3

Когда мы возвращаемся в кампус, все уже ужинают. А мы не голодные – капсулы и круассана нам хватит до утра. Лу все равно тянет меня в столовую. Мы берем себе по питательному коктейлю и садимся за стол к девчонкам. Все притихли и слушают историю Самиры. Она, как всегда, вещает что-то про мальчиков, секс и другие неинтересные вещи, которые почему-то так нравятся остальным. У них даже глаза горят, когда Сам рассказывает, как они с Алеком целовались за корпусом. Сомневаюсь, что она говорит правду. Чтобы не выпадать из тусовки, я тяну свой компот и внимательно смотрю на нее. Ее веки всегда полуприкрыты, как будто она еще не проснулась. Меня почему-то это ужасно бесит. Вообще, Самира неплохая девчонка, но уж больно помешанная на мальчишках. В прошлом месяце постоянно заливала про Билли из сто тридцатого, теперь вот Алехандро.

Я со скучающим видом разглядываю ее лицо с крупной родинкой возле верхней губы, когда наши взгляды вдруг встречаются, и на меня снова падает пелена. Как тогда днем. Я словно вижу себя чужими глазами. И внутри все странно щекочет, чувствую, как напрягаются соски, когда слышу, как Самира вновь говорит что-то про Алека. Но это явно не мое тело щекочет и горит. Когда я моргаю, все проходит, я снова вижу перед собой Самиру и, сюрприз, соски-то стоят у нее. С моими все в порядке.

Девчонки смеются над очередной ее шуткой. Я отвожу взгляд, меня пробивает дрожь, сердце вдруг начинает странно пульсировать. Кто-то трясет меня за плечо, я поворачиваюсь – это Лу:

– Ты чего? – шепчет она мне.

– А? – я протираю глаза и смотрю на нее.

– Ты какая-то бледная, с тобой все ок? – на лбу у нее снова появляется беспокойная морщинка. – Может, таблетка плохая была?

Я отрицательно мотаю головой.

– Пойдем в комнату? – спрашивает она.

– Да, – я неуверенно встаю, Лу берет меня за руку, и мы медленно поднимаемся к себе.

В комнате я ложусь на кровать, достаю из тумбочки голосового и сжимаю его в ладони. Его мне подарили родители еще до отъезда в инкубатор. Они сказали, что я могу отправлять через него им любые сообщения, если захочу. Родители не следят за мной по ведущимся постоянно записям картинки перед глазами, хотя так делает большинство предков. Они настояли на самом высоком уровне шифрования, когда отдавали меня сюда. Им хотелось, чтобы моя жизнь оставалась моей и ни в коем случае не стала общественным достоянием. А Гарри, мой голосовой, это тонкая связь с ними – если захочу, смогу отправить что-то им лично, без посредников в лице надзирателей. После интеграции такая роскошь будет недоступной. Воспитатели просматривают все логи виртуальностей воспитанников. Не знаю, где они находят столько времени, но пока никто так и не смог сломать систему. Хотя судя по рассказам Тилли, многие мальчишки пытались вскрыть сеть для беспрепятственного доступа к порнухе. Иногда мне кажется, что сексом все интересуются только потому, что он под запретом до определенного возраста. Под запретом здесь, в инкубаторе. На воле, говорят, можно практически все, поэтому никто уже не помешан на этой теме. Поэтому сокращается население. Людей год от года все меньше, потому что во взрослом мире секс вообще мало кому интересен, а уж продолжение рода и подавно. Думаю, как только снимут запрет с выращивания детей в пробирках, люди вообще перестанут размножаться естественным путем.

Кошмар, как же хочется на волю, как я устала от этих дураков…

– Ты там плачешь, что ли? – Лу плюхается на мою кровать.

– Просто устала, – я отворачиваюсь к стенке.

– Не трогать тебя, да? – она заботливо гладит мою пятку.

– Я посплю, – буркаю я в подушку.

– Окей, – Лу вдруг исчезает. Я лишь через долю секунды понимаю, что она переместилась, и резко сажусь.

– Что, – она сидит на своей кровати и хихикает, – напугалась?

– Круто ты, – улыбаюсь я.

Она подмигивает мне и погружается в виртуальность. Ее взгляд снова рассредотачивается и тускнеет.

– Лу! – громко зову ее я. Она игнорирует, видимо, подключила ушные сенсоры.

