12 ч. 39 мин. 17.07.1974 г.

Амиран просто обожал ходить с мамой к её двоюродной тёте Нине. Она разрешала ему покопаться (но только аккуратно, не перемешивая ничего!) на книжных полках. Какое это наслаждение – перебирать и перелистывать увесистые тома, запоем погружаться в мир прекрасных героев и злодеев, пиратов и путешественников, забывая обо всем на свете. Художественная приключенческая литература была большой редкостью, и в магазинах ничего интересного в открытую не продавалось, хорошую книгу «доставали». Здесь же на полках рядами стояли Дюма, Стендаль, Толстой, Беляев…

За окном раскатистым неторопливым басом мужественного и уверенного в себе силача, перекатывающего по крутым мощёным старым булыжником улочкам большой овальный деревянный лоток на колёсах, раздавался клич продавца холодным счастьем для малышей и взрослых в эти жаркие летние дни: «Аба! Мааа-рооо-жниии! Ээээс-киии-мооо!», на который сбегались жители всего квартала. В основном это была ребятня.

– От него несёт чрезмерной для ребёнка послушностью, – говорила тётя Нина своей племяннице Гаянэ об Амиране. – Ему бы следовало побольше гулять со сверстниками и обзавестись друзьями. А вместо этого он у тебя читает с утра и до утра! У ребёнка каникулы! Выгоняй его на улицу, поиграет с мальчишками в кочи⁵. Пусть хотя бы сам пойдёт купить мороженного!

Можно сказать, что она слишком носилась с сыном, когда была рядом, но её влияние было настолько сильным, что Амирану было тяжело обходиться без него. Они поначалу были бедны, так как жили на одну её зарплату. В магазине и на рынке она была одной из тех домохозяек, которые, сжимая в руке почти пустой кошель, долго не сводят глаз с прилавков и ценников, не имея возможности купить всё и в достаточном количестве. Однако эта бедность рождала в Гаянэ острое желание не ударить лицом в грязь, накормить сына приличной едой, дать ему образование, чтобы в будущем он смог подняться до хотя бы стандартного-престижного положения советского гражданина. Жёсткая экономия не позволяла ей общаться и принимать тех, кого молодая мама предпочитала считать «людьми своего круга».

– Он такой, тёть Нин! Вы же видели: увидел у вас на полке «Три мушкетёра» и сразу попросился оставить его в комнате, чтобы он мог почитать. Он счастлив, что вы разрешили ему это.

Проходило время, её заметил мужчина, который довольно долго оставался рядом с ней, хотя и на расстоянии. И это «рядом, но на расстоянии» приводило к тому, что поскольку общение с людьми, которых она называла «людьми иного круга», было практически ею же сведено к нулю, фактически они с сыном жили в своём мирке. Даже когда финансовые возможности стали позволять им жить посвободнее. Доброжелатели всегда найдутся и о ней уже судачили кумушки во дворе. Но она обрела проявлявшуюся изредка некую напускную уверенность; её горделивая осанка, вскинутая голова, стали только подчёркивать в ней несдержанность до последней капли любви матери, которая видит смысл своей жизни в счастье собственного ребёнка.

В соседней комнате пробили часы, а ничто не напоминает более настойчиво о настоящем и будущем, как своевременный бой часов.

– Ты же видела, какой это толстый том, ему читать неделю. Я бы и так разрешила вам взять книгу с собой.

Однако, наделённая годами личного опыта своими представлениями о жизни, такая женщина подпитывается от своей убеждённости в собственной правоте и незаметно даже для себя начинают управлять и своими чувствами и своими детьми. В их обособленной от остальных жизни не было ничего плохого – как им обоим казалось. Скорее, это был такой уклад жизни, к которому привыкаешь; это и привязывало их друг к другу сильнее, чем остальных родителей и детей.

– Тётя, вы его не знаете! Он закончит её быстрее, чем вы выгоните нас отсюда.

Амиран обожал свою мать, которая уже сейчас, не говоря об этом сыну напрямую (мал ещё) присматривала ему подходящую пару из дочерей немногочисленных подруг. Она действовала с настойчивостью и простодушием, которые всё же не доходили до прямой бестактности.

– Не может этого быть! Он так быстро читает?

Амиран, конечно, ни о чем не догадывался.

– Особенно понравившуюся книгу. Особенно, если его могут от неё оторвать раньше, чем он дочитает. Он ещё и считает быстро. Сегодня утром, даже не знаю, что это пришло мне в голову, я задала ему задачку, спросила: «Сынок, только отвечай быстро: сколько будет – от девятисот двадцати восьми отнять четыреста двадцать, умножить на пятьдесят шесть и отнять тридцать два?» Он уже через секунду мне выпалил: «Двадцать восемь тысяч четыреста шестнадцать».

Просто ещё не пришло время выполнять и такую волю матери.

– Ну не знаю, милочка. Это не нормально для такого малыша. А тебе всё-таки не мешало бы выйти ещё раз замуж, чтобы Амиран не ходил по этой планете вечно под колпаком твоей юбки!

