Скорости, с которой они мчались до учебной аудитории с тысяча каким-то номером, позавидовал бы даже сам Усейн Болт. Кабинет был в конце коридора, и они решили со словами «кто последний, тот лох и моет посуду всю неделю» рвануть наперегонки, как будто снова оказались в начальной школе. Макар вырвался далеко вперед, а Илья и не заметил, как из преподавательской вышла женщина лет сорока. Громов на бегу задел ее плечом, но даже не остановился, чтобы извиниться. За годы игры в баскетбол он привык, что извиняться за подобные столкновения не нужно (если, конечно, судья не уличит тебя в грязной игре). Когда ведешь мяч и пытаешься заработать очки для своей команды, уже не до вежливости. В кабинет Громов забежал после Макара, но все-таки до прихода преподавательницы. Она почему-то опаздывала, хотя, по заверениям Сорокина, приходила обычно минута в минуту. Илья сел за последнюю парту вместе с другом и окинул взглядом аудиторию, где расположились его одногруппники, которые даже и не заметили его возвращения или только делали вид, что не обращают на него внимания. Громов не мог вспомнить, когда ему вдруг стало не все равно на их поведение, однако подобное его задело. Нет, он не ждал салютов и пафосного саундтрека для возвращения, но и невидимкой быть не привык. Сонечка, единственная, кто проявил дружелюбие и поздоровался с Ильей, сидела одна за первой партой, прямо напротив преподавательского стола. Ника вместе с Денисом расположилась в ряду около стены и переговаривалась с подружками, разместившимися на одну парту ближе к доске. Николь вела себя так, будто ничего и не произошло. Как будто ее предыдущие отношения не распались, как неустойчивое соединение, и не улетучились, как какой-то легкий газ. Как будто на месте Дениса не должен был быть Илья. Громов старался не смотреть в ее сторону, чтобы лишний раз не думать о прошлом, но эта чертовка притягивала к себе взгляды как магнит.

И что Илья сделал не так? Почему он не смог сохранить отношения? Почему Николь его предала? Лучше уж уехать обратно домой и сидеть там затворником, играть в «Майнкрафт», убиваться по бывшей, чем чувствовать, как рушится весь твой мир снова и снова. И ведь он сам когда-то обрек на подобное Еву. Помнил, как она строила планы на их поездку в Питер, которая уже заведомо была глупым и бессмысленным предприятием. Помнил, как посылала ему кучу сообщений и фотографий мест, которые нужно обязательно посетить, а он их не смотрел, даже мельком, просто переворачивал телефон экраном вниз, убирал на прикроватную тумбочку и отворачивался, чтобы утонуть в объятиях, поцелуях и любви вместе с Никой. Тогда Громова совсем не заботили чувства Евы. Он не отдавал себе отчет за свои поступки и не думал, что они могут положить начало событиям, которые бетонной плитой упадут на них троих: на него самого и двух тесно связанных с ним девушек. Сам того не подозревая, Илья построил любовный треугольник, прочности которого позавидовала бы коренная порода мира «Майнкрафт» и алмазы реального мира. Говорят, именно треугольник самая прочная и устойчивая конструкция. Многотонная Эйфелева башня, состоящая сплошь из треугольников, прочно стоит не один десяток лет в своем Париже. Но это не устраивало Илью. Чем больше он хотел все прекратить, тем сильнее запутывался. Бросить Еву значило признать, каким мудаком он был все это время, растоптать ее сердце, облить бензином и поджечь. А расставаться с Никой он просто не хотел – слишком уж удобно было встречаться со своей старостой. К тому же эта девушка прочно вплелась в его жизнь, и раны от ее ухода до сих пор никак не могли затянуться. Он даже не мог подумать, что эта милая блондинка задержится в его жизни так надолго, что он будет представлять их свадьбу и совместную жизнь. Она опутала серебряными нитями каждую артерию и артериолу его тела, а потом дернула со всей силы. Кровь хлынула сразу отовсюду: остановить невозможно, но и умереть не получится. Где-то вдалеке Ника снова засмеялась от очередной шутки Дениса. Говорят, что пытка водой самая тяжелая. Врут. Они просто ничего не знали о пытке смехом бывшей, уничтожившей отношения, но оставшейся в жизни. Можно подумать, что каждый звук ее когда-то такого родного, но уже чужого смеха был адресован Илье.

