Нина прошла в ванную, намочила там холодной водой полотенце и вернулась в спальню. Она аккуратно приподняла Элли за плечи, повернула к себе и мягко, но решительно вытерла ей лицо. Элли перестала рыдать. Она сидела на своей постели и молчала, её лицо было белее снега, и синие глаза казались неправдоподобно огромными на осунувшемся лице.

– Ну, что ты, милая, – Нина любовно отвела с лица Элли длинные светлые пряди. – Что ты так убиваешься?

–Няня, я неудачница…

– Нет, это не так! – Нина горячо запротестовала. – Мы уже знаем, что ты прекрасно сдала экзамен, и что тебе предложили прослушивание. Ты молодец! Мы все тобой гордимся!

– Ты просто меня утешаешь, – Элли слабо улыбнулась. – Я знаю, что подвела родителей, маму…

Нина украдкой вздохнула. Да, Елена Данилевская была «крепким орешком». С самого своего рождения она была любимицей, принцессой, чьи капризы исполнялись моментально. Потом, после замужества – королевой, которой было достаточно повести красиво выщипанной бровью, и все её желания воплощались в жизнь без обсуждения.

Елена, которую друзья-мужчины часто называли «Елена Прекрасная», а заклятые подруги за спиной называли «Лена-гиена» была очень красива, очень образованна, очень утонченна, очень ухожена. И – поглощена собой. Полностью.

Вероятно, она испытывала к дочери сострадание и жалость, но иногда Нине казалось, что для этой красивой – словно картинка на обложке глянцевого журнала – женщины, личный успех и известность были важнее всего. И Нина точно знала, что Елена «Прекрасная» Данилевская испытала сильное, разрушающее разочарование – её дочь, которая просто обязана была стать звездой, сошла с дистанции. Во всяком случае – на время.

Нина смотрела на Элли и пыталась сама себе внушить, что может быть в такой тяжёлый для всей семьи момент, Елена сможет дать дочери хоть немного человеческого тепла.

После того как родители привезли Элли из больницы, Нина заметила, что между супругами что-то изменилось. И хотя Альберт всё также был галантен по отношению к жене, а Елена улыбалась всё так же, словно она английская королева, но точно, что-то изменилось – в глазах Альберта появился стальной блеск, чего раньше не было, а Елена как-то притихла, чего раньше тоже не наблюдалось.

Кроме того, Елена сама отвела дочь в спальню, помогла ей раздеться, а перед сном зашла к ней пожелать спокойной ночи. Да, точно что-то случилось… Раньше она не утруждала себя такими мелочами, для этого была Нина.

«Неужели Альберт всё-таки решил показать, кто в доме хозяин?.. А может, что-то в больнице произошло», – подумала тогда Нина.

В больнице, действительно «что-то произошло». Пока Альберт и Елена ждали, когда отпустят Элли, они поговорили с её лечащим врачом – и не только.

Доктор Крапивин, осмотревший руку Элли, сказал, что многое зависит от психологического состояния девушки. Когда её привёз в больницу тот самый водитель, который её сбил, Элли вела себя несколько странно.

– Видите ли, Элли здоровой рукой прижимала к себе скрипку, а другая рука, травмированная, висела плетью вдоль её тела. Казалось, что она не чувствует боли, и главное для неё в тот момент было сохранить свой инструмент, – доктор в задумчивости покачал головой. – Это тревожный симптом.

– Не знаю, что вас встревожило, доктор, – Елена поправила локон, имевший наглость выбиться из идеальной причёски и тем самым нарушить гармонию. – Скрипка очень дорогая, известного мастера и Элли прекрасно знает, что о ней нужно заботиться.

А вот доктор был несколько удивлен: женщина, стоявшая перед ним, была не похожа на мать, у которой только что машина сбила ребёнка – она держалась хладнокровно, спокойно, и отстранённо… Её муж был куда больше взволнован происшедшим.

«Что же, нервная система иногда выкидывает и не такие фортели», – подумал Крапивин.

– Девушка была в состоянии глубоко шока, было понятно, что это происшествие её сильно потрясло – потрясло до глубины души, – продолжил он. – Все процедур, которые ей прошлось пройти – осмотр, снимки, наложение гипса – она перенесла молча, отрешённо, словно это всё происходило не с ней. Она ни с кем не говорила, не произнесла ни одного слова. О том, что случилось, мы тоже узнали от водителя машины – на дорогу выскочил щенок, Элли попыталась его спасти, именно в этот момент её сбил автомобиль. Мы и вас смогли вызвать только благодаря тому, что при ней оказались документы.

– Доктор, скажите, а как скоро она начнёт играть? – мать задала этот вопрос несколько более взволнованным тоном.

– Гипс мы снимем через месяц, потом некоторое время уйдёт на восстановление.

– Для нас это очень важно, доктор, понимаете – очень важно. Элли должна пройти прослушивание в оркестр оперного театра. Никак нельзя ускорить процесс выздоровления? Может быть – физиотерапия, или иглоукалывание, или что-то ещё? – щёки женщины порозовели, она явно заволновалась.

– Видите ли, боюсь, что о карьере профессиональной скрипачки можно забыть надолго, – доктор вздохнул: разговор с этой женщиной ему был неприятен.

– Как это надолго? Что вы говорите?! – Елена повысила голос, и муж взял её за руку.

– Ладьевидная кость очень хрупкая. Не очень большую нагрузку рука сможет выносить довольно быстро – недели через две после снятия гипса, – пояснил доктор. – А вот в полную силу, как работают профессиональные музыканты, возможно – никогда.

Женщина ахнула, муж обнял её за плечи.