Что же, в конце концов, удерживало её от повторного замужества? Кто ответит на этот вопрос лучше остальных, кроме того самого мужчины?

– Тёть Нин…

Боязнь потерять его и тот достаток в жизни, который ею уже определялся «выше среднего»? Нежелание самой устраивать в своей жизни и жизни сына опасные перемены? Едва случайное чувство осветит темные глубины души, неосвещённые и редко посещаемые, пробудит её, как тут же гаснет под напором логических доводов ума, и всё снова погружается в рутину старых привычек. Ау!!!

– Гаянка, иди в жопу! Испортишь мальчишку! – тётя Нина могла спокойно и выматерить, а не только послать аппетитно в пятую точку. Впрочем, ей это подходило, этой старой матроне, черты лица которой и в восемьдесят выдавали в ней благородное происхождение её предков. И если вокруг неё женщины говорили – у меня девичья фамилия была такой-то, то тётя Нина объявляла: «Я – урождённая Тамбераци⁶!». С ударением на последний слог, чтобы не путали её фамилию с какой-нибудь там итальянской!

– Мамочка, я прочёл «Трёх мушкетёров»!

20 ч. 00 мин. 06.08.1977 г.

Время бежит неумолимо. Время – это коктейль, который можно взболтать, но при этом невозможно смешать. Невозможно представить Чингиз-хана в компании с Наполеоном! Вернее, представить-то можно, а вот послушать, как они обсуждают за столиком в кафе, выпивая по рюмочке коньяка, роскошную грудь проходящей по Елисейским полям девушки – это вряд ли. Но если ваши жизни пересекаются во времени – весьма вероятно, что вы пересечётесь и в пространстве.

Поль несколько переменился за это время. Похудел, перестал плакать, когда огорчался и даже стал находить себе друзей. После того, как он отболел корью и свинкой – особенно. Марк Мора, которого друзья называли Мамо (по первым двум буквам имени и фамилии) был из приличной французской семьи трудоголиков, живших в собственном доме в нескольких кварталах от Пуатье. У обоих подростков уже появилась редкая поросль на щеках. Марк успел попробовать марихуану, которая стала распространяться всё больше во Франции за последние десять лет протестных настроений, и знал где её достать. Деньги на неё он частенько таскал у родителей. Уже только поэтому он пользовался авторитетом у местных парней. У него появились проблемы с полицией.

Сегодня родителей Марка не было дома, и он сидел на балконе вместе с Полем и мальчишкой с кличкой «Кролик» (это благодаря широким передним верхним резцам, которые невозможно было не заметить каждый раз, как он открывал рот) на год старше него. «Кролика» звали Рикардо. Марк достал косяк с марихуаной, закурил, закашлялся, и, сделав пару затяжек, решил передать её Полю. Но тот решительно помотал головой:

– Нет, отдай лучше Кролику, он не откажется, а я что-то не хочу.

Кролика не пришлось долго уговаривать, но огонь погас, так что он поджёг его снова.

Поль и обычных-то сигарет впервые попробовал курить месяц назад, а этот дым после первой же затяжки вызвал у него головокружение и накативший град слёз. В горле першило от вонючего дыма, но он старался не дышать, сдерживая кашель. Но как это можно было показать сейчас?

– Не знаю, воняет только как куриный помёт.

– Да ты расслабься, садись, – поучил его Марк. Потом вдруг рассмеялся, хотя для этого не было повода. – Тогда всё почувствуешь.

Сесть Полю пришлось хотя бы потому, что ноги у него уже подкашивались. Глаза стали закрываться сами собой.

– Ну вот, – ухмыльнулся Кролик, – теперь ты с нами на одном облаке.

Поль приоткрыл глаза и увидел катастрофически расплывшихся по балкону Мамо и Кролика, словно круживших в танце вокруг него. А родители так переживали, что у их сына не было друзей, вот же они! Да, и с этих пор эти трое говорили не «мы пошли покурить травку», а «мы пошли на облако».

Как-то после школы, наигравшись в карты на последнем уроки геометрии, вместо того, чтобы старательно орудовать циркулем, линейкой и транспортиром, эта троица выкурила по изделию с «травкой» и отправились гулять по улицам Марселя. Вышли на проспект Амбур и решили поесть пиццы. Поев, они продолжали сидеть за столиком. Вели себя довольно шумно – эффект от «травки» ещё не успел выветриться, и их попросили уйти. Мальчишки отмахнулись от хозяина пиццерии, да ещё и пригрозили, что не заплатят за еду.

– Адамо, Саверио, вышвырните их на улицу, этих накуренных, – распорядился хозяин пиццерии двум молодым официантам. И те схватили и выволокли парней – сначала Марка и Рикардо, а затем направились за оставшимся за столом Полем.

– Не забудьте получить у мсье плату по счёту! – напомнил хозяин.

– Лучше не трогайте меня, – закричал Поль, но его постигла та же участь после того, как официанты обшарили его карманы и вытащили оттуда деньги – ровно столько, сколько было положено за съеденное мальчишками. Друзья уже ждали его неподалёку и собирались обойтись обидными выкриками в сторону хозяина пиццерии, но Поль рассудил иначе. Он обнаружил валявшийся у дерева большой камень, швырнул в витрину пиццерии и только тогда бросился наутёк. Ему удалось убежать довольно далеко, когда он обернулся и увидел, что Адамо и Саверио снарядили за ними погоню. Им удалось схватить поздно рванувших с места Марка и Рикардо, которых они затащили уже обратно в пиццерию.

