Ее замутило. Она застряла между правдой и ложью, металась между надеждой и ужасом. Нет, ей не хотелось такой внезапной встречи. Ей нравилось, когда все делается как надо и разворачивается постепенно. Она пришла в смятение… но было уже слишком поздно что-то предпринимать; оставалось лишь идти навстречу с высоко поднятой головой.

Он не ответил на ее письмо. Ей кажется или на его лице в самом деле застыла неприязнь?

– Улыбнись, ради всего святого! – Шепот сестры прорвался сквозь страх.

Сефора послушно растянула губы. Глупо улыбаться, стиснув зубы, стараясь унять биение сердца.

– Дамы… – первым заговорил лорд Уэсли. Его гладкая столичная речь успокаивала.

Сефора велела себе опомниться и выпрямилась.

– Лорд Уэсли… – Голос звучал как обычно.

На лорда Дугласа она не смотрела. Она ни разу не взглянула на него, хотя остро чувствовала его близость.

– Мы совершенно случайно пошли этой дорогой, – с самым невозмутимым видом заявил Гейбриел Хьюз. – Монтклиффу захотелось взглянуть на реку.

Их догоняла тетя Сьюзен, сестра отца. Они с горничной остановились в добрых десяти шагах от них; тетка смотрела на племянниц довольно сурово. Она напоминала матушку-гусыню, которая готова ринуться в бой, но не решается, догадываясь о высоком статусе противников.

Неожиданно Дэниел Уайлд, лорд Монтклифф, подошел к тете Сьюзен, взял ее за руку и отвел в сторону. Лорд Уэсли вдруг затеял с Марией разговор о погоде, хотя предмет разговора его совершенно не интересовал. Поэтому Сефора осталась наедине с Фрэнсисом Сент-Картмейлом.

– Позвольте поблагодарить вас за письмо, леди Сефора. Еще никто не выражал мне благодарность так искренне.

Она забыла, что он так и не написал ей ответ. От одних звуков его голоса мурашки побежали у нее по коже.

– А меня, милорд, еще никогда не спасали так безоглядно и самоотверженно.

– Значит, нам обоим повезло, и мы оба достойны восхищения. – Он улыбнулся, и его светло-карие глаза повеселели, прорезав мрак.

Услышав его шутку, Сефора густо покраснела; она не сомневалась, что ее румянец значительно темнее бледно-розового дневного платья.

Она всегда была так уверена в любой светской ситуации, так хорошо умела вести разговоры ни о чем и так остроумно парировала выпады собеседников! За те четыре года, что она вращалась в обществе, она научилась быть сдержанной, вежливой и скромной. Она ни разу не отпустила неуместного замечания, никого еще не задела словом. Она была осторожной, благочестивой и доброй. Всегда – но только не сегодня. Сегодня вдруг проявилась другая ее часть, которая прежде пряталась.

– Вы меня дразните, милорд? Если да, то вынуждена напомнить, что недавнее происшествие не просто напугало меня. Понимаете, тогда я не сомневалась в том, что скоро умру… Я очень надеялась, что вы мне ответите, но вы не удостоили меня такой чести!

Сефора не верила собственным ушам. Неужели это говорит она? Она даже услышала в собственном голосе умоляющие нотки!

– Едва ли нашу переписку одобрила бы ваша матушка или…

Он не договорил. Сефора догадалась, что он собирался упомянуть Ричарда, но тут вернулись их спутники. Тетя Сьюзен попрощалась. Поняв, что дамы уходят, Сент-Картмейл сделал то же самое и, не оглядываясь, зашагал по тропинке следом за своими друзьями.

– Ах, мои дорогие, какой приятный сюрприз! Видите ли, я знавала лорда Монтклиффа еще мальчиком, ведь мы с его матушкой, упокой Господь ее душу, были близкими подругами. Я думала, что он меня не вспомнит, но… ладно. – Тетя Сьюзен улыбнулась. – Он, конечно, вспомнил меня.

Мария сжала руку Сефоры, и они при первом удобном случае отстали от тетки с горничной.

– Ты так мило покраснела, когда говорила с Дугласом!

