– Они очень правильно говорят, Уолтер. Ты не представляешь себе, насколько, – в ее голосе зазвенела неожиданная ненависть.

Уолтер хотел сказать о том, что в Нижних Кварталах бордели полны настоящих детей, но вовремя осекся. С тех пор, как в его жизни появилась Эльстер, это оправдание перестало работать. Он так и не понял, испытывала ли она эмоции или настолько искусно их имитировала, но если она все же умела бояться и чувствовать боль, то остальное становилось не важным.

Правда, даже после прочтения дневников Эриха Рейне он так и не понял, как создают механических людей. Механическая рука с движущимися пальцами, механическая нога, позволяющая ходить, не хромая – но человек… Даже если Рейне прибегал к помощи магов, это оставалось невероятным. Хотя Уолтер и не слышал, чтобы маги особенно влияли на какие-то отрасли кроме военной. Боевые маги на кораблях – да, но маги, наделяющие механизм способностью чувствовать…

По крайней мере, Рейне ничего о них не упоминал. Во всем труде Рейне Уолтер упорно видел какую-то недоговоренность, несоответствие. Что-то важное, о чем он умолчал, не позволяющее полностью расшифровать его открытие кому-то, кроме владельцев этого секрета.

– На Альбионе располагается управление Комиссии по этике, Хранителей Сна. Это особый отдел, особые служители Спящего, чья единственная задача – стеречь его Сон. Среди нас никто не верит в Ночь, как среди последователей Белого Бога. Спящий не накажет нас, он просто проснется. Большинству этого достаточно. А для тех, кому нет… для тех и существует Комиссия.

– Ты… ты их видел? – прошептала Эльстер.

– Да. К нам приходили двое. Обходительные джентльмены. Одинакового роста, в красных плащах, лица закрыты белыми масками – белыми и гладкими. В маску, видимо, встроен прибор, искажающий голос. Голоса у них тоже одинаковые, механические. Они пришли сообщить, что добьются смертного приговора для Джека, еще до того, как нашли Кэт. Но мой отец не унывал – он был уверен, что положение в обществе и деньги спасут моего брата. У нас даже были сторонники, оправдывающие Джека. Мы наняли одного из лучших пандекистов, нескольких Пишущих и богослова, чтобы они помогли Джеку избежать приговора. Чтобы он доказал клирикам, что убитые им женщины… оскорбляют Спящего своим существованием.

– И ты… был согласен?.. – бесцветным голосом спросила Эльстер.

– Нет. Я запутался, Эльстер. Я любил брата и не желал ему смерти, не мог поверить в то, что он и правда совершил нечто настолько чудовищное. Но оказалось, что мой отец, которого я всегда уважал, готов оправдывать подобное… А потом отречься от Джека, когда все было кончено. По крайней мере, тогда мне показалось, что он от него отрекся. Я не знал, что мне делать.

– И сейчас ты хочешь поговорить с отцом?

– Да. Хочу сказать ему, что скоро опять могут начаться допросы. Я не стану доверять подобное телеграфу или почте, тем более из другой страны. Мне нужно не только предупредить его, но и… и… – он замолчал, не в силах признаться в еще одной цели своего путешествия.

– Ты хочешь сказать ему, что ты никого не убивал? Готов рисковать собой, возвращаясь домой, когда тебя могут искать, чтобы предупредить отца, и чтобы он знал, что ты не виноват? – прошептала Эльстер.

– Да. Я все еще… он не будет мной гордиться, мной не за что гордиться. Но он не должен допускать мысль, что я тоже… Я не знаю, как правильно, Эльстер. Понятия не имею.

– Я тоже. Слушай, Уолтер… А куда ты отправишься после Альбиона?

– Об этом я тоже не имею понятия, – улыбнулся он. – Может быть, в большой город – там легче затеряться. А может, и правда уеду в какую-нибудь глухую деревню у моря, буду рыбачить, иногда голодать и никогда не читать газет. Или буду учить детей – должен же мой диплом Альбионского университета приносить хоть какую-то пользу…

– Уолтер? А можно… можно мне…

– Что? Ты не хочешь оставаться на Альбионе?

– Не очень… лучше я как-нибудь тихо заржавею на берегу моря.

Уолтер нахмурился. Он хотел позвать Эльстер с собой, забыв о том, что ей нужны механики, а не доктора.

«Что происходит, когда в таком механизме что-то ломается? Ей больно? Может ли она умереть, или прийти в окончательную негодность, если не успеть довезти ее до города? Как все сложно…» – с тоской подумал он.

Но воображение упорно рисовало ему что-то сине-серое, шумящее и недосягаемое. Небо. Море под обрывом, много солнечного света и ощущение абсолютного, совершенного счастья.

