Хотя бы пару слов нужно уделить Саше. В первый день мы встретились у автолавки.
Прошлым летом мы провели один приятный день, вечер у костра на речке, где я впервые увидела вскрытие рыбки, и позднюю прогулку за деревню на пригорок в поиске радиоволны. С нами были его двоюродный брат, или он же Григораша-Параша (производное от фамилии Григорьев – не я придумала), и моя подруга Галя, которая ходила в ночной рубашке, выдавая ее за платье. Нам с Галей льстила дружба с парнями, старше нас на три года. Время пролетело предательски незаметно. Эта прогулка закончилась в двенадцать ночи незаслуженным и несправедливым скандалом, устроенным моим папой. На следующий день Саша уезжал домой.
И вот год спустя мы с трудом узнали друг друга у автолавки. С тех пор он приходит ко мне в Сарай. Вот уже три дня.
Саша молчалив, внимательно меня слушает, поддакивает, смеется. Но меня стало тяготить его молчание, потому что я, признаюсь, устала болтать, мне уже нечего сказать. Я рассказала ему о своем классе, об идеальном мире в моей интерпретации, о моей неприязни к поступку Павлика Морозова, о моих доводах о Вселенной. Я бы ни за что об этом не стала говорить, если бы не была вынуждена. Саша только слушал, он даже не задавал попутных вопросов и что самое странное, что вводило меня в недоумение, никак не комментировал мои иногда провокационные заявления.
Я решила, что я просто не даю ему вставить слова, поэтому в очередную встречу я заткнулась. Он пришел, сел, и мы дружно молчали. Молчание было неудобным, натянутым. Это до чрезвычайности тяготит, особенно, когда знакомы всего пару дней. Я тогда просто сказала, что не умею готовить. И Саша, которого тоже напрягала эта пауза, принялся усердно рассказывать, как готовить яичницу.
Не то, чтобы это была для меня бесполезная информация, но в эти дни меня волнует нечто другое. Мне было скучно слушать про яичницу.
Несмотря на мою утомление от него, Саша мне симпатичен. И внешне он тоже мил: смуглый, с родинкой на скуле, невысокий, слегка коренастый. Глаза у него, естественно, карие, как у всех смуглокожих и черноволосых. И поэтому все цвета, составляющие его голову, одного теплого оттенка, и это придает уют образу Саши и домашность. И черты его лица, ровные и пропорциональные, уложились в стандарт нынешней красоты. Он мог бы сыграть принца или петь задушевные песни вместо какого-нибудь певуна. И имя Саша ему идет.
В деревне о нем говорят, что он не здоровается с деревенскими (а это, между прочим, важно в деревне – здороваться) и "ходит вечно с безучастным видом", по словам Тамары Ивановны.
Я часто спрашиваю себя, зачем он ко мне приходит. Иногда, мне кажется, что я зря ему рассказываю свое мыслеизвержение, что эти слова уходят в никуда и теряются, а я утомляюсь от своего монолога. Мне уже не кажется, что когда меня внимательно слушают, это уж очень здорово.
Хотя однажды Саша все же ошарашил меня, когда попросил почитать "Божественную комедию". Я тогда поделилась с Сашей всем надуманным мной на эту тему, и когда мне показалось, что он сейчас уснет у меня в Сарае, он вдруг подал голос и попросил почитать. А на следующий день сказал, что уже прочел "Ад" и пeреходит к "Чистилищу". Это поразило меня окончательно, потому что я сама еще к нему не перешла.
Пришел Витя, племянник Изы, подсел ко мне в Сарай отдохнуть. Он шел из Кугинино, где пас коров. Выглядел он усталым. Я пододвинула к нему поближе диктофон и решила, что Витя не обратит внимания на "непонятную вещь". Но Витя им заинтересовался, спросил, что это. Я ответила, что плеер. Витя спросил, сколько он стоит. Узнав, он покачал головой и сказал: "Если другой модели покупать, можно и за дешевле."
– А надолго батареек хватает?
Я ответила, что в среднем на три дня, если не перематывать кассету часто.
