Катя вышла из тёмного подъезда на солнце, зажмурилась.
Человечек доверчиво пристроился на её плече. Сидел, держась рукой за край воротника. Слабо грел кожу сквозь платье.
– Солнышко… – вдруг тихо и мечтательно сказал человечек.
«Живой, а такой маленький, – подумала Катя. – Я и не знала, что такие человечки бывают на свете. Мама мне никогда не говорила, и в школе мы ещё такого не проходили. Наверно, на будущий год проходить будем. А какой славный. Ох, до чего ж здорово, что я уже все уроки выучила!..» И правда, когда такое случилось, кому это захочется решать задачи или списывать упражнения? К счастью, Васьки нигде не было видно. Катя, стараясь держать спину прямо, осторожно присела на лавочку.
– Когда такое Солнышко, и настроение, между прочим, совсем другое. Правда? – доверчиво сказал человечек. И, не дожидаясь Катиного ответа, словно уверенный, что она обязательно скажет «да», весело затараторил: – Был я у Зинки-первоклашки, был. У неё тоже мировые веснушки. Так что ты не очень-то… Не одной тебе повезло.
Катя даже вздрогнула от удивления.
– Значит, прыгнул я в форточку, – продолжал человечек. – Понимаешь, терпеть не могу проходить сквозь стекло. Вот уж глупая глупость эти стёкла. Зачем их только вставляют? Лезешь сквозь него, лезешь, даже жарко станет. Но тут форточка была открыта. Удачно получилось. Пока Зинка-первоклашка спала, я все её веснушки пересчитал. Правда, сперва она спала, уткнувшись носом в подушку. Но всё равно у тебя на три веснушки больше. – Человечек вдруг застенчиво улыбнулся. Тёплый, прижался к Катиной шее, сказал совсем тихо: – Знаешь что? Хочешь, зови меня просто Веснушка. И ещё… – Веснушка посмотрел ей прямо в глаза. – Пусть твоё окно всегда будет открытым. Чтоб я всегда мог войти. Ладно?
Катя кивнула.
Мимо Кати прошёл большой тощий пёс со впалыми боками.
У него была удивительно грустная морда. Огорчённые уши. И шерсть печального цвета. Да, да! Не серая, не рыжая, а именно печальная.
Проходя мимо Кати, он посмотрел на неё печальными, любящими глазами, вздохнул.
– Привет, Пудель! – тихонько окликнула его Катя.
– Тоже мне, пудель, – фыркнул Веснушка. – Никогда не видел собаки менее пудельной, чем эта. Это же самая раздворняжная дворняга, какую я только когда-либо видел.
– Не пудель, – согласилась Катя. – Только его хозяин стесняется, что он просто дворняга. Вот он и дал ему имя попородистей: Пудель. Знаешь, какой он противный!
– Кто, Пудель?
– Да нет, его хозяин.
– Сам виноват твой Пудель. – Веснушка осуждающе покачал головой. – О-хо-хо! Надо было глядеть, кого выбирать.
Катя вытаращила глаза.
– Как это глядеть? Ведь это хозяин выбирает себе собаку, а не собака хозяина.
– Ну и глупо, – пожал плечами Веснушка. – И считаю, вне всякого сомнения, собака сама должна выбирать себе хозяина. Солидней надо себя держать, солидней. Прийти, посмотреть не торопясь, всё как следует не спеша обдумать. Не хватать кого попало, первого встречного. Если не понравится, так прямо и сказать: «Извините, вы и ваша конура не совсем в моём вкусе». А если понравится, не суетиться, не кидаться на шею. Согласиться вежливо. Главное, с достоинством. Например, сказать: «Ну что ж. Не возражаю. Беру вас в хозяева». Или: «Я согласен. Вы мне милы». Это было бы гораздо лучше.
«Правда, лучше, – подумала Катя. Тихонько вздохнула. – Вот не знаю, но почему-то мне кажется: Пудель выбрал бы в хозяйки меня».
Рядом с Катей на лавку уселся воробей. Вид боевой, пёрышки на шее торчком, хвост выщипан в драках.
Увидев Веснушку, от восторга разинул клюв, замахал крыльями, будто собираясь упасть в обморок. Ничуть не боясь, начал всё боком-боком подбираться ближе.
Веснушка спокойно кивнул воробью, как старому знакомому.
Воробей затанцевал на скамейке, захлёбываясь от восторга, зачирикал.
