ГЛАВА 38

Ещё никогда Штирлиц не был так близок к провалу…

Ира

– Только не говори, что привёз меня на подпольные бои, – шепчу, вглядываясь в галдящую толпу, к которой приближаемся.

– Они самые. Тебе понравится! – самоуверенно хмыкает Шумахер.

Боже, Родион даже в этом ошибается. Ненавижу драки!

Никогда не бывала на подпольных боях в России. Только в Китае. Лианг пару раз водил, и у меня остались не самые приятные воспоминания. Этот спорт не для меня. Предпочитаю менее контактные. Не скажу, что гонки не травмоопасные, наоборот, порой даже смертельно, но когда ты соревнуешься с собственными страхами и «могу» – одно дело, а когда из тебя мозги выколачивают, или ты беспощадно долбишь, доказывая, что сильнее и быстрее – как-то кроваво и жестковато.

Странно, мне казалось, ринг будет на возвышенности, но нет. Помещение огромное – подобие ангара, а в центре – клетка для гладиаторов, то есть бойцов. Восьмиугольная. Октагон, если правильно запомнила из рассказов Джи Линя.

Сидения для зрителей размещены по кругу и на возвышении для лучшего обзора.

Народу море. Все лица сливаются в беснующуюся волну. Дикий блеск глаз, искажённые в криках рты. Порывистость в движениях…

Прожектора ослепляют. Запах тяжёлый, спёртый: крови, пота, опасности, адреналина и денег…

Заходим аккурат, когда в клетке жутко массивный мужик в цветных тату выбивает душу из другого. Тоже мускулистого, но не столь стремительного и удачливого, как первый – в противном случае не валялся бы по полу в позе эмбриона, из последних сил не позволяя противнику нанести решающий удар.

Вот правда, никогда не любила драки. Беспричинное месилово, кровь, ярость, бешенство в глазах. А ещё… вживую ощущать силу удара, момент встречи кулака, ноги с живым телом – это чудовищно!

Рефери останавливает бой. Отворачиваюсь – не могу смотреть на безвольную тушку, что валяется на полу. Слышу рёв победителя, меня до костей пробирает неприятным чувством животного страха. Мужик в этот момент напоминает гиббона, дающего понять миру, что он король!

– Ну ты чего? – нежно приобнимает за плечи Родион. – Детка, это всего лишь бои, – бормочет в ухо. – Или уже сдаёшься? – с грубовато едкой насмешкой.

– Нет, конечно, – втягиваю воздух поглубже. Оборачиваюсь с вызовом во взгляде: – Пошли…

Шумахер несколько секунд оценивает мою решимость и кивком одобряет:

– Так-то лучше!

Мне здесь откровенно не по себе. Не нравится! Вот прям категорически!!!

– Тебе понравится, – наперекор мыслям убеждает со стеклянным взглядом Шувалов. Обняв за талию, толкает глубже – к клетке, по контуру которой, первым ярусом обустроены вип-места – ложи на несколько персон каждая.

На миг сбиваюсь с шага, встречаясь с пронизывающим взглядом Лианга. Он с друзьями занимает одну, близ полупустующей. Мы с Родионом к ней и устремляемся. Джи Линь едва заметно кривит губы.

Опасно! Он не удивлён меня здесь увидеть. Значит, я была права. Следил… И уже знал, что еду.

По коже тотчас рассыпаются морозные колючки.

– Чего опять застыла? – вырывает из дум нарочито бодрый голос Шумахера. – Садись, – пихает к свободным местам на скамье, где сидят трое. Мужчина в дорогом костюме, идеально выглаженном, при галстуке, начищенных до блеска ботинках. Представительный и импозантный. А по обе стороны от него бугаи. Массивные, с непроницаемыми лицами, въедливыми взглядами. Они меня сразу же берут на прицел, будто утратив интерес к арене, где бойцы готовятся к следующему поединку.

Блин! Обстановка накаляется пропорционально увеличивающемуся количеству опасных людей, что меня окружают.

– Жек, – нарушает поток мыслей Родион, по-свойски меня обнимая, – это моя девушка, Ирина, – насильно усаживает с мужчинами, умещается рядом, бесцеремонно притягивает и чмокает меня в губы: – Птичка, это мой брат, Евгений Петрович. Очень важный человек, поэтому на вы и затаив дыхание, – подмигивает, но в тоне больше издёвки.

– Очень приятно, – выдавливаю учтивый, больше нервный кивок.

Мужчина даже улыбкой не балует, а его светлые, как у брата, глаза остаются холодными, точно лёд. В отличие от многих мужчин, которые откровенно облизывали меня взглядами, брат Шувалова не позволяет вульгарности, но я остро ощущаю, что уже изучена вдоль и поперёк, с головы до ног.

