал он, и ему в будущем не уподобиться критикам? На эту же мысль его навело увиденное им на путях мертвое лицо.

Сансиро обвел взглядом комнату, стол в углу, стул перед ним, рядом – книжный шкаф с аккуратно расставленными иностранными книгами и подумал, что хозяин этого спокойного кабинета так же благополучен и счастлив, как те критики… Вряд ли он заставил бы женщину броситься под поезд, если бы даже того потребовали его опыты со световым лучом… Его младшая сестра больна. Но ведь не из-за него она заболела… Пока все эти мысли сменяли одна другую в голове Сансиро, пробило одиннадцать. Электричек на Накано больше не будет. Нономия сегодня не вернется. Видимо, сестре его стало хуже. Сансиро встревожился, но тут от Нономии пришла телеграмма: «С сестрой все благополучно. Приеду завтра утром».

Сансиро успокоился, забрался в постель, но всю ночь его мучили кошмары. Ему снилось, что бросившаяся под поезд женщина каким-то образом связана с Нономией, а он, вместо того чтобы возвратиться домой, прислал успокоительную телеграмму. Слова «С сестрой все благополучно» – ложь. Она умерла в тот момент, когда поезд задавил женщину… Потом вдруг оказалось, что сестра Нономии и есть та самая девушка, которую он повстречал у пруда.

На следующий день Сансиро встал необычно рано. Он выкурил сигарету, глядя на то место, где провел неспокойную ночь. Постель уже убрали. Все происшедшее вчера казалось сном. Он вышел в галерею и посмотрел на ясное голубое небо. Все вокруг сразу повеселело. Когда, позавтракав и напившись чаю, Сансиро вынес в галерею стул и взялся за газету, вернулся, как и обещал, Нономия.

– Вчера, говорят, тут человек попал под поезд, – сказал он. Видимо, Нономия услышал об этом на станции. Сансиро подробно рассказал о своих переживаниях.

– Невероятное происшествие. Такое случается редко. Жаль, что меня дома не было. Труп, наверно, уже убрали, и идти туда сейчас бесполезно.

– Пожалуй, бесполезно, – коротко ответил Сансиро. Его поразило, с какой легкостью Нономия воспринял это трагическое происшествие. Видимо, потому, что сейчас день, а не ночь, решил Сансиро. Он был слишком молод и еще не знал, что человек с характером и наклонностями исследователя даже в подобных случаях ведет себя так же, как во время эксперимента со световым лучом.

Чтобы не продолжать этот разговор, Сансиро спросил, как чувствует себя больная. Из слов Нономии выяснилось, что в ее состоянии, как он и предполагал, никаких изменений не произошло. Соскучившись за те пять-шесть дней, что они не виделись, сестра решила вызвать его телеграммой. Она обвиняла его в жестокости и упрекала за то, что он не приехал даже в воскресенье. «Вот глупышка», – сказал Нономия. И, кажется, сказал это вполне искренне. Просто неразумно требовать, чтобы занятой человек попусту тратил драгоценное время. Однако у Сансиро это не вызвало сочувствия. Раз сестра прислала телеграмму, значит, ей очень хотелось повидаться с братом, и на это не жаль потратить один или даже два воскресных вечера. Только такие вечера и есть настоящая жизнь. И не значит ли попусту тратить время, если год за годом проводить в подвале опыты со световым лучом, такие далекие от настоящей жизни. На месте Нономии-кун он бы только радовался тому, что сестра помешала его занятиям. Под наплывом таких чувств Сансиро постепенно забыл о попавшей под поезд женщине.

Нономия пожаловался, что ночью плохо спал и в голове у него сейчас туман и абсолютная пустота. Хорошо еще, что в школе Васэда у него уроки только после обеда, а в университет вообще не нужно идти – он хоть успеет немного поспать. «Опять поздно легли?» – спросил Сансиро. Сестру как раз пришел проведать Хирота, объяснил Нономия, тот самый профессор, у которого он учился в колледже, а пока они втроем беседовали, ушла последняя электричка, и ему пришлось заночевать там. Он мог бы пойти к Хироте, но сестра опять закапризничала и, не желая ничего слушать, потребовала, чтобы он остался в больнице. Он кое-как улегся, но уснуть не мог. Вот до чего она глупое создание, снова обрушился он на сестру. Сансиро стало смешно. Он хотел было взять девушку под свою защиту, но почему-то передумал и стал расспрашивать о Хироте. О нем Сансиро не раз приходилось слышать. Его именем он мысленно наградил и любителя персиков, своего попутчика, и человека, которого видел в Аокидо, и незадачливого всадника, измученного норовистой лошадью, над которым потешались парикмахеры из «Китадоко». И вот сейчас, неожиданно узнав от Нономии, что тем незадачливым всадником действительно был Хирота, Сансиро почему-то решил, что и любитель персиков тоже непременно должен оказаться профессором Хиротой. Хотя, если вдуматься, мысль сама по себе была, в общем-то, нелепой.