– Когда работает… это он .... надолго работы хватает .... если не перематывать? – Витя говорил медленно и хрипло.
– Можно проверить, – ответила я и включила запись. Кассета закрутилась, и я перешла к намеченному плану – узнать о Витином путешествии.
– Как вы тут зиму прожили? – спросила я.
– Помаленьку… – задумчиво вздохнул Витя.
– Иза писала в письме, что вы из Малой Вишеры шли зимой до М-лово пешком?
Витя, молча, нахмурившись, смотрел перед собой. Я повторила:
– Это правда, что вы проделали этот путь?
– Немного прибавила она…
– Как же было по-настоящему?
Снова пауза. Витя помолчал и туго произнес:
– На электричках…
– На электричках!? И сколько это времени заняло?
– С начала и до конца – два дня…
– Два дня!? – повторила я. – А Иза писала, что два месяца…
– Да. Преувеличила…
– Так это было всего лишь два дня! – я не могла скрыть свое разочарование и попыталась разузнать, как его обокрали в Малой Вишере:
– В Малой Вишере у вас что-то произошло?
– Да, было…
– А что?
– Не хочу вспоминать…
Ожидание о его рассказе не оправдалось вовсе. Я расстроилась, прослушала после его ухода запись с долгими паузами и хрипящим дыханием Вити. А я уже так ясно видела Витю, у которого украли последние деньги, идущего в лохмотьях по дороге, машины не останавливаются его подвести, валит снег, сильный мороз, у Вити раскрасневшееся лицо и, снег не тает на бровях и ресницах, обморожены пальцы на ногах, он кашляет, еле передвигает ноги…
Прошлым летом Витя был куда более разговорчив.
Привожу запись из прошлогодней тетради:
– Сейчас восьмой час, – уходя, обернулся Витя, – минут десять.
Я вопросительно посмотрела на него: к чему это он?
– Что? Не веришь? Вот смотри! – он достал из кармана электронные часы и, не глядя сам, показал мне циферблат.
– 19.14.
– Ну, вот видишь, на четыре минуты ошибся! Это я по солнцу определяю. – Витя пошел дальше за козами, оглядывался и продолжал говорить. – Иногда на десять минут ошибусь или на двадцать… А так-то всегда точно… Ну, не точно, а примерно точно…
Я осталась сидеть на бревнах, кивая ему вслед.
Этому предшествовал довольно продолжительный разговор с Витей. Я сидела как обычно с тетрадью в руках за сараем. Сначала появилась коза с двумя козлятами, черным и белом. За ними вышел Витя. Он их пас. Козы были непривычны пастись одни. Витя подсел ко мне. Он оказался не таким уж отшельником и молчуном, как мне казалось.
Мы говорили о книгах, как о погоде: неисчерпаемая тема. Каждое слово Вите давалось нелегко. Он глубоко вздыхал, но эти вздохи обрывались глубоким кашлем. Смотрел он куда-то вдаль, поворачивал ко мне голову только, когда я говорила то, что казалось ему смешным.
Я разглядывала его половину лица. Губы, обветренные и помятые, время от времени обнажали его желтые зубы, между которыми при каждом слове пенистой волной появлялись слюни.
Нос морщился, чесался. Ногти тотчас приходили на подмогу носу. Глаз (я наблюдала только за одним) сначала был бел со зрачком голубым, как озерная вода в ясный день, но к середине чернел, дна не разглядишь.
Разговор зашел о водке, закуске и похмелье. Витя повеселел от того, как я несведуща в этом вопросе. Здесь он числился бывалым знатоком и делился со мной тонкостями этого дела. Я заметила, как на белке его глаза появились красные жилки, а голубизну его зрачков залила мутная пелена, как туман над озером. Этот разговор доставлял Вите забаву.