– Давай, мы придумаем для тебя что-нибудь получше, чем перспектива заржаветь? – улыбнулся он.

– Давай, – кивнула Эльстер, и Уолтеру показалось, что ее глаза в темноте блеснули золотом.

* * *

Остаток ночи Уолтеру удалось проспать без сновидений.

Утром золотистый свет в каюте сменился на белый, и прозвучал тройной сигнал, означающий приглашение на завтрак.

Эльстер проснулась раньше него, уже успела одеться и сходить в душевую на нижней палубе.

– Если поторопишься – не будешь торчать в очереди, – улыбнулась она, увидев, что он открыл глаза.

Душевых на их крыло выделили три, и занять успели только одну. В душевой было холодно, и почти все, что видел Уолтер, было алюминиевым. Он знал, что это нужно для облегчения корабля, и усмехнулся, вспомнив, как один из его знакомых возмущался отсутствием ванной в каютах.

Умываясь теплой водой, которая едва заметно пахла железом, Уолтер с щемящей тоской вспомнил ледяные волны в Лигеплаце.

Закончив, он зашел за Эльстер, чтобы отвести ее на завтрак.

Столовая оказалась просторным светлым помещением. Столы и стулья, сплетенные из легкой сухой лозы, стояли вдоль стен, освобождая центр зала.

– Я слышала, что на одном из дирижаблей – кажется, на «Гиденбурге» – есть рояль, – раздался за спиной Уолтера женский голос.

– Вы правы, – ответил ей мужчина, чей голос показался Уолтеру смутно знакомым.

– Какая глупость! – весело отозвалась женщина.

Уолтер обернулся. Сначала он увидел даму. Немолодая женщина в строгом темно-синем платье сидела в инвалидном кресле, словно на троне. Затем он встретился взглядом с мужчиной, который вез кресло.

Он узнал его только по огненно-рыжим волосам, сейчас стянутым в хвост. Без камзола, грима и липких черных нитей в руках Томас Штармвайд казался совсем другим человеком.

– Томас! – Эльстер тоже узнала его и широко улыбнулась. – А мы видели ваше выступление в Лигеплаце.

– Как лестно, что вы меня вспомнили, фройляйн, и как жаль, что все мои цветы остались в каюте, – улыбнулся он, вкатывая кресло в столовую. – Позвольте представить свою мать, фрау Тесс Даверс.

Томас подкатил кресло к одному из столов и жестом пригласил их сесть.

– Меня зовут Уолтер… Честейн, а это моя сестра, Сулла, – представился он.

Тесс с достоинством протянула ему руку и улыбнулась. Сын явно был похож на нее – такое же лисье лицо, такие же хитрые искорки в живых, ярко-синих глазах. Только волосы у Тесс были совсем белыми.

– А разве ваша фамилия не Штармвайд? – спросила Эльстер, садясь на стул. Она не стала протягивать Томасу руку.

– Нет, фройляйн, это сценический псевдоним. Почти «Штормовой ветер», людям нравятся такие громкие слова и не нравятся простые альбионские фамилии.

– Так вы из столицы? – спросил Уолтер.

– Нет, из Эгберта. Ужасную путаницу вносит, когда столица зовется так же, как и вся страна, не правда ли? – спросила Тесс.

– «Альбион – это мы, а мы – это Альбион», – скривившись процитировал Уолтер строку из гимна.

К их столику подошел стюард и положил в центр четыре узкие голубые полоски бумаги.

– Чай – из Лигеплаца, – безапелляционно заявил он, словно готовясь защищаться.

– Прекрасно, – проникновенно ответил Томас. – Альбионскими помоями мы еще насладимся.

Несколько минут они в молчании изучали меню. Уолтер заметил, что Эльстер растеряна, но она не стала просить его совета, а он не стал предлагать помощь, понимая, что она не привыкла делать выбор и ей приходится преодолевать себя даже в таких мелочах.

– А вы из столицы? – спросил Томас после того, как они сделали заказ.

– Да, – ответил Уолтер, не распространяясь о своем происхождении.

– В таком случае, возможно, вы знаете хорошую клинику, занимающуюся протезами? Мы хотели обратиться к доктору Лэньону, но буквально перед вылетом узнали, что он закрыл практику.

– Доктор Харрис – один из лучших на Альбионе, учился у Рейне, – не задумываясь ответил Уолтер.

– Кажется, я слышала о нем. Мой сын все хочет узнать, можно ли что-то сделать с позвоночником. Я пыталась объяснить этому мальчишке: мой недуг таков, что мне не помогут даже две механические ноги, но он не желает меня слушать, – сказала Тесс, раскладывая на коленях салфетку.