Когда Сансиро собрался уходить, Нономия попросил его зайти по дороге в клинику занести халат. Сансиро с радостью согласился. Он немного гордился тем, что пойдет в клинику в своей, новой студенческой фуражке, и ушел сияющий.

В Отяномидзу он сразу же взял рикшу, что делал в редких случаях. Как раз когда рикша примчал его в университет, зазвонил звонок на юридическом. В это время Сансиро обычно входил в аудиторию номер восемь с тетрадями и чернильницей. Ничего страшного не случится, если одну-две лекции пропустить, решил он и подъехал прямо к вестибюлю терапевтического отделения профессора Аоямы.

Из вестибюля он пошел, как ему и объяснил Нономия, прямо по коридору до второго поворота направо, дошел до конца коридора, свернул налево и на восточной стороне увидел палату с черной лакированной табличкой на двери. Сансиро взглянул на табличку, где было написано: «Ёсико Нономия», и остановился в нерешительности перед дверью. Провинциал, он не догадался, что надо постучаться, как того требовали приличия, и думал лишь о том, что сейчас увидит Ёсико, сестру Нономии. Только боязнь разочароваться удерживала его от того, чтобы открыть дверь. Образ девушки, созданный его воображением, не имел ни малейшего сходства с Сохати Нономией. Шлепая сандалиями, к нему подошла сиделка. Тут Сансиро решился наконец приоткрыть дверь и сразу встретился взглядом с находившейся в комнате девушкой.

Большие глаза, прямой нос, тонкие губы, высокий лоб, на который полукругом ниспадали волосы, мягкий овал лица. В общем, ничего особенного. Но что поразило Сансиро, так это выражение ее лица, такое, казалось ему, он видел впервые в жизни. Густые волосы, красиво обрамляя лоб, свободно падали на плечи. Пронизанные лучами утреннего солнца, светившего в восточное окно, они образовали вокруг головы сияющий фиолетовый нимб. С бледного лица на Сансиро смотрели мечтательно устремленные в даль и в то же время очень живые глаза. Так кажутся неподвижными высокие облака, которые едва уловимо меняют свои очертания.

В ее лице, подумал Сансиро, меланхолия сочетается с необыкновенной живостью. Ощущение этого единства Сансиро воспринял, как дар судьбы, как великое открытие. Он буквально растворился в этом своем чувстве, продолжая крепко сжимать ручку двери.

– Заходите же, – сказала девушка. Сказала так, словно ждала Сансиро. Только невинная девочка или же искушенная женщина могла бы так спокойно, без тени смущения, обратиться к незнакомому мужчине. С фамильярностью это не имело ничего общего. Девушка держалась с Сансиро просто, с неподдельной искренностью, как со старым знакомым. Ее худенькое бледное личико озарила приветливая улыбка. Ноги сами внесли Сансиро в комнату. И тут он вдруг вспомнил о матери, оставшейся на далекой родине.

Сансиро закрыл за собой дверь, осмотрелся и увидел женщину лет пятидесяти с небольшим, которая с ним поздоровалась. Она, очевидно, подошла к двери, когда Сансиро приоткрыл ее, и дожидалась, пока он войдет.

– Вы Огава-сан? – спросила женщина. Она походила лицом на Нономию. И на девушку тоже. Однако сходство было лишь внешнее. Сансиро отдал женщине сверток с халатом. Она поблагодарила и, сказав: «Пожалуйста, садитесь!» – предложила Сансиро стул. Девушка приподнялась, откинула край белоснежного покрывала и спустила ноги с постели. Она держала спицы, с которых свешивалась красная нитка, под кроватью валялся клубок шерсти. Сансиро хотел было поднять клубок, но передумал – видимо, девушку этот клубок нисколько не интересовал.

Между тем мать девушки без конца благодарила Сансиро за любезность, повторяя: «Вы ведь так заняты». Сансиро возражал: «Да нет, что вы, я все равно там был, зашел в гости». Ёсико не вмешивалась в их разговор и, лишь когда наступила пауза, неожиданно спросила:

– Вы видели вчера вечером, как человек попал под поезд?

Сансиро заметил на стоявшем в углу столике газету.

– Да, – ответил он.

– Это, наверно, очень страшно? – Она взглянула на Сансиро, чуть склонив голову набок. Но он молчал. Он просто не знал, что ответить, – таким наивным ему показался вопрос. Кроме того, все его внимание было сейчас поглощено изящным изгибом ее шеи, длинной, как у брата. Это, по-видимому, не ускользнуло от Ёсико. Слегка покраснев, она быстро выпрямилась. А Сансиро подумал, что ему пора уходить.

