Я попыталась развернуться, чтобы увидеть, что на улице, но чуть не опрокинулась на пол вместе со стулом. Более решила не экспериментировать, довольствуясь видом на узкий коридор.

И время пошло так медленно, что казалось, будто оно вообще остановилось. В последний раз я ела прошлым утром. Кажется, это были какие-то конфеты. Желудок сводило от голода, а в голове творилось черт знает что. Слишком много вопросов, на которые у меня пока не было ответов.

То и дело я бросала взгляд на тени по углам – мое единственное подобие часов. Они сгущались и разрастались, но очень медленно, и когда мое отчаяние достигло пика, было, наверное, чуть больше полудня.

– Эй! – крикнула я. – Кай…

В ответ последовало молчание.

– Ты меня слышишь? Кай! – более настойчиво повторила я.

Я напряженно вглядывалась в узкий коридор, но вокруг стояла такая студеная тишина, какая бывает только в пустой квартире. Пульс участился, и я отчетливо слышала его биение в висках. До меня дошло, что я одна в чужой квартире, в чужом городе…

И к тому же связана.

И наконец меня пронзила самая страшная мысль за все время, что я находилась в плену. Что если… что если он больше никогда не придет? Что если… это способ развлечения?

Похищать, связывать и бросать.

От этого что-то во мне словно оборвалось и упало. Спина тут же взмокла.

– Ублюдок! Ты ублюдок, Кай, слышишь? – истошно завопила я.

Кому я кричала? Он меня не слышал, его вообще здесь не было. И я надрывалась в пустоту, проклиная его последними словами, а теплые слезы стремительно скатывались по подбородку.

* * *

Через час беспрерывного крика у меня сел голос и в горле появилась неприятная режущая сухость. Тогда я решила снова расслаблять узлы, двигая в них запястьями. Кожу обдирало, и от боли я закусила до крови губу. Но раз начала, надо закончить.

Я не хотела тут умереть.

* * *

Еще часа через два веревки ослабли и упали, но самая горькая ирония заключалась в том, что я просто не могла пошевелиться. У меня свело ногу и что-то отдавало в шею. Вывернутая вчера рука тоже болела. Я лежала на полу и глядела на свои разодранные запястья, не в состоянии повести ни одной конечностью. Тени сгустились и потянулись к середине комнаты.

Да, солнце уже садилось…

Тогда я попробовала ползти вперед. До двери, и потом наружу… Я видела ее. Большая, металлическая… Она манила меня.

Но когда я добралась до нее, то поняла, что она заперта. Это был замок, который можно открыть только ключом.

А ключа не было.

Ничего не было.

* * *

Я пробыла в забытьи почти до самой ночи, сама не заметив, как отключилась то ли от общей слабости, то ли потому, что это был мой защитный механизм – отрубиться… Мир виделся как через пленку, и мне хотелось только неподвижно лежать на полу и ждать… Правда, я так и не поняла чего – Кая или смерти.

* * *

Сухость в горле. Запекшаяся кровь на руках. В глазах будто кисель.

Что-то громыхнуло рядом со мной.

Дверь? Дверь.

Шаги. Сладкая горечь. Это в воздухе…

Шорох и стук в синеватой тьме. Белые носки чьих-то кедов перед глазами.

Кто-то наклонился надо мной и бережно приподнял мою голову.

Сквозь туман я видела размытое лицо ублюдка. Почему-то четкими были только его глаза, которые в полутьме отсвечивали светло-серой сталью.

– Что с тобой, Марина? – равнодушно уронил он в пустоту, положив мою голову себе на колени.

Я хотела его грязно обругать и дать по роже, но вместо этого только слабо дернула рукой, касаясь его плеча, и хрипло произнесла:

– Больше никогда меня не бросай…

Странные слова, чтобы говорить их своему похитителю.

– Прости, – сказал он, поглаживая меня по волосам. – Но ты далеко забралась. Я не помню, чтобы тебя тут оставлял.

– Я хочу домой. Пожалуйста.

– Когда ты в последний раз ела? – проигнорировал он мои слова.

– Позавчера утром.

– Почему ты мне сразу не сказала?

– А ты бы послушал? – с трудом произнесла я.