– Ничего, спасибо, так, понемножку, – чинно ответил Веснушка.
Воробей опять что-то радостно и пронзительно чирикнул, но вдруг, словно поперхнувшись, смолк, взлетел кверху и повис над Катей, треща короткими крылышками.
В эту минуту откуда-то сзади через спинку скамейки протянулась длинная рука.
Рука – цоп! Схватила Веснушку.
Это был, конечно, Васька. Конечно он! Кто же ещё? Наверно, он только для того и родился, чтобы отравлять Кате жизнь.
– Заводной человечек! – завопил Васька.
Он сунул Веснушку в карман, рывком перелетел через клумбу и понёсся к воротам.
– Отдай! – отчаянно закричала Катя и бросилась за ним вдогонку.
Но она сразу поняла, что ей не догнать Ваську. Ещё бы. У него и ноги были совсем особенные, тренированные. Если ты всех мучаешь, дразнишь, изводишь, то и бегать надо уметь быстрее всех на свете. Расстояние между ними всё увеличивалось.
– Рыжая, конопатая, нос лопа-а-а!..
Васька вдруг с разбегу остановился, расставив ноги, с ужасом глядя на карман своей куртки, куда он сунул Веснушку. Из его кармана, разрастаясь, клубами валил густой чёрно-бурый дым. Да, это был настоящий пожар в кармане! Можно было подумать, что в кармане его куртки развели небольшой костёр. Васька закрутился на месте, метнулся в сторону – но попробуй-ка убеги от собственного кармана!
– Спасите меня! Тушите меня! – заорал Васька, кашляя от дыма и бестолково махая руками. Катя подбежала поближе. Ой! Она чуть не наступила на Веснушку. Веснушка лежал на тротуаре, закрыв глаза, безжизненно раскинув руки в стороны.
– Убился!.. – в отчаянии вскрикнула Катя.
– Не совсем… – томным, умирающим голосом проговорил Веснушка и почесал одну ногу о другую. Катя быстро подняла Веснушку, подышала на него, подула. Прижала к себе. Но Веснушка стал такой горячий, что ей пришлось перекидывать его с ладони на ладонь, как только что выпеченный пирожок. Тем временем Васька со всех ног, оставляя за собой волнистый хвост дыма, мчался на другой конец двора.
Там дворник дядя Семён с задумчивым видом поливал голую клумбу, на которой торчали только рыжие пучки прошлогодней травы.
Послышался изумлённый и негодующий голос дяди Семёна – Васька с разбегу влетел в падающую струю воды.
– Ловко я? – Веснушка от удовольствия рассмеялся. Уселся на Катиной ладони, поёрзал, устраиваясь поудобнее.
– А я так испугалась… – призналась Катя.
– Чего пугаться? Всё просто, как Солнышко! – Веснушка снисходительно посмотрел на неё. – Этот мальчишка сунул меня в карман. Представляешь? Кого? Меня! Куда? В карман! А карман – это как раз такое место, где никогда не бывает Солнышка. Нет, правда, видала ли ты когда-нибудь карман, где светит Солнышко? Не знаю, может быть, ты скажешь, что видала? – Веснушка подозрительно посмотрел на Катю.
– Нет, нет, что ты, я не видала, – поспешно сказала Катя.
– И я не видал, – кивнул Веснушка. – К тому же я попал в какую-то совершенно неподходящую, можно даже сказать, сомнительную компанию. Какие-то липкие бумажки от конфет, ржавые гайки, сломанная зажигалка, гнутый гвоздь. Может, для тебя это и подходящая компания, но для меня – уж извините! Не можешь себе представить, как я разозлился. О чём речь? Я скорее-быстрее-сейчас же-немедленно подпалил бумажки, прожёг карман – и вот я на свободе! – Веснушка доверчиво похлопал рукой по Катиной ладони. – Знаешь, я так и знал, что сразу начнутся весёлые приключения! Поэтому я и разыскал тебя. Только я боялся, что ты гордая.
– Я?! – удивилась Катя.
– Ну да. Конечно. Ведь тебе все завидуют.
– Мне?! – Катя удивилась ещё больше. Она даже невольно оглядела своё платье, голые поцарапанные коленки, сандалии: ну чему тут можно завидовать?
– Ещё бы, – убеждённо сказал Веснушка. – Я так рад, что ты не зазнайка и не задираешь нос. Другая бы на твоём месте с такими-то… Ой! Так и есть!