Он попрощался и вышел. Он уже приближался к выходу, когда вдруг заметил в светлом прямоугольнике, в том месте, где коридор переходит в вестибюль, ту самую девушку, которую встретил тогда у пруда. Сансиро замер, ноги перестали ему повиноваться. В это время темный силуэт девушки отделился от воздушного холста – она сделала шаг вперед. Сансиро, словно завороженный, тоже двинулся с места. Сейчас они встретятся, и каждый пойдет своей дорогой. Девушка вдруг оглянулась. Но снаружи, в прозрачном осеннем воздухе, лишь слегка дрожала на ветру листва деревьев. В светлом прямоугольнике никого не было, никто не ответил девушке на ее взгляд, никто его не ждал. Сансиро шел, напряженно вглядываясь, стараясь запомнить каждую деталь ее фигуры и одежды.

Он не мог определить, какого цвета ее кимоно. Оно лишь напоминало ему расплывчатое отражение вечнозеленого дерева в университетском пруду. Волнистые линии вертикальных ярких полос то сходились, то расходились, то набегали друг на друга, то раздваивались, однако эта асимметричность не резала глаз. Чуть ниже груди кимоно перехватывал широкий пояс-оби теплых тонов. Такое впечатление, видимо, создалось благодаря преобладающему в нем желтому цвету. В левой руке девушка держала платок, свободные концы его развевались. «Наверно, шелковый», – решил Сансиро.

Между тем девушка снова повернулась лицом к Сансиро. Опустив глаза, она шагнула к нему, потом слегка откинула назад голову и посмотрела прямо ему в лицо. Красивые миндалевидные, очень живые глаза. Иссиня-черные брови и ослепительно белые зубы. Этот контраст произвел на Сансиро неизгладимое впечатление.

Сегодня лицо ее было набелено, но лишь слегка, с большим вкусом, так что белила не скрывали естественного цвета кожи. На щеках играл нежный румянец, словно их никогда не касалось палящее солнце. Лицо было чуть припудрено. Ее щеки и подбородок, без единой морщинки, были очень упругими и в то же время отличались удивительной мягкостью линий.

Девушка поклонилась. Сансиро был удивлен, что ему поклонился незнакомый человек. Но еще больше его поразило изящество, с которым это было сделано, та естественная грациозность, которой нельзя научиться. Девушка чуть подалась вперед – легко и плавно, как устремляется вперед влекомый ветром листок бумаги.

– Простите, позвольте спросить… – обратилась она к Сансиро, и он услышал ясный, звонкий голос, исполненный в то же время достоинства. Таким голосом, разумеется, не задают праздных вопросов, скажем, о том, созревают ли желуди в разгар лета. Но Сансиро не успел об этом подумать. Он сказал:

– Да, пожалуйста, – и остановился.

– Как пройти в пятнадцатую палату?

Это была та самая палата, которую Сансиро только что покинул.

– Вы ищете палату Нономии-сан?

– Да, – ответила девушка.

– По этому коридору дойдите до конца, поверните налево, и справа будет вторая дверь.

– В этот коридор… – Девушка указала тоненьким пальцем.

– Да, в этот, в первый.

– Большое спасибо.

Девушка пошла дальше. А Сансиро продолжал стоять, глядя ей вслед. Прежде чем свернуть в коридор, девушка оглянулась. Сансиро покраснел. А она, улыбнувшись, сделала легкое движение головой, как бы спрашивая: я правильно иду? Сансиро машинально кивнул в ответ. Девушка свернула направо и исчезла из виду.

Сансиро медленно вышел из клиники. Размышляя на ходу о том, что она, пожалуй, приняла его за студента-медика, Сансиро вдруг спохватился, что вел себя неподобающим образом. Надо было проводить ее до палаты. Вот досада!

Догнать девушку сейчас у Сансиро не хватило смелости. Он так же медленно прошел еще немного и резко остановился, пораженный вдруг пришедшей в голову мыслью: лента в волосах девушки была точь-в-точь такой, как та, которую Нономия купил в лавке. Едва волоча сразу отяжелевшие ноги, Сансиро, терзаясь догадками, миновал библиотеку, добрел до главных ворот, и тут его окликнул неизвестно откуда взявшийся Ёдзиро:

– Эй, ты, почему не был на лекции? Нам сегодня рассказывали о том, как итальянцы едят макароны.

Подойдя ближе, Ёдзиро хлопнул Сансиро по плечу. Они прогулялись немного, и, когда вернулись к воротам, Сансиро спросил:

– Скажи, разве в это время года девушки повязывают тонкие ленты? Ведь их носят только в жару?!

Ёдзиро расхохотался.

– Об этом спроси лучше профессора Н. Он знает все на свете.

Разговор на эту тему не состоялся. Сославшись на недомогание, Сансиро сказал, что на занятия сегодня не пойдет. А Ёдзиро повернул к учебному корпусу, всем своим видом показывая, что зря потратил с Сансиро время.