Я просыпаюсь в кровати одна, сквозь окно льется солнечный свет.
Я спала дольше обычного, что довольно странно.
С кухни доносится звон посуды, и я понимаю, что это Рейлан что-то готовит, а затем вспоминаю, как я проснулась посреди ночи от собственного крика.
Мои щеки пылают от осознания того, в каком глупом свете я себя выставила. Только маленькие дети кричат во сне от кошмаров.
Меня раздражает мысль, что Рейлан увидел меня такой – слабой и уязвимой.
С другой стороны, воспоминания о том сне до сих пор свежи в моей памяти. Я плыла, но не в чистых водах ярко освещенного бассейна. Была ночь, и я купалась в большом и темном озере. Мои руки светились под водой призрачным светом.
Что-то схватило меня снизу и потащило на дно. Я видела луну сквозь поверхность воды, и она становилась все меньше, пока не превратилась в крохотное пятнышко света, а я опускалась все глубже и глубже. Вода была обжигающе холодной и чернильно-черной, а то, что удерживало меня, – чудовищно огромным. Десятки щупалец обхватили мое тело, обвивая руки, ноги, грудь и горло, и продолжали утаскивать на дно, как бы отчаянно я ни билась. И когда я наконец была вынуждена сделать вдох, ледяная вода наполнила мои легкие.
Я проснулась, стягивая с себя одеяло, которое плотно обернулось вокруг моего тела, и услышала чей-то крик, не сразу осознав, что это кричу я сама. Я коснулась своего лица и почувствовала, что оно действительно холодное и мокрое – я плакала во сне.
Надеюсь, Рейлан хотя бы этого не заметил.
Должна признать, что ощущать себя в его объятиях действительно было приятно. Мне было стыдно за себя и неловко, что парень вбежал в спальню вот так, полуголый, в одних боксерах, однако я не могу отрицать, что мне было тепло в его руках, когда я прижималась лицом к его обнаженной груди. Он был словно огромное одеяло прямиком из сушильного шкафа. Тепло Рейлана пронизывало меня всю, неся с собой покой и умиротворение.
Но теперь мне предстоит встретиться с ним лицом к лицу, и я снова чувствую робость.
Оттягивая этот момент как можно дольше, я сперва принимаю душ, а затем надеваю блузку, брюки-слаксы и лоферы. Что ж, теперь мне ничего не остается, как пойти на кухню.
Рейлан колдует у плиты – сейчас там стоит сразу четыре сковородки, и в каждой что-то жарится. Парень надел мой передник поверх свежей фланелевой рубашки. Его темные волосы чистые и влажные, словно он уже принял душ, однако с бритьем, похоже, не заморачивался. Темная щетина придает парню лихости, особенно когда он улыбается, демонстрируя острые зубы.
Обычно мужчины не остаются у меня на ночь, так что я не привыкла, чтобы кто-то хозяйничал на моей кухне, используя мои сковороды и лопатки и разбрызгивая жир по плите.
Я даже не знаю, откуда, черт возьми, взялась вся эта еда, – я точно не покупала бекон, яйца и какие-либо ингредиенты для французских тостов.
По крайней мере, я чувствую насыщенный запах кофе и наливаю себе кружку.
– Завтрак почти готов, – говорит Рейлан.
– Обычно мне достаточно кофе, – отвечаю я.
– Кофе – это напиток, а не еда.
Рейлан берет две внушительные тарелки и накладывает на них хрустящий бекон, яичницу-болтунью, толсто нарезанные французские тосты, сдобренные маслом и сиропом, и жаренный с болгарским перцем картофель.
– Я в жизни столько не съем, – сообщаю я парню.
– Это питание для мозга, – говорит он, откусывая внушительный кусок тоста.
– Это две тысячи калорий. Весь дневной рацион на одной тарелке.
– Не мой рацион точно. Понадобится куда больше, чем тарелка завтрака, чтобы насытить это тело, дорогуша, – Рейлан хватает ломтик бекона и откусывает от него тоже прилично.
Я качаю головой:
– Ты заработаешь себе сердечный приступ.
– Ты видела хоть одного ковбоя, умершего от сердечного приступа?
– Значит, вот ты кто? Ковбой?
– А ты что думала. Вырос на ранчо в Теннесси.
– Что с ним стало?
– О, стоит на месте.
– А почему ты уехал?