– На заводе работал, пил, чуть ли не каждый день. Сижу дома перед бутылкой. Раз – закончится! Ты ее в мусорный бак. А хочется, чтоб она снова полной стала… Сказал себе как-то: "Все, хватит!" Пришел день на другой на завод, а тама мне литейщицы и восклицают: "Ой, батюшки! А ведь ты трезвый что ли?! Ты, может, где лечился от выпивки что ли?!" А я им: "Какой там лечился! Сказал себе: "Нет!" и прекратил!" А они прямо остолбенели: как это я сам пьянствовать перестал. Меня раз и к начальнику цеха вызвали. Выхожу из кабинета его с подарком. Все еще больше удивляются! Да так, что мне аж смешно стало! – Витя заулыбался и повернул лицо в мою сторону. Я восхищенно одобрила его силу воли.
Витя слегка погрустнел, когда речь зашла о Киргизии, где он родился и работал на заводе.
– Там, – говорил Витя, – наречие другое. Не так как здесь. В Киргизии любой русский "ТАшкент" скажет. Ну, ему то можно! А местные по-другому, через "О" – "ТОшкент". Или еще чего говорят – все через "о". Я тоже говорил, а теперь отучился. Я же здесь уже 7 лет живу…
Вчерашний разговор с Витей странным образом преобразился в нечто, что сложилось у меня в следующие слова:
Человек-Сарай.
Он был в замешательстве
И шел в никуда.
Наскучил ему его быт.
Он нес по дороге,
не зная куда,
Свой сокровенный секрет.
Ему надоели и дом, и семья,
Знакомые люди и даже друзья.
Всю жизнь, прожитую во зря,
Стремился он сломить.
Удрать, бежать, нестись,
Скакать, ползти в изнеможении,
Но дух спасти от скуки и томления.
Он шел сквозь горы, по полям,
По рощам и лугам.
Искал он то, что бы его
Направило во свет,
Куда дорогу суждено прокласть,
Только не всем.
Но он стремился то постичь,
Что надобно ему
Для тех свершений, что ему
Приснились наяву.
И он нашел то, что искал —
В пустом лесу,
Под тенью звезд
Стоял Сарай.
И Человек, войдя в него,
Почувствовал себя творцом.
Сидит в Сарае до сих пор
Счастливый Человек:
Мечтает, молится, грустит
На сене Человек-Сарай навек.
Мы в полном составе: Общество шмелей-холостяков, Сеньора Соsа соn Ко и собственно я, Человек-Сарай.
Небо покрылось тучами,
Словно пеною грязною.
Птицы летают черные,
Будто крапинки-звездочки.
В прошлом году моим излюбленным местом были мостки. Я сидела у самой воды, писала слегка в рифму и рисовала о том и то, что происходило вокруг. Как чукотский летописец.
Стоит рыбак на берегу.
Щебечут птицы надо мной.
Но вот затихли голоса —
Перекричал их шумовой
И громыхающий в ушах
Холодный ветер над рекой.
Мне холодно, но я сижу
И уходить не собираюсь.
Пусть насморк будет,
Пусть простуда.
Но с этим не сравнить то чудо,
Когда сидишь на берегу.
Ну, удочка!
Ну, палка удалая,
Со взмахом режущим волну
Ты убиваешь трех одним ударом:
Червя, пресклискую рыбешку
И, главное, – царящую речную тишину.
Вся речка небом почернела,
Трава закисла в зелени.
Все, что крутится на языке, нужно вкрутить в бумагу.
В Обществе шмелей-холостяков объявился маньяк, который стал меня атаковать. Он пытался согнать меня с Центрального отверстия Сарая, но он не оценил противника, Человека-Сарая. Несколько раз мне удалось прихлопнуть его Эротическим романом 18 века, но он, проныра, выбирался из-под него и снова за свое. Я его отбивала эротическим романом, как теннисной ракеткой, а он, каучуковый, отскакивал – живучий шмель!
И второй появился! Это был жестокий бой, но без потерь с моей стороны, не зря же я занималась теннисом!
– Вы, что чокнулись совсем? – спросила я шмелей, грозно поднимаясь и орудуя изо всех сил романом маркиза де Сада. – Я же не просто здесь сижу! Я же Человек-Сарай!