– Ш-ш-ш! Мария, предупреждаю: ни слова маме о том, что я говорила с лордом!

– По-моему, уже поздно, дорогая сестрица. Тетя Сьюзен непременно ей все расскажет, как только мы вернемся домой.

– Но если мама тебя спросит…

– Я скажу, что мы встретили их случайно, быстро поздоровались, и все. – Мария скосила глаза ей на руку. – Ричард так и не подарил тебе новое обручальное кольцо?

Сефора покачала головой и накрыла ладонь другой рукой, радуясь, что жених еще не вспомнил о пропаже. Что-то помешало ей пойти к Ранделлу и самой попросить о замене, хотя у нее имелось достаточно собственных денег. И все же она медлила. Ей не хотелось ощущать кольцо на пальце; оно физически напоминало об узах, которые свяжут ее на всю жизнь. Ее тревожило и то, что Ричард с каждым месяцем делался все более властным и вспыльчивым. Он все время просил передвинуть дату свадьбы на более ранний срок. Неожиданно Сефора поняла: единственные искренние эмоции, которые она испытывает в связи с предстоящей свадьбой, – раздражение и страх. Она радовалась, что до свадьбы еще далеко.

Когда они вернулись домой, ее уже ждал Ричард. При виде его улыбки Сефора невольно почувствовала себя виноватой. У него был усталый вид; под глазами залегли тени, проступили складки в углах рта.

– Я надеялся погулять с тобой, мой ангел, но меня задержали. – Ласковое обращение, которое ей раньше нравилось, теперь показалось глупым и фальшивым; девушке пришлось приложить все силы, чтобы не отдернуть руку, когда жених поднес ее к губам. – Правда, должен признать, что прогулка тебя освежила – она вернула румянец, и ты выглядишь еще красивее, чем обычно. Мне кажется, я не заслуживаю такой красоты.

Мария рассмеялась отнюдь не по-доброму, и Се-фора обрадовалась, когда сестра извинилась и убежала наверх.

Ричард нахмурился, глядя ей вслед.

– К сожалению, Мария часто бывает злюкой; я рад, что у тебя совсем другой характер. Боюсь, ей нелегко будет найти мужа, который вынесет такую суровость!

Сефора вспомнила смешливость сестры и ее любовь к подтруниванию и отвернулась. «Суровость» и «злость» – последние слова, которые можно отнести к Марии.

Кроме того, на сердце у нее было тяжело. В груди словно ворочался огромный холодный камень. Достаточно одного взгляда Фрэнсиса Сент-Картмейла, чтобы она покраснела, почувствовала прилив сил и немного встревожилась. Каждая клеточка в ее теле остро реагировала на его близость. И вот сейчас Ричард поцеловал ей руку, а ей хотелось только одного: поскорее вырваться, побежать вслед за сестрой наверх и еще раз во всех подробностях вспомнить сегодняшнюю встречу с лордом Дугласом.

Но приготовления к свадьбе, которую перенесли на ноябрь, уже шли полным ходом. В конце следующего месяца ее ждет первая примерка платья.

Она попала в ловушку и задыхается… Неожиданно в голову пришла странная мысль: она может просто убежать, и тогда ей не придется ни с чем мириться. Ей почти двадцать три года; ее едва ли можно назвать молоденькой девушкой. Кроме того, она богата и имеет собственные средства; бабушка завещала ей процветающее имение на севере и оставила крупную сумму наличными. Мысль о том, чтобы просто исчезнуть, показалась соблазнительной, но Ричард снова заговорил, и ей пришлось заставить себя прислушаться.

– Отец попросил привезти тебя. Он на несколько дней приехал в Лондон, чтобы посетить врача. Если ты не против, можем поехать прямо сейчас, потому что вечером у меня важная встреча, на которой я непременно должен быть.

Едва ли она могла отказаться посетить человека, который специально просил ее приехать; поэтому, подав знак тетке, что они снова выйдут, она следом за Ричардом спустилась к ожидавшему их экипажу. Тетя Сьюзен охотно согласилась их сопровождать, чему Сефора очень обрадовалась.