– И каков же ваш недуг? – спросила Эльстер прежде, чем Уолтер успел ее остановить.

– Я стара, девочка, и ужасно устала от этой бессмысленной возни. Вот поэтому я и предпочитаю корабли, Том: посмотри на эти тарелки, они же чуть ли не бумажные! – с возмущением отозвалась Тесс, увидев тарелки, которые расставлял перед ними стюард.

– Моя мать сопровождает меня много лет. Я артист и постоянно нахожусь в дороге, но она никак не может привыкнуть к отсутствию фарфоровых тарелок, – усмехнулся Томас. – Матушка, после того, что случилось в прошлое наше плавание, я предпочитаю не возить вас на кораблях, мы же не раз об этом говорили.

– А что случилось? – с искренним недоумением спросила Тесс, наливая чай из общего чайника сначала Томасу, а затем себе.

– Спасибо. На нас напали пираты, и какой-то нелюдь прорвался в пассажирские каюты. К несчастью, меня рядом не было – я был занят в коридоре с тремя его… коллегами. Он пинком опрокинул кресло и лишь по воле Спящего не убил мою мать. Совсем молодой, сразу рванулся к шкафу искать деньги.

– Том, негодный мальчишка, застрелил мерзавца, когда тот открыл шкаф! – в голосе Тесс звучало искреннее возмущение. – Мне пришлось выбросить все вещи, которые там висели – их забрызгало кровью!

– Это все, что вам стоит знать о приоритетах моей матери, – усмехнулся Том.

– Мои кружева против жизни какого-то бродяги с кривой железкой! – возмущенно выдохнула Тесс.

– Но на дирижабли ведь тоже нападают пираты? – отметил Уолтер, решив уйти от скользкой темы.

– Вы видели эти нападения? Нет? Я вам расскажу, – сказал Томас, откидываясь на стуле. – Во-первых, никто не достает огнестрельное оружие – потому что упавший дирижабль для них бесполезен, и даже с падающего корабля в их корабль долетит не одна пуля. Во-вторых, вы представляете себе ангар для стоянки дирижабля? Знаете, где располагаются причальные мачты? Представляете себе, сколько стоит обслуживать эту махину на земле? Одно только топливо… Обычно воздушные пираты – дурачки, которым удалось вырезать экипаж и пассажиров. Они понятия не имеют, что делать с захваченным дирижаблем, и потом просто ищут следующую жертву. Чаще всего не находят, кое-как приземляются, иногда неся при этом потери и почти всегда уничтожая корабль.

– Зачем тогда они вообще нападают? – спросила Эльстер.

– На дирижаблях обычно путешествуют состоятельные люди, и корабли кажутся легкой мишенью. А вообще – кто их, отморозков, разберет, – пожал плечами Томас. – Вот если кто-то изобретет летательный аппарат, не требующий огромного мешка водорода для подъема – у нас будут очень серьезные проблемы.

Уолтер не стал говорить, что еще когда он жил на Альбионе, такие разработки уже велись. Тестовый аппарат был нелепым, огромным, с крыльями, напоминающими веера с Востока или паруса джонок, и, что ожидаемо, упал почти сразу после набора высоты. Насколько Уолтер помнил, тогда речь впервые зашла об использовании винтов.

Столовая заполнялась пассажирами. Вчерашней служительницы Уолтер среди них не заметил. Он со скучающим видом разглядывал людей, сидящих за столиками, и с тоской думал, что снова скоро окажется на улицах города, где лица заменяют фильтрующие маски и респираторы. Когда он сойдет с дирижабля, ему, может быть, бросят под ноги окурок. Или он наступит в лужу, подернутую радужной масляной пленкой. Никакого вереска, никакого моря и искренних улыбок.

– Вы, кажется, грустите, Уолтер, – отметил Томас, указывая на него серебристой вилкой. – Я вижу скучающие лица среди сотен восторженных, простите мне эту профессиональную привычку.

– Альбион – не самый приятный город в не самой дружелюбной стране, – через силу улыбнулся Уолтер.

– Но вы, судя по выговору, альбионец, притом житель столицы.

Уолтер быстро вспомнил, как общаются жители столицы. Вспомнил, как липнет к лицу надменное выражение, и как делать вид, что презираешь людей. Даже под маской лицо должно оставаться таким – на Альбионе безошибочно чувствуют чужаков. Те, кто не хотят играть по их правилам – тоже чужаки. Уолтер вспомнил, как носить маску ледяного презрения под маской-фильтром и понял, что больше не проглотит ни куска. Воспоминания вызывали искреннее отвращение и отзывались нарастающей тошнотой.