Я снова растягиваюсь на кровати и прикрепляю стикер голосового помощника за ухо. Он мгновенно активируется и говорит:

– Привет, Лиза! Давно не виделись! Как я рад снова с тобой поболтать!

– Привет, Гарри, – я расплываюсь в улыбке.

– Принять визуальную форму? – спрашивает он.

Гарри может собираться в любую голограмму, чтобы проще было общаться. Я иногда задаю параметры собаки, которая в молодости была у моей бабушки Мари. Она показывала мне голограммы, а потом вообще загрузила слепок в систему. По-моему, порода называлась фокстерьер. Это было давно, когда еще можно было заводить биологических домашних питомцев. Гарри не всегда собака, иногда я задаю форму плюшевой игрушки или даже кого-то из своих родителей, но это совсем редко. Когда я смогу подключаться к виртуальности, он сможет обойтись без этого и его тело станет дополненной реальностью, видеть его буду только я. Но пока моего пса видят все. И подшучивают надо мной. Поэтому я редко включаю его в режиме голограммы. Да и вообще почти не пользуюсь. Он довольно бестолковый, но иногда, когда я скучаю по воле, от разговоров с ним мне становится легче.

– Не нужно, давай просто поболтаем, – отвечаю я.

– Как прошел твой день?

– Как-то странно, – признаюсь я. – Я хотела спросить, ты не знаешь, что чувствовали мои родители, когда первый раз осознали способности? Как это было?

– Лиза, ты думаешь, что нашла свою силу? – в тоне слышится улыбка.

– Не знаю, просто сегодня происходила какая-то фигня…

– Расскажешь?

Голос Гарри выбрали родители. Это какой-то допотопный актер, начитавший сотни детских сказок. Мне нравится, он как теплое одеяло.

– Ну, типа я… – я на всякий случай понижаю голос, – как будто я перемещалась в сознания других людей на секунду и вроде бы видела и чувствовала то же, что и они. Такое бывает?

– Интересно, сейчас поищу, – Гарри, в отличие от меня имеет доступ к сети. – Хм, есть пара любопытных историй. Вот, послушай: «Эмпатия – это осознанное сопереживание текущему эмоциональному состоянию постороннего человека без потери ощущения реальности этого ощущения. После Пандемии Телепатии в две тысячи сто пятидесятых начали появляться свидетельства очень развитой способности к эмпатии». Может быть, твоя способность – эмпатия?

– Эмпатия? – как-то скучно. – Я думала, эмпаты могут просто чувствовать то, что чувствуют другие. Я-то и видеть могла. Чуть-чуть, на пару секунд…

– Есть отдельный вид визуальной телепатии, когда человек может видеть глазами другого. Но остальные чувства исключены. Только картинка, – Гарри просто кладезь информации.

– У меня было и то, и то. А еще я даже чувствовала тело.

– Тело?

– Ну там…, – не говорить же ему про соски? – Ну мурашки там, или волосы дыбом встают.

– Такие тоже есть, кажется, их называют телекинестериками, они могут не только почувствовать чужую боль или наслаждение, но и транслировать ее другому человеку.

– Прикольно, – я сразу вспоминаю разговоры девчонок про поцелуи. Получается, можно будет почувствовать все с обеих сторон, любопытно.

– Тут стоит возрастное ограничение, но мне-то оно не страшно, – продолжает изучать сеть Гарри. – Пишут, что телекинестетики очень редки, и одно время секс-индустрия охотилась за ними, чтобы использовать в качестве секс-работников.

– Фу, – это, конечно, очень интересно, но сколько уже можно думать про секс?!

– Да, сейчас этот вид способностей особенно охраняем, поскольку наравне со сверхтелепатами опасен для общества, если не находится под контролем.

– Ужас какой! – я сажусь в кровати. – Если я этот кинестетик, меня что, запрут в психушку?

– Нет, что ты! – он как будто смеется, по-моему, ничего смешного. – Просто будут охранять и попросят раз в год сдавать тесты и записи на проверку.

– Тотальный контроль, ясно…

– Везде кроме…

– …Шаи? – с первой попытки угадываю я.

– Так точно! На нашей родине вообще никак не контролируют сверхспособности.

– Странно, что все еще не поубивали друг друга.

– Судя по исследованиям, общество подстраивается под эволюцию. Так что это все равно, как если бы на заре грамотности люди бы убивали тех, кто научился писать и читать.