Через пятнадцать минут она сидела в светлой гостиной на первом этаже особняка Уинбери. Герцог выглядел немного хуже, чем во время их прошлой встречи; он был более рассеянным и неспокойным. Лицо его приобрело землистый оттенок, что встревожило Сефору. Она обрадовалась, что тетка и Ричард удалились в другой конец гостиной, ненадолго оставив их наедине. Отец Ричарда всегда ей нравился; отчасти именно поэтому она согласилась выйти замуж за его сына.

Герцог взял ее за руку; пальцы у него были холодными.

– У вас грустный вид, дорогая, причем уже довольно давно. Все ли в порядке в вашем мире?

– Да, дядя Джеффри. – Она называла его так с самого раннего детства, ведь ее родители и родители Ричарда были близкими друзьями. – После обеда мы гуляли с Марией, а потом, вернувшись домой, застали на пороге Ричарда, который передал мне ваше пожелание.

– По-моему, он сейчас очень занят политикой и стремлением приносить пользу обществу. Пожалуй, слишком занят для того, чтобы гулять с вами на солнышке? Слишком занят, чтобы нюхать цветы и смотреть на небо? – Заметив ее удивление, герцог улыбнулся. – Когда тебя поражает недуг и ты внезапно понимаешь, что тебе осталось не так долго, как ты думал, появляется предрасположение к тому, чтобы оглянуться назад и задуматься.

– Задуматься?

– Да. И тут начинаешь понимать, что стоило жить более полной жизнью, принимать более смелые решения, чаще рисковать.

После такого длинного монолога голос у герцога ослабел, и он ненадолго замолчал, чтобы отдышаться.

– Когда-то мне казалось, что правильный способ существования заключается в труде на благо общества; я был таким же, как Ричард. Но теперь я жалею, что не побывал в Америке и не ходил по океанам. Ах, как бы мне хотелось стоять на носу парусника, ощущать на лице ветер дальних стран, слышать другие наречия, пробовать незнакомую еду!

Сефора крепче сжала руку дяди Джеффри. Их разговор как будто велся на двух уровнях; за каждым словом таилось что-то еще. Сефоре тоже не хотелось жалеть о том, что ее жизнь сложилась определенным образом, и она невольно задумалась о других дорогах и неожиданных поворотах.

Неужели отец Ричарда способен ощущать то же самое? Неужели он ее предупреждает? Дядя Джеффри сам просил ее о разговоре наедине; прежде такого не случалось.

– Вы хорошая девушка, Сефора, честная, порядочная. Любой будет гордиться, когда назовет такую, как вы, своей дочерью. Но… – Он наклонился вперед, и она тоже. – Убедитесь, что вы получаете от жизни то, чего хотите. Доброта – не повод забывать о страсти!

Герцог закашлялся. Камердинер, стоявший в противоположном конце комнаты, поспешил на помощь хозяину. Ричард тоже направился к ним, хотя и держался чуть поодаль. Ему как будто неприятно было видеть болезнь и ее последствия. Он не подошел к ним, а стал ждать, когда невеста встанет и подойдет к нему.

– Сефора, по-моему, нам пора идти. – Он демонстративно достал часы из нагрудного кармашка; занятой и важный человек.

– Да, разумеется.

Наклонившись к дяде Джеффри, она объяснила, что им нужно ехать. Ричард же стоял на пороге. Ему не терпелось поскорее уйти. Когда она подошла к своему будущему мужу, тот взял ее за руку и крепко сжал.

«Моя».

Он всячески демонстрировал свою власть над ней, и в Сефоре проснулись прежние робость и неуверенность. Она покорно позволила жениху себя увести.

* * *

В ту ночь Сефоре снилась вода. Вода заливала лицо. Она барахталась в холодной толще и во мраке, то погружаясь, то выныривая на поверхность…

Однако в своем сне она не паниковала. Во сне она умела дышать под водой, как рыба, и наслаждалась красотой подводного мира, размытыми цветами, смутными очертаниями, тишиной и возможностью убежать. Ее руки не закрывали рот, и Фрэнсис Сент-Картмейл не нырял сверху и не давал ей воздух, плотно прижавшись губами к ее губам.