– Не знаю, – задумчиво сказал он, медленно проводя рукой по моему лицу.

Внутри взвивалась обида. Как он мог меня бросить, уйти вот так почти что на два дня?! В конце концов, что я ему вообще сделала, за что он меня мучит? Похищает и бросает без объяснений в полном одиночестве, не оставив еды, не потрудившись даже развязать меня.

Я почувствовала, что снова плачу, теперь уже на руках у моего похитителя. Он некоторое время безмолвно взирал, как я содрогаюсь в рыданиях, а потом, наклонившись ко мне, прошептал:

– Знаешь… не хотел бы я тебя так мучать. Но почему-то не получается иначе.

– Ты уже это сделал! Ты… жестокий ублюдок! Ты меня бросил! Бросил! Бросил!

Я в истерике кричала это свое «бросил!», а он меланхолично проводил по моей голове рукой и молчал. Не знаю, откуда у меня еще были силы плакать и ворочать распухшим языком… Моя истерика длилась минут десять, а он спокойно наблюдал за ней, легко касаясь меня ладонями. Мне хотелось, чтобы он снова привязал меня или, наоборот, утешил и пообещал, что никогда больше не оставит.

Я хотела какого-то действия. Я искала стабильности.

Страх, который я испытала при мысли, что могу быть оставленной навсегда в том беспомощном состоянии, стал самым сильным, какой мне довелось испытать в жизни. И я как никогда нуждалась в ком-то близком…

Но рядом оказался только этот Кай, разжигающий своим непонятным поведением удушающую ярость и одновременно обиду. Поэтому все, что я могла делать, – это реветь. Пальцы клещами вцепились в его майку, чтобы он, не дай боже, опять не ушел.

Я не могу быть одна.

Не хочу.

– Ты как ребенок, – с непонятным весельем сообщил он, наблюдая за моими жалкими действиями. – Ну, все, тихо, тихо… Т-ш-ш-ш…

Не знаю, что произошло в этот миг. Его спокойствие, суховатая ласка длинных теплых пальцев и моя беспомощность начисто стерли наши роли палача и жертвы. В какой-то момент, глядя на него сквозь слезы, я почувствовала, что уже больше не боюсь этого странного, холодного молодого человека. Как будто меня переключили на новый режим восприятия. И я даже не понимала, на каком этапе это произошло, но…

…он был рядом. Лучше чем совсем никого.

Постепенно я успокаивалась и затихала. Кай молчал, проводя пальцами по моему лицу и шее. Мне уже стало все равно, что со мной будет. Никогда я не чувствовала себя такой вывернутой наизнанку эмоционально.

Кем мы были теперь?

Я не чувствовала себя загнанной овцой, а он больше не был моим безжалостным мучителем. Хорошо, что полумрак комнаты давал нам обоим укрытие, возможность осознать происходящее. Мы оба это понимали.

И внезапно в этой полутьме прозвучал совершенно обыденный вопрос:

– Хочешь яичницу?

* * *

Уже несколько минут я буравила осоловелым взглядом розовый кружок колбасы посередине хлебца. Дилемма была проста: съесть или нет. Рядом со мной стояла пустая тарелка с желтыми следами. Яичница благополучно перекочевала в мой желудок, там же сгинули несколько наскоро сделанных бутербродов. Дрожащими руками я затолкала в рот все, что он передо мной поставил, вообще не понимая, как могу еще что-то делать, как я все еще пребываю в сознании… Но судорожно глотала и думала, что мне будет мало. Однако, как всегда, быстро насытилась.

В голове царило ощущение стянутой прохлады, а в глазах как будто перекатывался песок.

Кухня была маленькая. Большую ее часть занимали плита и серый холодильник с разболтанной ручкой. Из блестящего крана капала вода, а небольшой светильник бросал треугольник света прямо на стол, за которым мы сидели – я у двери, взобравшись с ногами на табурет и прижав колени к подбородку, а Кай напротив меня, опершись локтями о его поверхность и слегка наклонив вперед взъерошенную голову.

Сведенная нога отходила. Изредка я шевелила стопой, чувствуя, как с болью возвращаются ощущения.