– Потянуло на приключения. Хотелось увидеть мир. К тому же… – Рейлан ухмыляется, – я и не говорил, что был хорошим ковбоем.
Должна признать, бекон на моей тарелке действительно пахнет божественно. Я подцепляю ломтик и откусываю. Он хрустящий и нежный, такой же ароматный и сытный, как стейк рибай, который я ела накануне вечером. Если я продолжу проводить время в компании Рейлана, то стану плотоядной.
– Ну что? – говорит Рейлан. – Согласись, неплохо.
Я пробую немного картофеля. Он хрустящий снаружи и нежный внутри, идеально сдобренный специями и приправленный поджаренным красным перцем и луком.
– Ты отличный повар, – вынуждена признать я.
– А ты любишь готовить? – спрашивает Рейлан.
– Нет. Вообще-то, ненавижу.
– Почему?
– Столько возни ради чего-то, что сметут пять минут спустя.
Я не называю другую причину – я ненавижу заниматься тем, чего от меня ждут на основании того, что я женщина. Готовка, уборка, дети… Мне претит сама мысль обо всем этом и о том, чтобы позволить быту поглотить меня, пока мужчины проводят время, занимаясь более «важными» делами.
Моя мать никогда не была домохозяйкой, однако она во всем полагается на моего отца. Он глава семьи, а она – его правая рука. Я не хочу быть ничьей рукой.
Вот почему супружество не для меня. Когда Несса выходила замуж за Миколая, я отдала ей бабушкино кольцо, которое должно было перейти ко мне как к старшей из дочерей. Но я не собиралась надевать его.
Я знаю, что сегодня люди рассматривают брак как союз равных. Но, когда доходит до дела, чья-то карьера и амбиции выходят на первый план. Если одного из супругов пригласят на работу в Нью-Йорк, а другого – в Лос-Анджелес, то как они выберут, куда поехать?
Эгоизм – путь к разводу. Я лишь предпочитаю пропустить все промежуточные стадии и оставаться одна. Меня устраивает собственная компания и моя жизнь.
Во всяком случае, так оно и было, пока не появился этот дайвер и не разрушил все к чертям.
– Что? – спрашивает Рейлан.
– Что «что»?
– Ты нахмурилась, – говорит он.
– Мне просто… Мне жаль, что я разбудила тебя, – отвечаю я, избегая его взгляда.
– Эй, – Рейлан кладет вилку и накрывает мою ладонь своей. Она теплая и тяжелая и напоминает мне о том, какими теплыми были его руки прошлой ночью. От прикосновения его ладони по моему телу разливается то же мирное спокойствие. – Тебе ведь не нужно все время быть сильной. Это нормально, если подобное выбивает тебя из колеи.
Я вытягиваю руку, отодвигаю стул и встаю из-за стола.
– Я в порядке, – сухо говорю я. – В полном порядке.
Рейлан продолжает трапезу, очевидно, намереваясь прикончить всю тарелку.
Честно говоря, мне кажется, что он доедает все до последней крошки, просто чтобы позлить меня. Я стою и притоптываю от нетерпения, желая скорее выйти из квартиры.
– Что за спешка? – спрашивает Рейлан.
– У меня много работы.
– Сегодня суббота.
– У меня самый разгар важного проекта.
– Думаешь, это упрочит твои шансы на должность партнера? – спрашивает Рейлан, доедая последний кусок картошки.
Я вспыхиваю.
– Честно говоря, да, – признаюсь я.
– А разве это не предрешено? – говорит парень. – Ведь твоя фамилия уже и так на вывеске.
– Нет, не предрешено, – резко отвечаю я. – Но именно так все и думают. Вот почему мне приходится трудиться усерднее и оставаться допоздна. Иначе, какой бы я ни была умной и сколько бы ни привлекла клиентов, все будут считать, что я занимаю свое место лишь потому, что рождена Гриффин.
– Ладно, ладно, – говорит Рейлан, поднимая руки, словно он сдается. – Дай-ка я помою посуду и затем закину тебя к родителям.
Он убирает все со стола, ставит посуду в раковину и наполняет ту горячей мыльной водой. Быстро и эффективно парень устраняет беспорядок, казавшийся непосильным. Менее чем за десять минут все тарелки вымыты, высушены и расставлены точно по местам, а столешницы и плита приведены в прежний блестящий вид. Даже кухонное полотенце сложено и повешено на свое место.