– И мне, – дежурная фраза, интерес к моей персоне быстро улетучивается. Шумно выдохнуть себе не позволяю, чтобы не привлечь внимания, но мне заметно легчает. Даже позволяю себе посмотреть на клетку.

– И что, без меня тут никак? – скучающе уточняет Шувалов, обращаясь через меня.

– Ты мой брат! Обязан посещать важные мероприятия. Ты не работаешь, денег тратишь, как никто – приобщайся, – отзывается спокойно Евгений Петрович, вернее, отстранённо, глядя на толпу, но не на брата. – К тому же Гордеев собирает главных представителей СВМА, а ты один из них…

Мне семейных разборок не понять, поэтому тоже глазами обследую ангар. Останавливаюсь на Лианге. Он голоден! Мной! Смотрит так, будто сожрать хочет, но слишком терпелив, чтобы наброситься.

А что ещё настораживает, на Родиона больше не смотрит.

Чёрт! Значит, не поверил в наши с ним отношения. Лианг бы просто так не игнорировал соперника. Так что его выдержка в этой игре пугает до икоты. Раньше куда импульсивнее был, а теперь…

– Детка, расслабься, ты такая напряжённая, – приторно шепчет Шумахер, губами скользя по щеке, а ладонью скользя по бедру.

– Шувалов, – впериваю злой взгляд в распоясавшегося парня, – ты переходишь границы, – тихо, но так, чтобы уяснил – подобного хамства не потерплю.

– Я всего лишь хочу, чтобы ты расслабилась. Подумаешь, драка. Кровища… Долго такие бои не длятся – не более десяти минут и то, у лёгкого веса, а тяжёлый… Тут, как правило, удар решает дело или умение болевой сделать.

Это знаю и без Родиона. Джи Линь объяснял и успокаивал.

Подпольные бои – только на первый взгляд бессмысленное и жестокое месилово, и то – неопытный. Несмотря на внешнюю брутальность, в целом уровень смертельных случаев в таких поединках в несколько сотен раз ниже, чем в боксе. Да, травм много, но благодаря разнообразной технике мишенью для ударов не является только голова. Корпус, ноги, в конце концов, можно применять броски и разные приёмы удержания и удушения. Так что за боями без правил пока не тянется кровавый след из покалеченных и парализованных бойцов.

Ринг-анонсер объявляет следующий поединок. Девица в крошечном топике, не скрывающем увесистую грудь, и микро шортиках, подчёркивающих упругий зад и длиннющие ноги, прогуливается по клетке с поднятой над головой табличкой – номером боя. Толпа ликует, восторженно свистит, летят похабные шуточки и недвусмысленные предложения в адрес октагон-гёрл.

Нужно отдать должное, красивая длинноволосая шатенка обладает безупречной выдержкой. Точно пантера, медленно, с грацией, она покачивает бёдрами и ослепительно улыбается всем и никому конкретно, хотя, судя по экстазу некоторых особей, они обманчиво остро проецируют действия октагон-гёрл на себя.

Автоматически следя за её проходкой, натыкаюсь на пасмурный, не обещающий ничего хорошего, взгляд… Игната! Мне вообще фигово становится. Аж сердце ухает в пятки, в ушах пробки образуются. Ещё секунда – сорвусь и убегу…

Сегодня не мой день! Категорически! Проще сразу в петлю.

Меня прошибает невидимым током. Не то живительным, не то губительным, но однозначно вводящим в ступор. Как идиотка, сижу и таращусь на Селивёрстова, а он не таится – вальяжно рассевшись в ложе напротив, испепеляет лютой ненавистью и ядовитым презрением.

– Ир, – голос Родиона заставляет очнуться от мыслей и разорвать зрительный контакт.

Не думала, что буду этому рада, но сейчас Шувалову безмерно благодарна. Прям, расцеловала бы…

– Скоро будет интересный бой, – шепчет, переплетая наши пальцы. Ласка не вызывает ничего кроме отторжения, но я обязана терпеть. Это могу выдержать.

– Чем? – не особо заинтригована, но лучше поговорить, чем играть в стрелялки-испепелялки глазами с Селивёрстовым. Не дай бог, Джи Линь прямую проведёт!

– Друган Вёрста дерётся.

– Кто? – вот теперь Шувалов удосуживается моего более пристального внимания.

– Штыков, если, конечно, ты его знаешь.

– Ромка?

– Ага, – уголок рта Шумахера ползёт вверх.

– Не знала, что он участвует в подпольных. Он же вроде в профессионалы метил, а это другой уровень и требования.

– Да вот решил, – равнодушно ведёт плечом Родион.