Веснушка вскочил на ноги, начал испуганно быстро-быстро ощупывать свои карманы.
И, словно убедившись в чём-то, всплеснул руками, с отчаянием посмотрел на Катю, закусил губу.
– Что, что случилось? – испугалась Катя.
– Половина просыпалась… – сказал Веснушка убитым голосом.
– Половина… чего?
– Вот глупая! – с раздражением воскликнул маленький человечек. – Чего-чего… Половина веснушек! У меня карманы были набиты чудесными веснушками. Да не какой-нибудь мелочью, ерундой, которых и не разглядишь вовсе. А крупными, отборными веснушками, одна к одной. Да вон они!
И правда, на том месте, где лежал Веснушка, вывалившись из Васькиного кармана, весь асфальт блестел золотыми крапинками. Будто шёл маляр, нёс ведро с золотой краской, тряхнул кистью и обрызгал асфальт сверкающими каплями.
– Я сейчас соберу их, – неуверенно сказала Катя. Веснушка было нахмурился, но вдруг улыбнулся.
– Нет уж, не соберёшь. – Он сказал это даже с какой-то гордостью. – Зимой, ничего не поделаешь, поблёкнут немного. А как весна наступит, Солнышко пригреет – так сама увидишь, как заблестят. Веснушки – это уж навсегда!
Первым увидел рассыпанные веснушки пёс Пудель. Он как-то неумело, неуверенно завилял хвостом, его огорчённые уши дрогнули. С немым восхищением он обнюхал веснушки и даже почтительно лизнул асфальт.
– Какая прелесть! Веснушки на асфальте! – воскликнул скрипач дядя Федя.
Он резко остановился и, чтобы не наступить на веснушки, вытянулся на цыпочках и взмахнул руками. У дяди Феди были добрые серые глаза и такие толстые губы, что даже немного мешали ему разговаривать.
– Это необыкновенно и очень красиво, – негромко сказал дядя Федя.
– А, ладно, ничего, что просыпались… – беспечно махнул рукой Веснушка. – Правда красиво. Насколько я знаю, больше нигде нет асфальта с веснушками. Даже если обойти весь мир два с половиной раза, всё равно такого не найдёшь. Не знаю, может, ты и видела где-нибудь веснушки на асфальте, а я нет!
Веснушка, прищурившись, посмотрел на Катю.
– Нет, что ты, – покачала головой Катя.
«На асфальте это и вправду красиво, – подумала она, – а вот если на носу…»
Дядя Федя всё ещё стоял, глядя на золотые крапинки на асфальте.
– Хм! Этот человек мне решительно нравится. – Веснушка с важным видом скрестил на груди руки. – Что-то в нём есть такое-этакое… ну, в общем, рыжее. А в веснушках он разбирается просто здорово. Ты, случайно, не знаешь, может, он кончил институт по веснушкам?
– Нет, дядя Федя скрипач, – объяснила Катя, – он на скрипке играет.
– На скрипке? – оживился Веснушка. – О!.. Знаешь, у скрипки звуки такие тонкие-тонкие и всё время чуть-чуть дрожат. По ним можно скользить, хочешь – вверх, а хочешь – вниз. Или ухватиться покрепче обеими руками, зажмуриться – и лети себе вместе с музыкой далеко-далеко. Вот однажды…
Веснушка вдруг умолк. Его ноги обожгли Кате ладонь. Они стали раскалёнными, ну просто как два уголька.
– Нет, конечно-безусловно-наверняка, мне это только кажется, мерещится или что-то в этом роде… – быстро забормотал Веснушка. – Потому что этого просто не может быть. Но всё-таки, что он делает?
Невысокий старичок, кряхтя от усердия, затирал толстой подошвой веснушки на асфальте. У него было такое кислое, сморщенное лицо, как будто он держал за щекой кружочек лимона. Серый косматый шарф, похожий на длинный-предлинный волчий хвост, свисал до земли и мешал ему. Он со злобой несколько раз обмотал его вокруг шеи и снова принялся старательно шаркать ногой.
– Это Взялииобидели, хозяин Пуделя. Тот самый… – прошептала Катя.
Дядя Федя бросился к старикашке, за рукав осторожно оттащил его в сторонку. Взялииобидели тут же придирчиво оглядел рукав: не порвал ли его дядя Федя, не смял ли, не испачкал?