Нет, во сне она просто была. Умирала, существовала, жила – все как-то соединилось. Она давно ощущала перемену заботы, которая скользила, как обжигающий утюг по голой коже; она меняла все, что было прежде, на то, что происходило сейчас. Она видела тут же и дядю Джеффри; он был рядом, тонул, улыбаясь, когда поднимал лицо к ветру под водой. Дальние страны, чужие берега…

Сон одновременно казался и бессмысленным, и полным смысла. Она получила возможность жить не только потому, что другой человек ее спас. Желание жить шло изнутри, из нее самой. В ее душе появилась надежда.

Проснувшись, она поняла, что плакала. Сефора встала с постели, подошла к окну и стала наблюдать за бледнеющей луной. Когда-то давным-давно она часто сидела у окна и смотрела на звезды и на небо; и эту привычку, как многие другие, она оставила, подчиняясь общепринятым правилам.

Когда-то она много писала: стихи, рассказы и пьесы. Позже, когда Ричард высмеял ее потуги к сочинительству, она забросила свое увлечение. Может быть, напрасно? Вспоминая строки, написанные от души, она ощутила горечь потери.

Когда она начала бояться жизни? Когда стала такой, какая она есть? Когда превратилась в покорную статую, которая позволяла Ричарду принимать решения за нее и соглашалась со всеми его желаниями и потребностями? Пока он маркиз, но его отец тяжело болен. Насколько ухудшится ее положение после того, как Ричард станет герцогом Уинбери?

Сефора вытерла слезы, которые текли по лицу. При мысли о том, что она будет герцогиней, ей хотелось только плакать.

Она казалась себе беззащитной оттого, что потеряла себя, и она не знала, как все изменить. Может, попробовать сказать Ричарду о своих чувствах? Но как это сделать? Сейчас ей трудно подобрать нужные слова; а Ричард так любит насмехаться над чужой неуверенностью!

Она боялась его еще больше, чем раньше. Боялась его властности, его черствости. Даже сегодня, с собственным отцом, он держался отстраненно. Ему не терпелось уйти. Когда дядю Джеффри охватывал очередной приступ кашля и ему не хватало воздуха, Ричард взирал на него с совершенно равнодушным видом.

Ее жизнь дала трещину. Она больше не верила ни в себя, ни в Ричарда; мысль о том, что она выйдет за него замуж, уже не наполняла ее радостным удивлением и ожиданием чего-то хорошего. Неужели она осознала все так ясно после того, как едва не утонула? Стремление к совершенству казалось и нереальным, и невозможным.

Она потерла средний палец на левой руке. Только бы Господь послал ей знак!

* * *

За следующие несколько дней Фрэнсис прочел все найденные в архиве дяди документы, связанные с семьей Шерборн. Их оказалось много. Он велел принести их с чердака. В пыльных папках содержались и биография Клайва Шерборна, и биография его неверной жены. Однако о ребенке там почти не упоминалось, что немало удивило Фрэнсиса.

Сама Анна Шерборн изнывала от скуки. Прислонившись к лестнице, она наблюдала за тем, как слуги сносят вниз все новые и новые коробки с бумагами. Фрэнсис заметил, что волосы у нее подстрижены грубо и неумело. Пряди разной длины свисали вдоль лица.

– Это миссис Уилсон тебя постригла?

– Нет. – Девочка презрительно поджала губы. – С какой стати?

– Значит, ты постриглась сама?

Волосы его кузины были на добрых двенадцать дюймов короче, чем вчера. Она смотрела на него настороженно.

Она казалась непривлекательной, угрюмой и не уверенной в себе. Фрэнсис сел на ступеньку, чтобы их лица оказались на одном уровне, и посмотрел ей в лицо. Внезапно ему пришло в голову, что он больше узнает о жизни Клайва Шерборна, если расспросит девочку.

– Анна, Клайв был тебе хорошим отцом?

Девочка неуверенно кивнула. Фрэнсис, сам того не сознавая, затаил дыхание.