И без того звучащий зал так дружно и ударно вздрогнул от разномастного гвалта, что меня внутреннее подбрасывает.

– Ну вот, – тоном «а я тебе, о чём говорил»» хмыкает Шувалов. – Быстро проходят бои.

По-свойски обнимает крепче за плечи и носом по виску чиркает, не то порываясь поцеловать, не то обнюхать.

С неудовольствием смотрю на клетку, где триумфатор висит, как обезьяна, на сетке и требует толпу его чествовать, а другой на карачках, башкой трясёт, да кровью харкает.

Жуть!!!

Бесконечно долгие минуты: заканчивается уборка ринга, поздравление бойца и объявление следующего поединка.

Шатенка октагон-гёрл вновь прохаживается в клетке, а я бездумно слежу за ней, пока глазами не натыкаюсь на умилительную картину. В ложе Селивёрстова уже собирается приличная компания: Слава Моржов, Лера, несколько незнакомых парней, седоволосый, крепкий мужчина преклонного возраста, и, кто бы сомневался, ещё одна красотка. Судя по её костюму – очередная октагон-гёрл, только блондинка. Эротично оттопырив зад и подперев руками разделительную спинку вип-ложа, склоняется к Игнату, но так, чтобы полуобнажённая грудь была на уровне его глаз, при этом девушка обольстительно улыбается.

На кой фиг? Кто знает, потому что вряд ли сексуально-озабоченный парень будет смотреть на улыбку девушки, когда перед глазами сиськи! К тому же такого размера!!! Хоть рожи корчь, да дуло пистолета к виску приставляй… Он же ни черта не видит кроме предложенной весьма объёмной женской плоти, едва не выпрыгивающей из глубокого выреза топа, так и вопя: «Ну-ка, лизни меня, дружок!» Он, точно мартовский котяра, которому рекламируют, как вкусна сметана, при этом демонстрируя образец.

Селивёрстов что-то рассказывает, посмеивается, а девица едва не трётся о спинку ложа, будто кошка при течке. Как бы невзначай губу облизывает, касается волос Игната, треплет и без того взлохмаченную шевелюру.

Суч***! Глаза бы выцарапать стерве с отсутствующей субординацией и нравственными рамками. Вот скажите на милость, разве не пошлость – работать в таком месте, с пеной у рта доказывать, что не проститутка, но при этом вот так себя предлагать?!

Блин! От ревности дышать трудно, а я не имею на неё права! И девица не виновата, что у меня клинический заскок, и имя ему – Игнат!

А он – кобель! Ненавижу…

– На кого сейчас поставим?

– Ты меня спрашиваешь? – с трудом выныривая из омута ревности , от удивления на слове запинаюсь.

– Хочу проверить твою везучесть, – хитренький прищур.

– Ну, тогда, – прикусываю губу и уставляюсь на арену, где два мужика, которых разделяет хмурый рефери, пилят друг друга взглядами, словно могут раздавить, не начав контактного боя. Один выше, но стройнее, другой чуть ниже, но массивней. Кричащие цветные тату против чёрных в славянском стиле. Первый кажется более нервным, во втором нравится выдержанное спокойствие дикого зверя, готового в миг стать лютым и зубами порвать глотку противнику.

– Тот, что ниже, – бурчу задумчиво.

Не знаю почему, но мне он больше нравится.

– Варяг, – хмыкает Родион. – В своём весе он несколько раз становился чемпионом. Между прочим, правая рука Гордеева.

Автоматически уставляюсь теперь на ложа лысого мужика и Гризли, который покачивается будто в трансе и… опять грызёт ногти!

– Брат, как тебе выбор Ирины? – повышает голос Родион, требуя внимания Евгения Петровича.

– Ставку делать поздно. Дождёмся окончания поединка и поглядим, – бесстрастно отзывается босс, даже не покосившись в мою сторону.

Бой начинается… Не могу на это смотреть. С трудом выдерживаю минуту, переводя дух и продумывая, как бы пропустить остальное.

Глаза будто нарочно сами перекочёвывают с ринга на ложа Игната. Красотуля почти влипляется в Селивёрстова, а того аж распирает от…

– Мне выйти нужно, – Родион встаёт, а я волной за ним:

– А мне бы в уборную, – шепотом и со смущением. – Очень нужно.

Если останусь, себя потеряю и самообладание.

– Идем, покажу, – тянет за руку Шувалов, увлекая вдоль вип-зон к тёмному коридору, виляющему в сторону.

– Это закуток организаторов, работников, бойцов и их окружения, – поясняет Шумахер. По скудно освещённой дороге встречаем несколько дверей: переодевалка, подсобка, переодевалка. – Для толпы сортиры проще и в другой стороне, – странный взгляд на меня. – Со мной не хочешь? – с невинностью бабуина и лукавой ухмылкой огорошивает, тормозя возле двери с однозначным знаком «треугольник острым углом вниз и WС».