Дядя Федя быстро заговорил, от волнения размахивая длинными нескладными руками:
– Мой старый учитель… Он в нашем городе только проездом. Один вечер… Я должен, я непременно должен сыграть ему мою сонату…
Взялииобидели молча поднял глаза и долгим укоризненным взглядом оглядел дядю Федю.
– Значит, так, – сказал он тихим проникновенным голосом. – И не стыдно вам? И не совестно?
Дядя Федя с испугом отшатнулся от него.
– И ведь сколько лет учились, – голос Взялииобидели задрожал, – консерваторию кончили. И всё для того, чтоб обидеть меня, старика.
– Чем я вас обидел? – пробормотал дядя Федя.
– Ещё спрашиваете? – Взялииобидели с возмущением дёрнул себя за шарф. – Нарочно на скрипке играете. Нашли бы себе занятие тихое, приличное: коробочки бы клеили, кофточки вязали. А то нарочно на скрипке…
– Но музыка… – Дядя Федя в волнении протянул к нему свои длинные руки.
– Обидели!.. – вдруг завизжал старикашка и быстро-быстро засеменил к дому. – Взяли и обидели! Я человек уваваемый!..
Он, несомненно, хотел сказать «уважаемый», но косматый шарф попал ему в рот, и получилось «уваваемый».
Несчастный Пудель покорно и молча поплёлся за ним. Вид у него при этом был такой виноватый, будто это он сам, собственной лапой затирал веснушки на асфальте и запрещал дяде Феде играть на скрипке.
Веснушка в недоумении посмотрел на Катю.
– Они соседи, понимаешь, – объяснила Катя. – Взялииобидели не разрешает дяде Феде играть на скрипке. Ещё днём – ничего, а чуть вечер – сразу начинает стучать в стенку кулаком и кричать: «Взяли и обидели! А я человек уважаемый!»
– Вечер – это когда Солнышко уже не светит. Я так это дело понимаю, – задумчиво проговорил Веснушка. Он удивительно нежно произнёс слово «Солнышко». – А где живёт этот твой Взялииобидели?
– Вот его окно. – Катя протянула свободную руку, показала. – Видишь, на всех окнах занавески, цветы, а у него только бутылка кефира.
Вдруг Катиной руке стало прохладней. Веснушки на ладони не было.
Катя в растерянности огляделась. Ей показалось, что в полуоткрытую форточку Взялииобидели скользнуло что-то маленькое, сверкнувшее жёлтым огоньком.
Блеснула круглая золотая пятка босой ноги. Это был Веснушка.
Дядя Федя играл на скрипке.
Катя сама видела, как в его дверь позвонил старичок с длинными седыми волосами и печальным крючковатым носом.
Катя подошла к окну. Так музыка была слышнее.
«Как хорошо, – подумала Катя. – Я понимаю, о чём рассказывает эта музыка. Вот тёмный лес. Это ведут свой разговор старые деревья. Их листья и ветви. Ведь они столько знают. А вот ручеёк. Он ни о чём не думает, так звенит, дребезжит по камешкам. А это в глубине леса проснулось страшное чудовище. Вот оно идёт по лесу. Как страшно трещат деревья… Ох, не иначе, сейчас Взялииобидели начнёт стучать в стенку…»
Но почему-то на этот раз Взялииобидели затаился и молчал.
По двору прошла красавица Нинка-блондинка. В школе Катя сидела на парте как раз позади неё. Так что все пять уроков Катя видела перед собой её толстую ровную косу и аккуратный коричневый бант на затылке. Когда Катя ложилась спать и закрывала глаза, она опять видела эту ровную золотистую косу и коричневый бант.
На перемене Катя сторонилась Нинки-блондинки, уходила на другой конец коридора.
«Рыжая. Кто это будет дружить с рыжей?» – горько думала она.
Нинка-блондинка села на лавочку под дерево. Рядом с ней пристроились её закадычные подруги Галя и Валя.
О чём-то зашептались. Нинка-блондинка рассмеялась.
«Может, обо мне говорят? Ну и пусть…»
Сумерки расползлись по двору. Девчонок под деревом стало почти не видно. Только чуть белели лица и коленки.