Громову хотелось раскаяться, попросить прощения у Евы за ошибки прошлого, написать прямо сейчас. Но его порыву не суждено было сбыться – в аудиторию зашла преподавательница. Та самая женщина, которую он задел перед парой в коридоре, пока бежал как полоумный.

– Ага, вижу новые лица, – начала она. – А вы, наверное, и есть тот самый Илья Громов, игнорирующий меня и мой предмет весь месяц? – ее голос звучал мягко, но все понимали, что ничего хорошего ждать точно не стоит. – Надеюсь, вы соображаете так же быстро, как и бегаете. Вы хотя бы в курсе, на какой предмет пришли? – Она скрестила руки на груди и улыбнулась.

– Ну что вы! – Илья почувствовал, как Макар толкнул его локтем в бок, чтобы привлечь его внимание. Его друг подвинул к Илье свою тетрадь с темой к практическому занятию. На полях было написано имя преподавательницы. – Алла Викторовна, я пришел на основы нанохимии.

– Надо же, и имя мое знаете. Чем же удивите меня дальше? Может, пойдете к доске и тему ответите?

Илье ничего не оставалось, как встать со своего места и пойти отвечать тему, которую он просто полистал перед сном, чего, конечно же, было недостаточно, чтобы быть готовым к паре. Как показывала практика, химии они изучают разные, но кое-что в них общее – стоит пропустить одно занятие, как дальше все сразу ни черта не понятно. А тут он пропустил сразу три темы. Или четыре? Громов никак не мог влиться в учебный ритм.

– Илья Сергеевич, пока вы продляли свои каникулы и пропадали не знаю где, мы с вашей группой успели разобрать основные понятия и историю изучаемого предмета. Поговорили о номенклатуре и классификации наночастиц. Это я так, вас быстро в курс дела ввожу. Знаете, как в «предыдущих сериях», что вы сейчас смотрите? – посмеялась женщина. – Сейчас перейдем к размерным эффектам. Постараюсь задать вопрос попроще. Сможете рассказать, что такое релаксация поверхности кристаллических частиц?

С помощью пантомимы Макара и базовых знаний об устройстве мироздания Илья смог дать ответ, близкий к истине. Громов всегда относился к той категории людей, кого называют «умные, но ленивые». Он мог вчера не просто полистать учебник, но и написать конспект или хотя бы выписать формулы и перерисовать графики, но не посчитал нужным. Хорошо, что постепенно негативный настрой преподавательницы сошел на нет, и она забыла про утренний инцидент в коридоре.

– Ладно, Громов, можете вернуться на место, – сказала Алла Викторовна, после того как Илья смог рассказать о теплоемкости нанопорошков и ответить на вопрос, что же такое фононовый спектр. Она удивилась, что Громов смог правильно написать и назвать греческую букву для обозначения температуры Дебая. Уж каких вариантов она только не слышала от студентов: и «фи», и «ви», и «фе» и «фета». От упоминания последнего варианта ей всегда хотелось зайти в игру с фермой на телефоне и проверить, не готовы ли ее козы дать молоко или не ушел ли пароход. Буква же на самом деле называлась «тета». – Вот не уделяете вы должное внимание моему предмету, думаете, фигню какую-то разбираем. Котов и Побединская! Хватит хихикать, не вынуждайте меня рассаживать вас как школьников. Я думала, мы тут все взрослые и серьезные люди собрались, – она подождала, пока парочка умолкнет, и только потом продолжила: – Потом я посмеюсь, когда настанет время дифзачета, и работу сможет только Калинкина написать. – Посмотрела на Сонечку, хватающую на лету каждое ее слово, и улыбнулась. – Хорошо смеется тот, кто смеется последним. А уж сколько я ваших литературно-химических опусов за время преподавания начиталась! Мне даже стихи вместо билета писали. Такое ощущение, что половине из вас нужно было куда-то на филологию или журналистику.