– Да слышала я это, – я закатываю глаза, что он со мной как с маленькой-то? – Просто тебе не кажется, что сто лет – маловато для эволюции? Это понятно даже мне, малолетке!

– Твоя бабушка Мария Михайловна работала вместе с корпорацией Эмиля Озкана, который считал, что необходимо способствовать процессу. Она помогла ввести какую-то программу, помощи людям со способностями.

– Из-за этого люди на Шаи стали сильнее, чем остальные?

– Сеть считает, что во всем виновата корпорация Schai, но маргинальные ученые ищут доказательства того, что причиной изменений является океан планеты, который со времен колонизации…

– Да-да, – я перебиваю Гарри. Его иногда заносит, но я не обижаюсь, он ведь всего лишь цифровой помощник, вряд ли он понимает, что мне не нравится так много говорить про дом, то есть про Шаи, дом у меня здесь.

– Я согласен с маргиналами. Поскольку среди них были выдающиеся умы, такие как Лю Чан и Джон Салливан, пионеры исследования сверхспособностей в корреляции с океанической активностью.

– Я помню, родители рассказывали мне про них. И про других, – меня обрывает дверной сигнал.

– Кто это? – шепотом спрашивает Гарри.

– Откуда я знаю? – я встаю с кровати и иду открывать.

– Спроси! – уже советует мне помощник на ухо.

– Кто там? – скучающим голосом следую я его совету.

– Это Алек, Алехандро, мы виделись сегодня в кондитерской, – слышится из-за двери знакомый голос.

– А, привет, – я взмахиваю рукой, и дверь исчезает в проеме. – Ты чего тут?

– Как дела? – спрашивает он, привалившись к стенке.

– Нормально, тебе что-то нужно? – я нервничаю, ведь Самира живет через три комнаты!

– Просто хотел поболтать. Так я зайду? – он заглядывает внутрь. Там на кровати с пустым взглядом лежит Лу. – В вире? – кивает он на нее.

– Да, – вздыхаю я, пропуская его.

– У меня все друзья там зависают, – Алек проходит мимо и смотрит на мою подругу. Она беззащитно моргает, глядя в пустоту, и едва заметно двигает губами. – Я пока не был.

– У тебя тоже запрет? – удивляюсь я.

– Тоже? – на его щеках появляются ямочки. – У тебя запрет на виртуальность?

– Ну да, – я вспыхиваю, уж не знаю почему. – Я еще не прошла идентификацию.

– У меня нет запрета, я просто не хочу туда ходить до выпуска, – он отворачивается от Лу и начинает шагать по комнате. – Мне кажется, это идиотизм, зависать там. Мне больше нравятся фильмы и книги. Ты же читаешь книги?

– Слушаю в основном, – признаюсь я.

Мне нравится слушать, как Гарри читает, у него классный голос.

– Я тоже иногда слушаю. Ты какие любишь?

– Не знаю, – я сажусь в кресло у стола, это моя безопасная зона. – Мне разное нравится…

– А я поставил себе цель прочесть до выпуска всех главных классиков!

Ну и скука!

– Ты какую последнюю книгу прочитала? – он обходит вокруг меня и садится на край стола.

– Ну, – я запинаюсь, признаваться в том, что читаешь попсовое старье, совсем не хочется. С другой стороны, что может быть хуже классиков? – Последнее из того, что понравилось – «Пурпур черной дыры», – выпаливаю я.

– Да ладно? – его глаза так округляются, что на секунду кажется, будто голубые кристаллики зрачков сейчас вывалятся наружу. – Эта книга же под запретом до выпуска! – он встает со стола и резко поворачивает мой стул к себе. – Как ты ее раздобыла?

– Не знаю, она есть в семейной цифровой библиотеке, – я вжимаюсь в спинку, потому что он нависает прямо надо мной.

От него приятно пахнет. Не очень понятно, чем.

– Дашь почитать?

– Если она под запретом, она не отправится.

– Я могу почитать с тобой, или послушать, – Алек склоняется надо мной так низко, что я уже не знаю, куда деваться, поэтому просто отталкиваю его рукой со всего размаху. Он выпрямляется и чуть не теряет равновесия. – Ладно, – Алек поднимает раскрытые ладони. – Не хочешь, не надо. У меня все равно еще куча книг недочитанных, – его голос чуть заметно дрожит.

– Да нет, – я поджимаю ноги и обхватываю колени руками. – Я не против. Можешь приходить, читать…

– Ладно, – он снова улыбается и садится на длинный узкий подоконник. – Тогда приду.