– Скажите, доктор, почему вы заговорили в первую очередь о психологическом состоянии Элли? – Альберт наконец-то задал вопрос, который мучил его больше всего.

– Видите ли, девушка ещё совсем молода. То, что с ней произошло, явно нанесло ей сильнейшую психологическую травму. Обязательно нужно донести до неё, что этот перелом не ставит крест на всей её жизни. Ведь жизнь, в конце концов, не состоит только из занятий музыкой, или любой другой профессией. Иначе – если состояние шока даст последствия, она может войти в глубокую депрессию, и вообще потерять вкус к жизни, – доктор надеялся, что его услышат.

Похоже, что из всего сказанного, мать услышала только «…в полную силу, как работают профессиональные музыканты, возможно – никогда». К счастью, хотя бы отец выслушал доктора внимательно.

Они отошли в сторону, и присели на диван, ожидая, когда Элли отпустят после оформления необходимых документов.

– Елена, дорогая, всё будет хорошо, – Альберт пытался утешить жену.

– Ал, как ты не понимаешь, – Елена подняла на него полыхающие гневом глаза. – Столько работы, столько надежд, ожиданий! И всё это – рухнуло из-за какого-то щенка! О чём она только думала?!

– Ленчик…

– Не зови меня так! Я – Елена! – женщина вскочила и с негодованием уставилась на мужа.

– Хорошо, хорошо! – он тоже поднялся и подошёл к жене. – Прошу тебя, Елена, нашей девочке сейчас очень плохо, будь с ней помягче. Она наша дочь!

– Да, она наша дочь! И она была обязана помнить обо мне! – Она спохватилась, осеклась, но тут же поправилась. – Помнить о нас! И из-за какого-то глупого щенка она разрушила мои… то есть… наши планы!

– Елена! Это её жизнь! Жизнь! Она могла погибнуть! А ты говоришь о каких-то планах! Опомнись! – Альберт взял жену за плечи и встряхнул. – Успокойся, на нас уже обращают внимание!

Женщина тут же взяла себя в руки.

– Да, ты прав, не нужно привлекать лишнего внимания. Возможно, ещё не всё потеряно. Мы покажем её лучшим врачам, они помогут скрипачке восстановить руку.

– Елена, да опомнись же ты! Ты говоришь о нашей дочери в третьем лице! У неё есть имя, в конце концов!

– Хорошо, хорошо, хорошо! Только не нужно делать из меня плохую мать! Я всё для неё… для Элли… делала!

– Да, у нашей дочери были учителя и вечные занятия! Но была ли у неё мать? Нина знает об Элли больше, чем ты, и заботится о ней лучше, чем ты!

– Альберт, что ты говоришь! – лицо Елены пошло пятнами и сейчас она совсем не была похожа на «Елену Прекрасную».

– Да! Ты всегда была слишком занята только собой! Твои планы, твои мечты, твои цели, твои друзья, твои фото в газетах и интернете! Сколько можно! И даже в такой момент ты думаешь не о том, что твоя дочь пострадала, и могла погибнуть, а о том, что твои планы придётся изменить!

– Альберт! – женщина потеряла дар речи, она стояла в замешательстве с открытым ртом и судорожно дышала.

– Послушай меня, Елена, – Альберт подошёл к жене вплотную и пристально посмотрел ей в глаза. – Я люблю тебя, люблю очень сильно, и из-за этого чувства я молчал слишком долго и слишком долго позволял тебе делать всё, что тебе взбредёт в голову. Но с этой минуты ты возьмёшь все свои амбиции и засунешь их… подальше. Ты поняла?!

– Да, Ал, поняла… – Елена была в растерянности, муж никогда так с ней не разговаривал.

– И с этой минуты ты будешь относиться к нашей девочке как к дочери, а не как к своей заводной кукле! Это понятно?! – в голосе Альберта громыхнул металл.

– Да… – Елена не могла поверить в происходящее, она никогда не видела мужа в гневе, он всегда относился к ней с обожанием, и сейчас, словно её мир перевернулся с ног на голову.

– Сейчас приведут Элли, – продолжил Альберт. – Ей плохо, она ещё в шоке. Так постарайся вести себя с сочувствием и заботой, как подобает матери!

– Ал, конечно, – Елена сделала глубокий вдох. – Но ведь правда, всё, что я делала, я делала для неё…

– Не смей… мне… говорить… об этом, – Альберт чуть ли не по слогам произнес эту фразу. – Всё, что ты делала, ты всегда делала для себя. Твоя беда в том, что под прекрасной внешностью у тебя в груди вместо сердца кусок льда! Когда я это понял, было слишком поздно – я уже любил тебя всей душой… И я виноват перед Элли за то, что так много лет позволял тебе портить ей жизнь. Но с этой минуты я это прекращу. Не думай, что это просто слова.

– Хорошо, хорошо, Ал, не волнуйся. Я сделаю всё, как ты скажешь!

– Тогда улыбайся нашей дочери, и не терроризируй её своими претензиями! Ей нужно сочувствие и тепло!

Вот такой разговор состоялся между родителями Элли в холле больницы.

***

Санкт-Петербруг, квартира Данилевских

Умытая и причёсанная, в белых бриджах и лёгком кремовом топе, Элли сидела за столом и пыталась пообедать. Матери дома не было, она ушла поднимать себе настроение в любимый ювелирный бутик. Отец сидел на другом конце стола.

Когда вчера в больнице медсестра привела Элли в холл и усадила в кресло, Альберт чуть не застонал: взгляд дочери был абсолютно пустым, она ничего вокруг не видела и не замечала – и только здоровая рука словно баюкала травмированную, уложенную в гипсовую повязку, руку.

Сейчас ему казалось, что за