Между пар был большой перерыв, который обычные студенты, не злоупотреблявшие прогуливанием, проводили в институтской столовой за обедом. Илье же предстоял целый квест. Кто-то собирал полевые букеты, кто-то – венерические, он же находился в процессе сбора педагогического. После того как кое-как справился со стрессом, вызванным встречей с Никой, благодаря паре сигарет он смог за час с небольшим оббежать половину преподавателей и выяснить, что же ему нужно сделать, чтобы набрать по их дисциплине чуть побольше, чем ноль баллов, и наскрести на свою заслуженную троечку. Когда-то начать встречаться со старостой своей группы казалось Громову гениальной идеей. И он считал так до тех пор, пока не настала пора расставания. Теперь у Ильи создалось впечатление, что Ника решила отыграться за все время, что прикрывала его на парах, лабораторных и лекциях. Мало того, что он пропустил месяц учебы только из-за нее, так теперь и закрывать все из-за нее же. Илья начал думать, что стоит перевестись в другую группу, где староста будет полояльнее и посговорчивее. Он не понимал, чем же так не угодил своей бывшей, что она не прекращает ему мстить.

Остаток учебного дня прошел без происшествий. На социологии Громова никто не трогал. Его одногруппники заранее распределили вопросы к семинару и выходили по желанию их отвечать. Они, как всегда, сработали очень слаженно. Илья почувствовал себя маленьким винтиком, безнадежно выкинутым из этой системы. Возможно, Илье стоило было радоваться, что его не спросили на паре, но ему было грустно от осознания, что после разрыва с Никой и целого месяца, проведенного дома, он уже не был частью этого целого. Да и к тому же ему сейчас казалось, что он вряд ли сможет стать его частью когда-нибудь снова. Если Москва считалась государством внутри государства, то их университет был маленьким мирком со своей экосистемой внутри Москвы. И, как любая экосистема, их группа отличалась устойчивостью. Студенты наконец-то перестали относиться к Сонечке как к чужачке, приняли в свои ряды, а Громов остался вместо нее за бортом. Тонул, а никто не мог или не хотел протянуть ему руку.

Громова весь учебный день не покидало чувство, что чего-то не хватает и что он забыл о чем-то важном. Осознание пришло, когда на одной из остановок метро зашла девушка с такой же прической, как у… Вера! Илья понял, что ни на одной из пар ее не отметили как отсутствующую, но и в институте ее не было. Может, она попросила Нику прикрыть ее?

– Макар… – Илья потряс за плечо успевшего задремать друга.

– Чего тебе?

– А у нас в этом семестре только одна новенькая?

– Ну да, только Сонечка.

– А Вера?

– Какая Вера? Никакой Веры у нас нет. Мы, энергетики, верим только в недра земли и полезные ископаемые.

– В «Дикой Розе» была девушка, представилась Верой, сказала, что она наша новая одногруппница, – быстро ввел друга в курс дела Громов.

– Не помню. Наверное, потому, что меня кто-то вырубил в самом начале вечеринки.

– А в конце ты ее видеть и не мог, она потом вместе со мной убежала, и мы катались до утра.

– То есть ты провел с девушкой полночи и даже не спросил номерочек или имя в соцсети?

– Я не успел… – Илья не стал признаваться, как девушка сбежала от него, потому что это могло стать поводом для насмешек на несколько лет вперед. – То есть нет у нас никакой Веры? – уточнил он еще раз, в надежде услышать новый, на этот раз подтверждающий, что Вера не выдумка его уставшего мозга, ответ.

– Я же говорю, нет у нас никакой Веры.

– Может, она из другого вуза?

– Но как? Там же только все наши были.

– Ты говорил, что и Ники там не будет.

– Справедливо. Может… Санек?

– В тот вечер он выбрал своей целью Сонечку.

– Урод. Надеюсь, он не…

– Я вовремя успел и отправил Сонечку к тебе и бару, – перебил Илья друга. – Так что с Верой?

– Может, из другой группы или факультета?

– Надеюсь…

Найти девушку в Москве, зная только ее имя и цвет глаз, казалось невыполнимой миссией, но Громов был готов рискнуть. И лишь те три пайетки на черном кожаном сиденье его машины были знаком и символом его веры в Веру. Илья решил, что обязательно найдет ее.