Внезапно меня пронзает ужасная боль, как будто сердце останавливается и отказывается биться. Я не могу вдохнуть, зажмуриваюсь и вижу перед собой свою комнату, но со стороны. Вижу себя на стуле, Алека напротив. Вдруг он поднимает взгляд и машет мне:

– Привет!

Я снова открываю глаза, разворачиваюсь к двери и вижу в проеме Самиру. Она покраснела, ее губы дрожат, она с ненавистью смотрит на меня. Я еле выдавливаю из себя:

– Самира, привет…

– Ты Самира? – Алек улыбается и хлопает себя по груди: – Меня зовут Алехандро, я из сто сорок шестого корпуса. По-моему, мы виделись как-то в городе?

Черноволосая девушка в дверях порывисто убегает, ничего ему не ответив.

– Странно, – он смотрит на меня. – Твоя подруга?

– Соседка, – отвечаю я, переводя дух. Все, смертный приговор вынесен…

– Я закрою? – спрашивает Алек, кивая на дверь.

Что же тебе, идиот, эта мысль не пришла сразу, как появился?

– Я сама, – я встаю и подхожу к двери, выглядываю в коридор. Там уже толпится кучка девчонок, все утешают Самиру. Она стоит спиной ко мне и прячет лицо в ладонях. Наверное, плачет. Я закрываю дверь.

– Долго она так может? – спрашивает Алек.

Я не сразу понимаю, что он говорит о Лу, потому что перед глазами ярко вспыхивают картины моей будущей экзекуции.

– Да, целыми днями, – отвечаю я.

– Мда, – он качает головой, когда я прохожу мимо, чтобы вернуться на стул, он ловит мою руку и тянет к себе. – Садись тут, – указывает он на подоконник, не выпуская мое запястье. У него очень тонкие и длинные пальцы.

Я опускаюсь рядом и вздыхаю. Лучше бы он уже ушел. Он ведь даже мне не нравится. Просто смазливый парень.

– А мы уже были знакомы раньше, ты помнишь? – спрашивает он.

– Разве? – я с сомнением вглядываюсь в его лицо.

– Да, это было лет шесть назад, – Алек отпускает мое запястье и переплетает наши пальцы. Странное чувство, я как будто трогаю свои собственные руки. – Нас тогда всех без способностей загнали на обучающий фильм, не помнишь?

Я хмурюсь, мне сложно одновременно вспоминать какую-то ерунду и мириться с необычными ощущениями. Кажется, что-то такое и правда было.

– Это где рассказывали, что нельзя паниковать, если понимаете, что происходит что-то странное?

– Да, дурь на два часа, – смеется он, его щеки зарумяниваются. – Я тогда после фильма напугал всех до усрачки, когда мы ехали в тоннеле обратно в кампус.

– Ты тот мальчик, который заставил всех слушать какую-то странную музыку?

– Точно, – Алек опускает глаза. – Это был Эрик Сати, третья Гипнопедия в исполнении Жака Люсьена.

– Ну и ну, помню.

– Мне тогда было девять, родители только привезли меня в инкубатор и я ужасно скучал по дому. А отцы тогда вечно слушали этот альбом.

– Ты поэтому решил читать классиков?

– Наверное, – он сжимает мою ладонь. Или я сжимаю его? – Ты тогда сразу поняла, что это я, пока все оглядывались по сторонам.

– Я думала, все поняли. Музыка ведь от тебя исходила.

– Не-а, – Алек мотает головой и темные кудри качаются. – Музыка была у всех тут, – он стучит по виску. – Потому что у меня самая элементарная способность – аудиопатия. Я могу передавать звуки прямо в мозг.

– Как радио?

– Как радио, – он пристально смотрит на меня. – Как ты поняла тогда, что это я? Я же сам еще не понял. Какая у тебя способность?

Я молча пожимаю плечами.

– Нет у меня никаких способностей.

– Странно, я думал, ты можешь читать мысли или что-то в этом роде. Я потом всегда хотел подружиться с тобой. Но у тебя такой вид, что лучше не подходить, – он хмыкает, но руку не выпускает. Ладонь уже вспотела. Обе вспотели.

– Я не очень… общительный человек, – это чистая правда.

Видимо, после этой истории с Самирой придется и вовсе стать изгоем.

– Это заметно, – Алек двигается ближе. – Меня вообще парни подбили сегодня подойти.