– Это удовлетворяет вашим требованиям, сержант? – спрашивает Рейлан, и его голубые глаза светятся лукавством.
Иногда я с тревогой замечаю, что Рейлан словно читает мои мысли.
– Да, – чинно отвечаю я. – Все снова на своих местах.
Я хватаю свой портфель, тяжелый от бумаг, которые я захватила из офиса на выходные.
Я стащила ту стопку договоров купли-продажи со стола Джоша. Как я и подозревала, он к ним еще даже не притронулся, ленивый говнюк. Если бы Джош тратил меньше времени на слежку и болтовню, а больше – на работу, у него действительно был бы шанс стать партнером.
Я помню, что дядя Оран велел мне оставить Джошу эту сделку, но я уже начала работу над договорами, и мы должны закончить с ними прежде, чем перейдем ко второй стадии застройки Саут-Шора. Прямо сейчас это первостепенная задача моей семьи и Галло. Мы вложили в этот проект все, и я не могу позволить, чтобы какой-то идиот вроде Джоша все запорол.
Я отвожу Риону в особняк Гриффинов в Голд-Косте. Этот замок из стекла и металла – словно памятник тому, как их семья росла и процветала в Чикаго.
Когда мы входим в огромную светлую кухню, я вспоминаю, что здесь мы с девушкой и познакомились. Я бросаю на Риону взгляд, чтобы понять, думает ли она о том же, и перехватываю ответный взгляд, отчего на ее бледных щеках выступает легкий румянец.
Даже не знаю, почему мне так нравится дразнить девушку. Видимо, из-за ее настроя в любой ситуации сохранять невозмутимость и выдержку. Риона словно бросает мне вызов, а я никогда не отказываюсь на него ответить.
Имоджен Гриффин только что закончила завтракать. Она уже облачилась в стильное платье-футляр, а ее гладкий светлый боб сияет, как стекло.
Риона с матерью во многом похожи, но девушка чуть выше, и у нее рыжая шевелюра. Но смотреть на Имоджен – это все равно что смотреть на Риону двадцать или тридцать лет спустя. Живое доказательство того, что возраст будет ей к лицу, как какой-нибудь культовой актрисе, которая с возрастом становится лишь более царственной.
Впрочем, об этом можно догадаться и не глядя на Имоджен – Риона слишком упряма, чтобы позволить себе выглядеть менее чем на все сто.
Имоджен стремительно подходит к дочери и целует ее в щеку.
– Как ты, милая? – спрашивает она и ласково проводит рукой по волосам девушки.
Я удивлен, что Риона не сопротивляется этому, более того – ненадолго прижимается щекой к материнской ладони. Она явно уважает Имоджен.
Однако ни на секунду не подаст вида, что покушение на ее жизнь хоть как-то ее задело.
– Я в порядке, мам, – говорит Риона.
– Имоджен Гриффин, – произносит женщина, протягивая мне тонкую ладонь.
– Рейлан Бун.
– Спасибо, что прилетели помочь нам, – говорит она. – Данте очень высоко о вас отзывался.
– Я удивлен, – отвечаю я. – Обычно он довольно честный парень.
Имоджен расплывается в улыбке, не сводя с меня своих голубых глаз.
– Он действительно честный, – говорит она. – Я привыкла доверять его суждениям. Никогда не перестану удивляться тому, как даже заклятые враги могут стать друзьями. И наоборот.
Женщина бросает взгляд на изысканные золотые часы у нее на запястье.
– Мне пора, – говорит Имоджен. – У меня заседание правления Чикагской библиотечной ассоциации. Риона, – обращается она к дочери, – Бутчер и Мичем за всем присмотрят.
Надо полагать, это имена охранников. Я планирую заглянуть к ним перед уходом, хотя не сомневаюсь, что Гриффины исключительно ответственно подходят к тому, кого нанимают на эту должность.
Риона уже разложила свои бумаги на маленьком столике кухонного уголка. Очевидно, она собирается приступить к работе, не теряя ни секунды.
Я восхищаюсь ее прилежанием, но наблюдать за девушкой довольно утомительно – она явно не высыпается.
Кэллам заходит на кухню, как раз когда Имоджен уже выходит. Он целует мать в щеку так же, как та целовала Риону. Всегда забавно подмечать какие-то семейные привычки, жесты, передающиеся через поколения, словно тайный код, известный только избранным.