Полный… зато становится понятным предшествующий взгляд.

Родион видимо решил, что я с ним напросилась, возжелав помочь… подержать…

– Нет, спасибо! – без сомнения и намёка на игру.

– Ты аккуратней. В туалетах разное случается, – загадочно брови то вскидывает, то хмурит.

– То есть? – даже потуги малой нужды схлынивают.

– Детка, это бой, тут киборги рубятся. У них гормоны шалят, ну и после боя они могут секса желать. Сильно. Поэтому организаторы и позволяют их женщинам приходить. Чтобы в правильное русло адреналин направить и избежать изнасилований невинных девушек, – облизывает меня взглядом, даже не скрывая подтекста, – хотя, слышал и такое случалось. – Тебе точно охрана не нужна?

– Я запрусь! – нервный кивок.

– Может, всё-таки подождать? – уточняет Шумахер.

– Нет. Вход и выход найду.

– Ир?..

– Я бегаю хорошо…

Красноречивый взгляд на мои ноги, многоговорящий стопор на каблуках.

– Сброшу, как змея вторую кожу, – заверяю категорично.

– С этим осторожно, – парень продолжает меня насиловать глазами, только теперь медленно поднимаясь по телу. – Твоё платье слишком для этого подходит, а моя фантазия…

– Шум, – пощёлкивая пальцами, привлекаю внимание, – если не столкнёмся в коридоре, ждать не надо – в зале встретимся! И не смей меня пасти! – грожу мирно, но основательно, прикинув, каково на самом деле больное воображение у парня, раз уж сам об этого говорит.

Родион мрачнеет, лицо черствеет.

– Как скажешь, – холодно.

– Отлично, – киваю воодушевлённо. Даю отмашку и, стуча каблуками, – вернее, проклиная жуткие туфли, от которых у меня дико болят ноги, – спешу по узкому коридору дальше.

Ура! Следующей оказывается заветная цель с табличкой «треугольник острым углом вверх и WС».

Правда, уже у самой двери чуть не становлюсь жертвой этой самой двери – её так резко отворяет выпадающая из помещения девушка, что едва успеваю отшатнуться.

– Хули ты тут трёшься? – изрыгает беспардонную реплику сильно хмельная, растрёпанная, с растёкшейся по лицу тушью девица и, не дожидаясь ответа, – он её вряд ли волнует, – шатаясь от стенки до стенки, идёт прочь, к залу.

Кх, кх, проводив барышню взглядом, осторожно захожу в уборную.

Довольно просторно, чисто и светло, если учесть, в каком необустроенном районе города находимся, и уж тем более в нежилом здании. Пара девушек крутится возле зеркала, что-то жарко обсуждая и похихикивая, но на интимной частоте. Ещё одна с надменным видом выходит из центральной кабинки, оставляя дверцу распахнутой, и занимает крайний к выходу умывальник.

Чёрт! Тишина и уединение мне сегодня не грозят!

Расстроенно плетусь в дальнюю кабинку. Пока вожусь, – всё же выпила много жидкости, – посторонние звуки стихают и, когда выхожу, радуюсь наставшему покою.

Клатч на столешницу, куртку на петлю, благо она тоже предусмотрена. Отрываю пару кусков салфеток для рук и бросаю на пол. Наплевав, как это будет смотреться со стороны, разуваюсь и с наслаждением мурчу:

– М-м-м, – спина, ноги… мой скелет устал, даже косточки благодарно похрустывают от того, как выгибаюсь. А в ступнях блаженный холод от кафельной плитки.

Так погружаюсь в экстаз от ощущений свободы без боли, что реагирую только на щелчок замка.

– Селивёрстов, – смахивает на невменяемый ик, – это женский туалет!

Да! Я – сама очевидность. Но, во-первых, шок, во-вторых, испуг, в-третьих… может, правда дверью ошибся?

– Ты одна? – злой взгляд, в глазах свирепствует непогода.

Вопрос тупейший, отзываюсь после небольшой заминки:

– Нет… – сердце выписывает невообразимые фигуры, до боли прыгая в груди.

Теперь недоумённый взгляд Селивёрстова пробегается по уборной, пустующим кабинкам и возвращается ко мне.

– Я имела в виду себя и тебя, – поясняю для непонятливых. – И ты, кстати, тут лишний, – беру себя в руки и с напускным равнодушием включаю кран.

– Нарика куда дела?

– Кого? – то ли на ухо туга, то ли Селивёрстов сегодня решил меня убить шоком.

– Хера, говорю, куда дела? – цедит сквозь зубы.