Поль гордился своим поступком, хотя родителям каждого из троих мальчишек это обошлось в несколько сотен франков (друзья так его и не выдали подъехавшим сотрудникам полиции, не назвав имени и адреса где жили Пуатье; но решили поделить сумму ущерба за битое стекло на троих). Никакого раскаяния, да он ещё получил железное подтверждение того, что на Мамо и Кролика (мать которого готова была направиться и в ад, если бы там пообещали помочь сыну) можно положиться в опасной ситуации! Правда, ребят взяли на заметку за эту шалость.

– В следующий раз я сам тебя отправлю в полицию, – заметил Нестор.

Эмилия Пуатье понимала, что между мужем и старшим сыном возникает стена непонимания. Нестор часто отсутствовал в поездках, но, отдыхая в перерывах между рейсами, всегда с нетерпением ожидал вечера, когда вся семья собиралась на ужин и все они впятером общались. В последнее время, даже если Поль и был вечером дома, то торопливо съедал свою порцию жареной рыбы и спешил уединиться. Его мир был закрыт для родителей, сестры и брата. Мамо и итальянец «Кролик» заменили ему самых близких людей, и он решил больше не тратить на родных своё сердечное тепло.

У Поля было чувство обострённой справедливости, но только по отношению к себе самому и отличалось оно настолько сильно от морально приемлемых норм, как прокисшее молоко от свежевзбитых сливок. Но тому, кто не привык взвешивать свои слова и поступки, в один прекрасный день приходит в голову и закрепляется там навечно мысль, что только сам он заслуживает высокого балла. А там уже недалеко и до перегибов в самооценке. Особенно, если находить повод помешивать время от времени внутренний пепел и раздувать в себе остывающие угли превосходства над остальными, чтобы слабый огонёк снова и снова разгорался в жгучее пламя. Да ещё если со стороны раздувать его будет случайный или целенаправленный ветер…

Нестору отравляли жизнь не только нелады с сыном. Он искал виновника многих бед – и той, что изменила образ жизни сына, сделав его столь непонятно агрессивным, и той, что заставляет платить массу налогов и потому так тяжело откладываются деньги, и той, что вызывает рост преступности в Марселе и Франции вообще. Нестору казалось, что он нашёл виновника: всему виной новая волна «демократизации и свободы» в стране. И иногда говорил самому себе, что сочувствует росту проявления национального экстремизма. «Франция – для французов» – что в этом плохого? К переезду в страну арабов, и даже той части французов, которых до сих пор называли «pieds-noirs»⁷, белых выходцев с Африканского континента, он относился неодобрительно: мол, это именно они завозят в страну дурные идеи, а местная молодёжь их подхватывает вместе с дурными манерами.

Раньше он мог обнять старшего сына, затискать его, а сейчас вдруг это становилось как бы неуместным, несмотря на желание быть ближе к нему. Мальчишка всё больше отдалялся от него, не принимал его проявлений внимания и нежности. Оставалось только надеяться на усиление строгих мужских мер.

За Полем всё больше закреплялась репутация «безголового чудилы». Легенды о его выходках ходили по всему району. Он мог уснуть в классе, уйти посредине урока, запустить камнем в чьё-то открытое окно. Некоторые психиатры считают, что абсолютное большинство людей обладает запасом поведенческой прочности, при котором их мозг вовремя дёргает за стоп-кран, удерживающий от бездумных действий в различных случаях. Однако кому не приходилось иметь дело с людьми, у которых, почти безо всяких видимых причин вдруг щелкает в мозгу очередной предохранитель, и они рвутся вас оскорбить или избить, выкрикивая самые грязные ругательства? В обычной ситуации это нормальные, спокойные люди. Знать бы, отчего в головах начинают щелкать такие предохранители.

Как-то трое парней сели в автобус, и находившемуся с ними Полю вдруг приспичило остановить его между остановками: он увидел проходившую мимо одноклассницу. Водитель не соглашался делать дополнительную остановку и этим вызвал бурю негодования парня. Автобус пришлось остановить, потому что дело дошло до драки. Проходивший мимо отбившийся от своей группы полицейский, поняв, что самостоятельно может не справиться с драчунами, остановил проезжавшую патрульную машину и только тогда дал знак водителю автобуса открыть переднюю дверь. Молодую троицу бузотёров посадили на заднее сиденье и полицейская машина направилась было в ближайший участок, но через пару кварталов сидевший крайним справа Пуатье на полном ходу распахнул заднюю дверь не успевшего сильно разогнаться автомобиля и, сгруппировавшись соответствующим образом, кубарем выскочил на тротуар. Полицейские не сумели его догнать, но не без угроз выяснили у ребят, кто он, а также то, что на сегодняшний вечер у него имелся билет в кинотеатр, где его и стали поджидать.