И тут я, наконец, поняла, в чем дело! Я сидела, прислонившись к куче сена, и заслоняла спиной щель между сеном и стеной Сарая – вход в дом Общества шмелей-холостяков! Я стояла и смотрела, как шмели влетают и вылетают, и недоумевала, как я могла забыть, что у них там вход, и как мне повезло, что они не набросились на меня с тыла всем Обществом.
В итоге я села напротив их парадной, под покачивающуюся балку, в принципе она еще крепко держалась.
Это был первый день моего сарайства, когда меня не навестил Саша. Я была немного удивлена, но и рада, что меня не отвлекают.
Мои соображения насчет Саши постоянно меняются: то он кажется мне стеной, от которой отскакивают все мои подачи, то в его молчаливом присутствии я нахожу что-то интригующее и привлекательное, то я проникаюсь к нему любовью и обожанием, когда он говорит, что ему очень интересно меня слушать (хотя по его виду я бы ни за что не сказала, что это правда).
Недавно Саша поразил меня "интеллектом": он прочел двенадцать томов "Всемирной истории", два тома "Все о всех", шесть томов "Все обо всем" и знает прогноз погоды на ночь, предшествующей рождению Ивана Грозного.
Я далека от таких познаний и поэтому, мне было приятно вспомнить, как кто-то когда-то говорил, что самое неблагодарное и глупое занятие – это разгадывать кроссворды и читать энциклопедии. У меня хватило ума не сказать об этом вслух. Я просто вежливо ошалела.
Он, наверное, быстро читает – этим все и объясняется (и Б.К. в том числе). Вот только, куда эта информация у Саши утилизируется? Может, он не с проста обучается на сантехника…
Вечер вторника продемонстрировал моего слушателя с еще одной стороны. Какой же он разноплановый, мой собеседник.
Я покинула свой Сарай, чтобы пройтись с Сашей по берегу. Сидеть в Сарае целый день довольно утомительно. Возле олешника нас окликнули. Мы подошли к костру.
Там были: Карина с чахоточно-желтым цветом лица, Оля, искусно орудующая матом и усердно посещающая воскресную школу; Миша Лукьянов, которому бабка сама покупает сигареты; прошлогодняя подруга Галя, с этого сезона посещающая дискотеки – а это в местных кругах признак "взрослости", а ведь ей всего двенадцать лет; и, наконец, два брата из большой семьи – Димка и Лешка, несмотря на их восемнадцать и пятнадцать лет, одного роста с десятилетками. Можно предположить о вреде курения для роста.
Возле костра мне стало не по себе. Всех их я знала не один год, но в это лето, в лето, когда меня тяготило к Сараю, меня тяготила их компания. Я приветствовала их. Димке не понравилось, что Оля и Карина продолжали шумно болтать несмотря на наш приход, и он сделал им замечание:
– А вы, блять, суки ёбаные, не слышали, что с вами поздоровались?
Оля тут же отвлеклась от Карины и красочно парировала:
– Заткнись, блять, урод! Или в пизду дам.
Я тут же представила, как в воскресной школе батюшка приходит к детям и говорит: "Ну, блять, суки ёбаные, повторяйте заповеди, или глаз на жопу натяну!". Странно, что Оля не усвоила, что у мальчиков «пизды» нет, видно пропускала занятия в воскресной школе.
Костер разжигать они не умели, поэтому хором сокрушались над затухающими поленьями. Я слушала их матопонос. Даже пожалела, что не взяла диктофон, чересчур выразительны были некоторые матосочетания. Надо будет взять как-нибудь в другой раз, вдруг пригодится.
Но тогда я выдержала не более десяти минут. Кажется, гримаса моего лица выражала то, что меня сейчас стошнит, поэтому я беспрепятственно ушла. Меня, действительно, сбило с волны Человека-Сарая эти десять минут.
А Саша остался. Я рассчитывала, что он уйдет со мной, потому что я как раз, когда нас отвлекли, собиралась поведать ему очень тайные тайны относительно моих отношений с Сараем. Оказалось, что не так ему это интересно.
Это был день великого разочарования Человека-Сарая в своем единственном слушателе и почитателе.
Бесплатно
Установите приложение, чтобы читать эту книгу бесплатно
О проекте
О подписке