Глава 11. Волчья доля

Я долго смотрел ей вслед, а дождь барабанил мне по затылку. Я смотрел, как проворно она бежит по ивняку, смотрел, как перепрыгивает через ручей. Как сверкают подошвы ее башмачков и колышется тяжелый от воды плащ. Я смотрел и снова чувствовал, что живу. Чувствовал, как кровь бежит по венам, как щекочет ноздри пряный запах мокрой листвы, а мысли становятся связными.

За два года, минувшие с того рокового дня, я почти забыл, кто я есть на самом деле. Студеными ночами метался по лесу и кричал от тоски, вскинув морду к луне, рычал, пытаясь выплеснуть накопившуюся боль. Я охотился и с наслаждением рвал зубами сочную плоть пугливых оленей и глупых зайцев, утоляя голод и пачкая морду кровью. А потом, опомнившись, забивался в нору и до одурения вдыхал запах потертой кожаной перчатки, чтобы никогда не забыть место, откуда я пришел, и куда во что бы то ни стало должен вернуться.

И отомстить.

Были дни, когда мне казалось, что звериная сущность берет верх. Потерять разум и память, навсегда оставшись в волчьем обличье – что может быть страшней? Но время шло, и порой забвение казалось мне самым желанным подарком – на что мне эта память, что грузом тянет к земле? Заставляет мечтать о несбыточном, отравляет ядом ложной надежды. И тогда я хотел окончательно стать волком и волноваться лишь о том, как бы посытней набить брюхо. А после, когда черная тоска ослабляла хватку, я скулил от стыда за свое малодушие.

Прощать нельзя. Забывать нельзя. Надо гнать слабость, как гонят прочь бешеную собаку.

И в этом мне помогла Розалин – прекрасное создание, похожее на фею из сказки. Она ворвалась в мою жизнь внезапно, свалилась как снег на голову. Беззащитная, хрупкая, но такая смелая. Ее доброты хватило, чтобы согреть своим теплом одинокого проклятого волка, хотя любой из людей попытался бы меня убить при первой возможности. А она пирожки мне принесла, смешная…

И ведь почти догадалась о том, что со мной произошло. Да, поверить в это сложно, почти невозможно, но все же я хотел, чтобы она поняла, и одновременно стыдился своего проклятия. И в глубине души боялся, что носить мне волчью шкуру до конца дней, ведь что мое избавление обойдется кому-то слишком дорого.

Ненавижу себя за то, что не удержал ее, позволил зайти в треклятое озеро. Как дурак, засмотрелся на нежные девичьи ступни с маленькими розовыми пальчиками. В жизни не видел ничего очаровательней, хотя меня женскими прелестями не удивить.

И кровь стынет в жилах, едва вспоминаю, как ее утянуло под воду озерное чудище. Не помню, как кинулся за ней, и как мы добрались до берега, но, едва отдышавшись, я поклялся беречь Рози. Самонадеянное обещание, да… Она поведала мне о своих горестях, о жизни и мечтах, не зная даже, что я понимаю каждое слово. И эти слова находят отклик в волчьем сердце.

Смешная девчонка с грустными глазами. Когда она замолкала и задумывалась, я замечал, как темнел ее взгляд. Розалин похожа на соломинку, попавшую в бурю, то и гляди, унесет ветром.

Ее непосредственность подкупала, а улыбка заставляла таять волчье сердце и превращаться в глупого Волчка – домашнего пса, который крутится под ногами в ожидании ласки.

Нет-нет, я больше не позволю ей так рисковать. Если надо, стану ее тенью.

Я лег на брюхо и устроил морду на лапах. Дождь усиливался. Смолкли птицы, попряталось зверье. Сумерки сгущались над лесом, и вместе с тем просыпалось дремлющее в чаще зло.

Я никогда не ходил на другой берег озера и дальше. Шерсть на хребте вставала дыбом от одной только мысли нарушить незримую границу, а лес, будто слыша мои намерения, шумел ветвями и кутался в туман, а по земле тянулись тонкие лозы-нити, усыпанные иглами.

Когда я только попал в этот лес, отчаявшийся, отовсюду гонимый, граница та была намного дальше, но в последнее время неумолимо продвигалась вперед.

Что ж, остается надеяться, что барьер вокруг леса не пропустит заразу в большой мир, чем бы та ни была.

Глава 12. Картинная галерея

Домой я заявилась уже в сумерках. На мое счастье на улице капал дождь, поэтому редкие прохожие, спешащие под крыши домов, ничуть не удивились моему промокшему до нитки платью.

А я шла прямо по лужам, перепрыгивая лишь самые глубокие. И ругала себя, на чем свет стоит. Хватило же ума подойти к этому проклятому озеру! Ведь фея предупреждала, что в лесу может таиться зло. А я, глупая, загордилась, забыла об осторожности. И что в итоге? Чуть не погубила себя и волка за компанию. Думать о том, что стало бы с бабулей, если бы я не вернулась, было страшно.

– Рози! Где же ты была, деточка! – причитала миссис Беркинс, пока я стягивала мокрые ботинки.

– Скорей под одеяло, Розалин! – вторила ей бабушка.

Все ее гости разошлись, осталась лишь одна миссис Беркинс. Но она часто задерживалась у нас допоздна – они с бабулей нашли общий язык, чему я была несказанно рада.

– Ты меня до смерти перепугала, – посетовала ба, когда я склонилась и запечатлела на ее лбу нежный поцелуй.

– Прости, загулялась.

– Ах, родная. Не пристало тебе гулять по городу допоздна.