– На спор, что ли? – я делаю усилие, чтобы не отодвинуться

– Типа того, – смущается он.

Ужас, пытка какая-то! Ни за что бы не подписалась добровольно на все это.

– Мне самому ни за что не хватило бы смелости. Даже напичкали меня таблетками. Всю ночь, наверное, теперь не усну, – Алек как-то нервно смеется.

– Шесть лет, – зачем-то говорю я. – Я бы тебя не вспомнила. Ты был какой-то другой тогда.

– Меньше? – он вздрагивает от смеха, отпускает мою руку и обнимает. Теперь мне совершенно ясно, что я ощущаю его чувства: потеют ладони и спина, то холодно, то жарко, очень вкусно пахнет, видимо, от меня. Это ужасно странно. Зато он начинает казаться мне милым.

– Волосы были короче, – улыбаюсь я в ответ и прячу пальцы между коленей.

– Можно я тебя поцелую? – спрашивает Алек шепотом мне на ухо.

Ну что уж, все равно мне конец, Самира сегодня же распнет меня в душевой. Или завтра толкнет на лестнице, и я сломаю шею. Какая там у нее способность? Не видать мне нормальной жизни, можно спокойно целоваться. К тому же я ведь еще никогда этого не делала…

Его лицо очень близко, я поворачиваюсь, еще секунду размышляю, представляя, как Самира просит Тилли расщепить меня на атомы, и целую его в губы. Дальше происходит что-то совсем уж странное, потому что я словно проникаю в его тело и могу ощущать этот поцелуй с обеих сторон. Наши рты какие-то слюнявые и слишком мягкие, как улитки или устрицы. Довольно противно, но в этом что-то есть. Особенно учитывая, что я не понимаю, кто из нас хуже целуется. Я не могу отделить его ощущений от своих. Какой-то тяжелый ступор во всем теле. В книгах и кино во время поцелуя всегда обнимаются или трогают друг друга. А мы просто сидим, как истуканы, прилипшие друг к другу ртами. И вдруг в моей голове раздается музыка. Та самая странная мелодия, которую я слышала шесть лет назад в тоннеле между городом и кампусом. Я бы ее никогда не вспомнила.

Не знаю, сколько длится этот поцелуй, если это можно вообще назвать поцелуем. Но в какой-то момент становится очевидным, что дело затянулось. Мы сопим носами, не переставая соприкасаться губами и немного языками. Мне становится смешно. Или ему? Мы почти одновременно начинаем трястись от смеха и, в конце концов, срываемся на хохот, утирая щеки от слюней.

– Извини, – отсмеявшись, говорит Алек. – Ты мне правда очень нравишься. Будем встречаться?

– Давай, – отвечаю я. Меня постепенно отпускает, я перестаю чувствовать его ощущения. Остаюсь наедине со своими. – Только не удивляйся, если найдешь меня завтра мертвой.

– В смысле?

– Да в тебя влюблена наша самая звездная девчонка, думаю, она меня сегодня убьет.

– Если убьет, будет иметь дело со мной! – он снова кладет свою длинную ладонь на мою. – Я думал, мертвым найдут меня. Я был уверен, что ты меня выставишь. Или пошлешь…

– Выглядел ты очень самоуверенно.

– Я старался, – Алек откинул свои темные локоны со лба и спросил: – Пойдем завтра в цифровую библиотеку?

– Пойдем, – улыбнулась я. – Только не заставляй меня читать твоих классиков!

– Не буду, если поделишься «Черной дырой»! – он смотрит на время, до комендантского часа осталось всего несколько минут. – Я зайду за тобой завтра утром?

Я киваю.

– До этого момента никому не открывай, – смеется Алек и встает с подоконника. – Тогда до завтра?

Он подходит к двери, я поднимаюсь, чтобы проводить его.

– Может, поцелуемся еще раз?

– Можно, – я подхожу ближе, он меня обнимает, и мы снова целуемся.

– Хватит уже лизаться, – вдруг раздается недовольный голос моей соседки по комнате. – Давай вали уже, Алехандро!

– Все, ухожу! – смеясь, Алек выпускает меня из объятий и исчезает за дверью.

Когда та закрывается, Лу подскакивает ко мне и громко шепчет:

– Ну ты даешь! Как тебе это удалось?!

Свет перед глазами начинает меркнуть, лицо подруги расплывается, я чувствую, что сейчас упаду в обморок. Я пытаюсь найти опору, ощупывая воздух руками и…