– Как Майлз? – спрашивает она.
– Потрясающе, – отвечает сын. – Кажется, они с Аидой родственные души. Они вдвоем только и делают, что спят в обнимку и едят.
– Надеюсь, ты тоже встаешь к нему по ночам, – угрожающе произносит Имоджен. – Не сваливай все на Аиду.
– Ты серьезно думаешь, что она допустит такое? – со смехом спрашивает Кэллам.
Имоджен улыбается:
– Нет, это вряд ли.
Женщина машет нам всем на прощание, и Кэллам наливает себе чашку кофе из кофейника, стоящего на беломраморной столешнице.
– Будешь? – предлагает он мне.
– Нет, спасибо, я только что выпил.
– Как проходит телохранительство? – спрашивает Кэл, бросая взгляд на Риону, уже погрузившуюся в работу.
– Отлично, – говорю я.
– Правда? – я слышу недоверие в его голосе.
– Разумеется, – ухмыляюсь я. – Что может пойти не так, когда я следую за Рионой по пятам круглосуточно, слежу за каждым ее действием и не отхожу ни на шаг, словно сиамский близнец? Как такое может ей не нравиться?
Риона не удостаивает мою реплику ответом, поглощенная своими бумагами. Но я все равно чувствую исходящее от нее презрение. Кэлламу с трудом удается не рассмеяться.
Уже более серьезно я говорю:
– Как давно у вас работают эти парни, Бутчер и Мичем?
– Бутчер – шесть лет, Мичем – восемь, – отвечает Кэл. – Им можно доверять.
– Отлично, – киваю я. – Надо было удостовериться.
– Я ценю твой подход, – говорит Кэл. – Готов повидаться с посредником?
– Определенно.
Кэллам залпом допивает кофе и ставит кружку в раковину. Судя по темным кругам у него под глазами, матери Кэл не врал – он действительно встает к новорожденному. Это изможденное и счастливое лицо новоиспеченного родителя не спутаешь ни с чем.
– Вернемся через пару часов, – обращается Кэллам к Рионе.
– Не спешите, – не отрываясь, произносит она.
– Я поведу, – говорю я Кэлу, когда мы выходим на широкую подъездную дорожку, где я припарковал «Эскалейд».
– Спасибо, – отвечает он. – Так будет лучше. По пути сюда я чувствовал себя как зомби.
Я сажусь за руль, а Кэллам забирается на пассажирское сиденье и усиленно трет глаза.
– Ох уж этот прерывистый сон, – говорит он. – Даже если удается в итоге поспать восемь часов, это уже все равно не то.
– Да уж, – соглашаюсь я. – Совсем не то.
Мне давно уже не доводилось спать восемь часов без перерыва. Многие ночи, проведенные на песке, на камнях или в грязи, постоянная необходимость быть начеку, чтобы в любой момент проснуться ради спасения собственной жизни, – глубокий и спокойный сон в таких условиях невозможен.
– Итак, кого мы собираемся навестить? – спрашиваю я Кэла.
– Он посредник, – отвечает тот. – И отвратительный тип к тому же. Ты вооружен?
Я киваю:
– Как всегда.
– Хорошо. Я тоже. Надеюсь, до этого не дойдет, но не уверен, что он захочет сотрудничать.
Кэллам подсказывает мне маршрут по пути в Ривердейл, район на южной окраине города. Чем дальше мы продвигаемся, тем все более старыми, бедными и запущенными становятся окрестности. Вместо высоких небоскребов я вижу приземистые бетонные жилые дома, заколоченные досками предприятия и разрушенные автобусные остановки.
Сам Ривердейл кажется малонаселенным по сравнению с центром города. Большую часть территории занимают железнодорожные сортировочные станции, свалки и промышленные объекты, включая крупную станцию очистки сточных вод.
Кэллам велит мне подъехать к железнодорожным путям Юнион Пасифик.
– Вот сюда, – говорит он, указывая на нечто, похожее на заброшенный склад.
Все окна перебиты, а стены из металла за последние двадцать лет покрылись такими слоями граффити, что цвета и узоры стали трудноразличимы.
– Машина нас дождется? – скептически спрашиваю я.
– Как знать, – пожимает плечами Кэллам.
– Сюда что, действительно до сих пор приходят поезда?
О проекте
О подписке