– Вот-вот, мы уже не только погоду успели обсудить, но и все сплетни, и соседей… – миссис Беркинс засуетилась с чашками. – Да, слыхала, что на рынке болтают? В столице суматоха. Говорят, если под Новый Год принц так и не объявится, его сочтут погибшим…

– …это ведь династия сменится, волнений не миновать…

Приглушенные голоса летели в спину, но я их уже не слушала. Нет мне дела до политики. Мысли мои остались в лесу. Волк не хотел сегодня меня отпускать, рычал и тянул за юбку, когда я порывалась уйти. Пришлось даже прикрикнуть, на что тот мгновенно обиделся и, махнув хвостом, залез под куст.

Но шагов через десять догнал и плелся рядом до самой опушки, точно тень.

Сбрасывая мокрое платье, белье и чулки, я улыбалась. Несмотря на то, что сегодня я побывала на пороге смерти и нахлебалась стоячей воды, внутри загорелась искорка отчаянной надежды. Я начинала верить, что не безнадежна. Не бесполезна вопреки жестоким словам дяди Джеймса.

Я не просто так вошла в Лес. Не случайно встретилась и подружилась с Волчком, а потом оказалась в «Лавке тетушки Лаванды». Вдруг это значит, что именно мне суждено спасти Сердце Леса?

Руки дрожали, когда я натягивала чистое сухое белье. Рубашка не слушалась, волосы разметались по спине, не желая собираться в косу.

– Деточка, я тебе горячего чая принесла, – в комнату заглянула миссис Беркинс с подносом. Над большой глиняной чашкой вился ароматный дымок.

Я выудила из дядиного кошелька несколько монет и с чувством глубокой признательности положила в карман разрумянившейся женщины.

– Спасибо вам за доброту, я знаю, нам часто нечем было вас отблагодарить…

Она отнекивалась, но я велела купить что-нибудь для внуков, раз именно ей эти деньги не нужны.

– Ах, дорогая, еще мои бабка с дедом служили здесь. От вашей семьи мы видели только хорошее. Я была разбита, когда этот дом опустел на долгие годы, но теперь я счастлива, что под этой крышей снова появилась молодая хозяйка.

Миссис Беркинс хлюпнула носом и с чувством обняла меня, похлопав по спине. А я выпила обжигающий чай и нырнула под одеяло. Метнула настороженный взгляд на забитое окно.

Надеюсь, сегодня ворона не посмеет вломиться, в противном случае останется без перьев. Я сегодня настроена решительно.

Но ворона не пожаловала. Всю ночь я спала, как убитая, и снилось мне, будто иду я по длинному-длинному коридору. Я уже была в этом месте, видела развешанные на стенах картины – глаза их следили за каждым моим шагом. Взгляды давно умерших, но увековеченных рукою мастера людей, вызывали толпы мурашек и заставляли волоски на руках вставать дыбом.

Свет лился сквозь витражные окна, солнечные зайчики прыгали по стенам, но, несмотря на приторную красоту и позолоту, меня не покидало тревожное чувство. Совсем как в замороженном лесу из прошлого сновидения.

Набравшись смелости, – в конце концов, это всего лишь сон, – я стала подходить к старинным полотнам и читать надписи под ними. Кое-где буквы истерлись, а краски съело время. Но, чем дальше я продвигалась, тем четче становились надписи.

Это были имена королей и королев древности, членов династии Сан-Ульф. Они правили нашей страной уже больше тысячи лет. Говорят, сами небеса благословили ее основателя, Эрика Доброхода, на царствование.

Я протянула руку и коснулась пальцами пыльного холста. На меня, как на докучливую мошку, взирала черноволосая женщина с птичьими чертами.

«Брунгильда Сан-Ульф».

Она была по-своему красива, но холодна. И жила эта королева пятьсот лет назад.

– Глупая Рози…

Я отдернула руку. Губы Брунгильды шевелились, а по поверхности холста пошла рябь.

– Глупая малышшка… беги! Спасайся!

Ноги помчали меня прочь по коридору. Мимо неслась вереница незнакомых лиц: они кривлялись, дразнились, скалились и шипели вслед проклятья. Вот-вот выскочат из рам и кинутся, как стая ворон.

Мамочки, как же страшно! Я больше всего на свете сейчас желала проснуться, но с каждым мигом все сильней увязала в сновидении. Коридор сужался и, чем дальше я забегала, тем темней становилось в нем. Окна пропали, и свет источали только факелы в железных держателях. В углах колыхались никем не убранные лоскуты паутины.

Я остановилась, прижавшись к стене. Дыхание с шумом срывалось с губ, во рту пересохло, а виски и лоб покрылись испариной. Спустя невероятно долгие мгновения, наполненные лишь стуком моего сердца, я смогла оглядеться.

Впереди, стоит сделать лишь шаг, виднелась последняя картина. Золотая рама потускнела, но холст был ярким, будто художник писал его вчера. Не мигая, на меня смотрел молодой мужчина, почти юноша, с умными, но печальными глазами. Рот был сжат в напряженную линию, а рука покоилась на рукояти меча. Такими сейчас не пользуются, если только на парадах и торжествах.

«Эрик. Последний из династии Сан-Ульф. Некоронованный Принц».

Прочитала я и похолодела. Так вон он какой, этот пропавший принц, про которого последние два года только и говорят. Совсем молодой. Красивый. Жив ли он еще? Ведь, если не вернется к Новогодью, королем станет Лорд Регент. А его народ не слишком жалует.

Не удержавшись, я протянула к Эрику руку – показалось, что губы дрогнули в попытке улыбнуться.

А потом я проснулась.