Катя снова прислушалась к звукам скрипки. Странно, почему молчит Взялииобидели? Не кричит, не стучит кулаками. Ох, не к добру это…
«А вдруг Взялииобидели изловил Веснушку? – Катино сердце вздрогнуло, застучало испуганно и часто. – Обманул его, заманил. Схватил щипцами для сахара. Или ножницами… на кусочки…»
Катю даже затошнило, стало познабливать от страха. Не в силах больше ждать, Катя выскользнула на лестницу, поднялась на второй этаж.
Собралась с духом, нажала звонок. Дверь открыл сам Взялииобидели. Серый шарф волочился за ним по полу, собирая клочья пыли.
– Одолжите, пожалуйста, морковку, – сказала Катя скромным голосом. Взялииобидели ничего не ответил. Он как будто и не видел её. – Морковку, – уже шёпотом повторила Катя и пальцами показала что-то очень маленькое.
– Морковку?! Не знаю я никакой морковки! Не знаком! – вдруг взвизгнул Взялииобидели и, повернувшись, бегом бросился в свою комнату.
Катя осталась одна в полутёмной передней. Здесь звуки скрипки были ещё слышней. Она на секунду заслушалась, но тут из-за покосившегося облупленного шкафа вышел Пудель. Весь в пыли. Длинная паутина, как антенна, натянулась от правого уха до хвоста. Посмотрел на Катю глубокими строгими глазами. Потом озабоченно мотнул головой в сторону двери, за которой скрылся Взялииобидели. Катя сразу всё поняла. Тихонько, одним пальцем, она толкнула дверь Взялииобидели. Дверь по-кошачьи мяукнула и открылась. Всю комнату заливал какой-то странный, необычный свет. За окном стояла густая темнота. Два окна глядели в комнату, как два пустых чёрных глаза. А в комнате был день, ясный солнечный день. Сначала Кате показалось, что это светит торшер, похожий на гриб-поганку на длинной ножке. Да нет же! Ни за что не поверите! Комнату освещал электрический чайник.
Никогда ещё Катя не видела, чтобы комнату освещали чайниками. Но это было именно так. Катя вгляделась… Ой! Да это же Веснушка!
Он отплясывал какой-то лихой дикий танец на крышке чайника. Он взмахивал руками, кувыркался через голову, подскакивал, отчаянно задирая ноги. Всё это он проделывал с такой немыслимой быстротой, что разглядеть его было почти невозможно. Просто искра, колючая, сверкающая, танцевала на крышке чайника.
Взялииобидели, судорожно глотнув воздух, сорвал с постели одеяло, крадучись и приседая, подобрался к чайнику и накрыл его одеялом.
Но Веснушка в последний момент успел выскользнуть из-под одеяла и перескочил на хрустальную люстру.
Что тут началось! Можно было подумать, что в люстру вместо лампочки ввинтили кусочек солнца.
Тёплые лучи, вперемешку с разноцветными зайчиками, жёлтыми, синими, оранжевыми, завертелись по всей комнате.
Взялииобидели ухватился за полосатый матрац, наполовину стянул его с постели, но, видимо, понял, что никакой матрац его не спасёт.
Веснушка прыгал по хрустальным подвескам, каждый его шаг – жгучие искры, вспышки, блески так и сыпались с потолка.
При этом люстра ещё хихикала, захлёбывалась, даже повизгивала от смеха.
– Ой! Не могу! Хи-хи-хи! Посмотрите только на него! Ой! Держите меня, я сейчас упаду! Ха-ха-ха!
А за стеной пела скрипка. Последний звук, чистый и ясный, поднялся высоко-высоко, немного погрустил в воздухе и умолк.
Дядя Федя кончил играть.
Веснушка перестал прыгать, остановился как бы в нерешительности. Наклонил голову набок, опустил руки. Люстра погасла. В комнате стало сразу темно и мрачно. Слабо светила только одна хрустальная звёздочка, на которой стоял Веснушка.
Веснушка посмотрел в глубокое чёрное окно, зябко поёжился и побежал по потолку. Катя увидела, что бежит он вниз головой, быстро переставляя ножки по пыльному электропроводу.
Катя протянула руку – Веснушка соскочил ей на ладонь.
Ух и горячий же он был – не удержать. Катя принялась изо всех сил дуть на него.
Взялииобидели сделал шаг к Кате, но наступил на конец собственного шарфа и, чуть не задохнувшись, остановился, выпучил глаза.
– Так вот она какая, морковка! – прошипел он. – Вот оно что! Взяли и обидели!
Кто-то ещё зашипел на Катю из-под стола. Это был Кот Ангорский.
О проекте
О подписке