Кай все это время смотрел, как я ем, и молчал. Под конец, когда уже не было сил гипнотизировать злосчастный бутерброд, я не выдержала и спросила:

– И что дальше?

Он слегка пожал плечами и произнес:

– Все что хочешь.

– А чего я хочу? – спросила я уже у самой себя и слегка повела закостеневшими плечами. – Я хочу… хочу тебя спросить. Можно?

– Ну, спроси, – вроде как разрешил он.

– Твоя карьера похитителя началась с меня?

Уголки его губ дрогнули в усмешке.

– С чего ты взяла? Может, до тебя у меня уже был большой опыт похищения девушек.

– Не было у тебя ничего. – Я посмотрела на него исподлобья и заявила: – Все началось с меня.

– Какая убежденность…

– Можешь сколько угодно иронизировать. Но это так. Кстати, что тебе сказал мой отец?

– Ничего. Мы с ним даже не знакомы, – хмыкнул он.

– И опять наглое вранье. Ты знаешь, кто мой отец, именно поэтому я сейчас здесь.

Кай впервые улыбнулся. С его холодными глазами вязалась только обычная еле заметная усмешка. Улыбка ввела меня в заблуждение. Она не вязалась с его лицом и действиями.

– Ты не можешь смотреть на меня? – спросил он, замечая, как я опускаю глаза и стараюсь не поднимать их.

– Не могу. Ты улыбаешься. И это улыбка мечтателя, а ты… ублюдок.

– А почему ублюдки не могут мечтать? Уверен, что у каждого из нас есть своя сокровенная ублюдочная мечта, – вполне серьезно сказал он.

– Проехали. Что там насчет выкупа? Небось уже договорился о кругленькой сумме?

– Марина…

– Вообще хорошая идея: наживаться за счет глупеньких богатых дурочек, – продолжала я, не обращая внимания на его попытки что-то сказать.

– Послушай…

– Как планируешь потратить эти деньги? Открыть собственный ресторан? А может, спустить на наркоту? Или потратишь на шлюх и выпивку?

Иногда я не понимала, почему не могу заткнуться. С другой стороны, это единственное, на что я была способна в такой ситуации.

– Марина… – Теперь в его голосе проскользнули знакомые властные интонации. – Мне совершенно не интересны деньги и твой отец.

Я запнулась, тупо уставившись на сахарницу. Услышанное звучало дико. Значит, так оно и есть. Все самые страшные вещи вдруг решили случиться именно сейчас. Медленно подняв голову, я посмотрела в синие кристаллы его глаз и спросила:

– Тогда зачем это было?

Кай изучал меня некоторое время со своего конца стола – холодно, аналитически, – а затем произнес:

– А это я окончательно пойму, когда посмотрю на тебя завтра утром.

Выражение его стеклянных глаз снова стало меня пугать. Так смотрят на неживые объекты.

– То есть… ты сам не знаешь зачем? – ошеломленно спросила я.

– Начистоту говоря – да, – развел руками он.

Опять мелькнула мальчишеская усмешка.

Дрожь начала распространяться по всему телу, и это передалось стакану с водой, который я держала в руках. Он мелко застучал по столу, и пальцы сами разжались. Как это может быть? Как можно похитить человека, не зная даже для чего? Это просто… просто абсурдно…

– Знаешь, – мой голос звучал придушенно и слабо, – я думала, это я ворочу, что в голову взбредет, но оказалось, ты меня переплюнул… в капризах.

Последнее слово прозвучало как-то жеманно, хотя я просто провалилась в подборе слова к тому, что он сделал.

– Это не каприз, – спокойно возразил он. – Это… жизненная необходимость.

– И в чем она заключается?

Глядя мне в глаза, Кай усмехнулся уже другой, немного жестокой улыбкой и лишь произнес:

– В тебе.

Снова стало не по себе. Его заледенелая усмешка и эти загадочные слова мне совсем не понравились.

– А что такого… во мне?

– Я же сказал, завтра… я пойму. Я думаю.

Оставалось только кивнуть. Большего я от него не добилась бы. По телу ломотой разливалась невыносимая усталость, и оно переставало мне подчиняться.

– Значит… завтра.

– Значит, завтра.

Это звучало как заключение договора.

И я уснула.