– Увы. Если бы на то была моя воля – я бы не возвращался, но, видите ли, мы сбежали с Альбиона, когда там орудовал этот ужасный человек, Риппер. Кто знает, в какой момент ему перестанет хватать шлюх из Нижних Кварталов, и он обратит внимание на честных женщин. И представьте себе, как только все успокоилось, как только поймали этого мерзавца и мы обжились в Лигеплаце – появляется еще один выродок!

– Да, это ужасно. Мы с матерью тоже посчитали необходимым покинуть Лигеплац еще и по этой причине. Местные власти совершенно не следят за порядком: где это видано, чтобы Пишущие имели больше информации, чем жандармы, и при этом не способствовали следствию!

– Не знаю, что случилось с беднягой Сатердиком и его бедной женой, но кто застрелил Хагана, я могу сказать абсолютно точно, – сказала Тесс, ставя чашку прямо на скатерть.

Уолтер заметил, что Эльстер, не отрываясь, смотрит на расползающийся по ткани темный ободок.

– И кто же это был? – тихо спросила она.

– Совершенно точно – он сам. А перед этим зарезал эту девочку, Марию.

– Герр Хаган был попечителем нескольких благотворительных фондов и, как я слышал, очень любил свою жену, – усомнился Уолтер.

– Мария – несчастная девочка, которую Хаган взял замуж не от большой любви, а от больной совести, – категорично заявила Тесс. – Я была близко знакома с Хаганом и с Марией, разумеется, тоже.

– Можно спросить, что связывало вас с этими людьми? – спросил Уолтер.

– Безусловно. Я – одна из первых художниц «Механических Соловьев», молодой человек. Стояла, так сказать, у истоков. Но когда началось… у меня возникли разногласия с фирмой. Я не согласна с их политикой, а уж «Пташки»… ничего не стану говорить. Поверьте, мне нельзя вести такие разговоры. Зато я точно могу сказать, что за отношения связывали Хагана с женой, – вернулась к безопасной теме сплетен Тесс. – Он нашел Марию во время благотворительного рейда в приют Вахерлинга.

– Для душевнобольных? – Уолтер не смог скрыть удивления.

– Именно. Мария страдала от серьезного душевного расстройства. Она была нервной, неуравновешенной девушкой, у нее часто менялись настроения, а еще она была болезненно ревнива. Устраивала Хагану скандалы едва ли не каждый день, а уж когда она увидела те фотографии, наверное, сама же бросилась на него с ножом.

– Какие фотографии?

– Вы не читаете газет, Уолтер? Извольте, я вам расскажу: у Марии нашли фотографии, на которых Хаган был с другой женщиной.

– Позвольте, может это были старые фотографии! – вдруг сказала Эльстер, улыбаясь Тесс.

– Видите ли, Сулла, Хаган упал с лошади через неделю после своей свадьбы. Ничего серьезного, но на бедре у него остался заметный шрам, и снимавший позаботился о том, чтобы этот шрам попал на фотографии.

– Предусмотрительный человек! – Эльстер не переставала улыбаться.

– Вот именно. А дальше все просто: скандал, возможно, покушение, убийство и после – суицид. Даже их хваленый «Парнас» подтвердил справедливость этой теории. Но настоящий убийца Хагана и Марии – человек, приславший ей эти фотографии.

– Моя мать склонна увлекаться, – тихо сказал Томас. – Настоящий убийца Хагана и Марии убил Сатердика и Мирабель, и у него личные счеты к «Пташкам». Столько людей, у которых по разным мотивам есть к ним счеты, что я затрудняюсь ответить, кто же с большей вероятностью пошел на такие крайние меры. Не слушайте наших сплетен, молодые люди, и лучше всего не читайте газет.

С этими словами Томас положил салфетку в пустую тарелку и встал из-за стола.

– Благодарю вас за компанию, польщен знакомством. Надеюсь, мы сможем скрасить путешествие друг друга.

Томас пожал руку Уолтеру, поцеловал запястье Эльстер и снял салфетку с колен матери.

Тесс только кивнула им на прощание. Ее лицо стало задумчивым и отрешенным.

– Моя мать быстро устает, хоть и не показывает этого, – тихо сказал Томас, ногой снимая кресло с тормоза.

– Я понимаю. Мы тоже уходим; пожалуй, последуем вашему совету и не станем читать газет, – вымученно улыбнулся Уолтер.

– И не слушайте наших сплетен, – напомнил Томас.

Уолтер заметил, что глаза у Томаса за своей яркостью удивительно усталые, в красных прожилках и окружены частыми лучами морщин. Он смотрел вслед фокуснику и думал о том, что он, наверное, тоже давно не верит ни в какой флердоранж.