Цитаты из книг автора «Софи де Вильнуази»

Сумерки надежно укрывают меня от его глаз и от моих комплексов.

по тротуару, а она уже не смогла их собрать.

Ходила, как обычно, по магазинам и вдруг почувствовала боль в груди, без единого крика упала, продукты рассыпались

– Я привела тебя сюда, чтобы ты тоже похоронила с ней и горечь свою, и боль, и твой развод. Вероник слушает молча, и крупные слезы на ее щеках внушают мне надежду. Что-то зашевелилось у нее в душе. – Вероник, скажи честно, ты была счастлива с Жаном? Она пожимает плечами. – Вероник, Жан ушел, твой брак погиб, но ты-то жива! Ты еще молода, у тебя чудесные дети, красивый дом, сколько можно носить траур? Пора переключиться, ты заслуживаешь большего, чем любовь твоего пса. Ловлю на себе злой взгляд сквозь слезы. – Легко сказать, – шепчет она. – Ты не знаешь, каково прожить с человеком двадцать лет и отдать его другой. Когда она вдобавок моложе и красивее. – Ты права. Я в самом деле не знаю, каково жить семьей. Зато я знаю, каково жить одной, а ты именно к этому идешь, Вероник. Ты просто не отдаешь себе отчета, что твоя злость и жажда мести вредят только тебе. Они тебя изолируют. Ты отгородилась от людей, от своих детей. Пока сидишь в углу и мусолишь обиду, ты никому не нужна. Одиночество – это все равно что провалиться в расщелину: ты ранена, тебе плохо, больно, тебе нужна помощь, а никто наверху не видит и не слышит тебя. Но поверь на слово: эта яма не так глубока, как кажется.

Я, кажется, впервые не поспеваю за временем. Раньше оно мучительно тянулось, я считала часы, как коровы на лугу в ожидании дойки следят за проходящими поездами. А сегодня сумела прыгнуть в вагон – и понеслась. Заскочив домой, хватаю фирменный пакет «Контуар де Котонье» и сразу убегаю в больницу. По дороге размышляю о сегодняшнем крутом повороте событий. Оказалось, уволиться куда проще, чем я думала. Распрощались без слез и отвальных. Хватило нескольких минут, чтобы перечеркнуть пятнадцать лет работы на фирму, которая была средоточием моей жизни. Если это жизнью можно назвать. А настоящая – вот она, рядом, тянет ко мне руки. Я долго висела в шкафу, пропитываясь нафталином и вбирая пыль, но внезапно все пуговицы оторвались, дверцы распахнулись, и я дышу, бегу, лечу. Да, лечу!

– У меня все хорошо, Пьер, спасибо тебе, это раньше я была больна, а сейчас я в отличной форме! Мне нужен отпуск не по болезни, а просто отпуск, навсегда. Мне нужна свобода. Я все эти годы много работала и хочу теперь жить для себя. Хочу жить, вот и все. – Конечно, Сильви, тебя можно понять. А ты не хочешь сходить пока в отпуск, а по возвращении вернуться к этому разговору? Бери хоть целый месяц и отдыхай! Мне было бы приятнее получить от тебя красивую открытку, чем заявление об уходе, ха-ха! Езжай, мы уж тут как-нибудь справимся. По-моему, неплохое предложение, что скажешь? В его улыбке кроется тревога, кустистые брови досадливо сдвинуты. – А знаешь, Пьер, ты прав. Вы без меня прекрасно справитесь. Так что я подам заявление прямо сегодня. Мне нужно подруге помочь, да и кучу других дел переделать – сорок пять лет прожить заново! Так что не буду терять время. До свидания, Пьер, всего тебе хорошего! Я встаю, не слушая увещеваний. Какое же это счастье – принять верное решение! Пьер так ничего и не понял, я не дала ему ни единого шанса. Новая Сильви обгоняет даже свою тень. Выходя из офиса, я задерживаюсь у стола Лоры. По ее недоуменному взгляду можно догадаться, что хотя бы часть беседы в кабинете Пьера она сумела уловить. Официально провозглашаю для нее радостную весть. – Я ухожу, Лора. Увольняюсь. Она тоже теряет дар речи. Пять лет, что она была моей ассистенткой, мы жили тихо-мирно, и вдруг я все разнесла к чертовой матери. Немотивированная агрессия – если, конечно, не считать убедительной мотивацией простое желание жить, жить дальше, жить лучше. И чем дальше отсюда, тем лучше.

Внезапно приходит понимание, что все изменилось бесповоротно. Франк прав: Сильви Шабер мертва. Это она лежит там, в морге. Это для нее я купила сегодня одежду. Это ее скоро похороню. А кто тогда я – пока неизвестно, знаю только, что я не одинокая тетка, я здесь уже не пациентка с суицидальными наклонностями, я человек, заслуживший доверие Франка, я его друг. Да, у меня есть друзья, завистники и даже любовник. Слезы брызжут из глаз, как из бутылки шампанское. Предложение дружбы куда лучше руки и сердца, поэтому я плачу от счастья – в первый раз. – Ну что ты! Прости, я не хотел тебя расстраивать. Он снова обвивает меня сильными руками. Кем бы там ни был этот Эрве, ему сильно повезло. – Знаешь что? – Я шмыгаю носом, как ребенок. – Мне бы сейчас потанцевать! И напиться вдрызг! Такие слова никогда не прозвучали бы из уст прежней Сильви Шабер. Он смотрит на меня с удивлением и некоторой гордостью. – Так пошли! Твое возрождение надо отметить! Мы залпом допиваем свои бокалы, Франк отправляет смс Эрве, гасит свет, весело хлопает дверью и ведет меня под руку в бар «Роза Бонёр»; ни разу о таком не слышала, а он там явно завсегдатай. Иду с ним, как с кавалером, и чуть не лопаюсь от гордости. Чувствую легкий голод, голова кружится, но мне изумительно хорошо и радостно на душе. Сегодня я пьяна не от алкоголя, а от самой жизни. И совершенно не задумываюсь о том, что будет дальше, я доверяю Франку.

Солнце сверкает, я поднимаю глаза к небу с белыми облачками, оно такое красивое, умиротворяющее… Надо почаще любоваться им. Растроганно-счастливая, иду к автобусной остановке. Хочется бродить, впитывать в себя все вокруг, наблюдать за людьми, за живыми людьми, в которых бьется сердце Парижа.

Корин продолжает стремительное падение в моих глазах. Мне уже хочется сделать прививку от ее глупости. – Но ты как, ничего? – прощупывает меня Лора. – Да ничего. Хорошо, что там мой друг живет неподалеку, но меня это, конечно, выбило из колеи. Судя по глазам Нелли и Корин, они ждут какого-то финального аккорда, эффектного комментария, но мне больше нечего добавить. Разве что выплеснуть им в лицо свой кофе и объяснить, что у меня аллергия на идиотизм. – Ладно, пойду, надо работать. И я ухожу в кабинет, проклиная себя. А чего я ожидала? Что мне вручат медаль? Пропоют оду моему благородству? Пронесут меня на руках над кофейным автоматом? Нет. Я ждала хоть капли сочувствия той женщине. После вчерашних слов Франка, таких деликатных и вдохновляющих, их равнодушие подействовало на меня, как холодный душ. Из-за дефицита общения я совсем забыла, какими люди бывают глупыми.

И она исчезает, оставив меня перед кошмарной дилеммой: в трусах или без трусов