Жанна непроизвольно улыбается. Она полусидит-полулежит в кровати, губы ее сохранили привычку улыбаться, как когда-то.
Маргарита не знает, с чего начать. Она чуть было машинально не сказала, что Жанна хорошо выглядит, но удержалась, потому что это было бы неправдой. Жанна бледна, слишком бледна, настолько, что Маргарите кажется, она вот-вот растворится в одеяле, которое словно прижимает ее хрупкое тело к матрасу.
При взгляде на Жанну Маргариту вдруг поражает одна мысль. Если простыни белые, то Жанна не может быть такой же белой. Жанна тусклая. Как белье, которое слишком много раз побывало в стиральной машине и с которым надо в конце концов решительно расстаться. Может быть, в конечном итоге так оно и есть. Жанна слишком замызгана, слишком потрепана и изношена и слишком обветшала, чтобы продолжать жить дальше. Если с Жанной все так, думает Маргарита, то что же с ней самой?
– Жизнь – это не по мне, – в конце концов говорит Жанна.
– Что, черт возьми, ты хочешь сказать?
– Я не знаю. В итоге я не знаю, понравилось ли мне жить.
В этих словах была вся Жанна.
Даже в детстве она иногда съедала десерт до последней ложки, после чего говорила, что он ей не особенно понравился. Маргарита хотела напомнить ей об этом, чтобы немного ее расшевелить, но увидела, как из уголка правого глаза подруги по мочке уха скатилась слезинка и упала на подушку. Поэтому она промолчала, опустив взгляд. В этот момент Маргарита поняла. Она поняла, что видит Жанну в последний раз и что вместе с ее названой сестрой безвозвратно умрет часть ее самой.
Жанна засыпает, и Маргарите не хочется уходить, пока та спит. Поэтому, дожидаясь, когда подруга проснется, она встает, чтобы посмотреть в окно палаты. Сентябрь подходит к концу, и на улицах половина женщин в сапогах и пальто, а половина – в платьях и сандалиях. Осень – это, безусловно, лучший индикатор оптимизма. Маргарита как раз пытается разделить людей на две категории, когда ей на глаза попадается молодая женщина в неоново-оранжевом спортивном трико с черной повязкой на голове. Она переступает с ноги на ногу на пешеходном переходе, ожидая, когда можно будет перейти дорогу. Внезапно, когда еще не загорелся зеленый, а по дороге на большой скорости приближалась машина, бегунья безо всякой причины бросается вперед. Ее уже практически сбивает автомобиль, но какой-то мужчина резко хватает девушку за плечо и в последний момент оттаскивает на тротуар. На четвертом этаже, за больничным окном, Маргарита кричит, но из ее рта не вырывается ни звука.
Она садится на стул, все еще пребывая в состоянии шока, а в голове у нее проносится фраза – фраза, которую она слышала по телевизору, кажется, в какой-то рекламе. Да, точно, в рекламе «Лото». Маргарита не может избавиться от нее, снова и снова прокручивая в уме слоган как навязчивый мотив, похожий на резкий аромат или что-то назойливое, способное тобой завладеть.
Кто следующий?
Кто следующий?
Кто следующий?
Только вот Жанна последняя, кто у нее остался. И теперь Маргарита знает, что следующая – она сама.
Итак, Камилла живет в этой квартире уже три года. Три года она спускается и поднимается на седьмой этаж без лифта хотя бы раз в день. Три года, как она предпочитает промокнуть до нитки, чем вернуться за этим чертовым зонтиком, который за всю свою жизнь не видел ни капли дождя. И три года прошло с тех пор, как она решила, что не вернется в университет.
Ее родители и сестра – все трое врачи – долгое время надеялись, что она пойдет по тому же пути. Но Камилла даже не рассматривала этот вариант. Она терпеть не могла все эти разговоры о насморках, отитах и фарингитах, о маленьких драмах повседневной жизни, о сезонных болезнях. Переживать за каждого пациента, как за члена семьи, и задерживать дыхание каждый раз, когда приходится сообщать о смерти. Поэтому, когда родители спросили ее, чем она хочет заниматься после школы, Камилла ответила «правом», хотя точно так же могла сказать «экономикой» или «философией».
Она сказала то, что они были готовы услышать, но, по правде говоря, юриспруденция никогда ее особо не интересовала. Родители удивились, но их удивление быстро сменилось гордостью от того, что одна из дочерей станет юристом.
Камилла всегда была послушным ребенком. Она почти никогда ни о чем не просила родителей. Поэтому, когда она заявила, что хочет поступать на самый престижный юридический факультет Франции, который находится в Париже, они согласились. Единственным условием было то, что помимо учебы она будет подрабатывать, чтобы оплачивать свои мелкие расходы. Камилла прыгала от радости и обнимала родителей в редком порыве чувств. Она была так счастлива, что покидает Пуатье и будет жить в Париже. Они так гордились тем, что у них честолюбивая дочь.
Камилла не сдала экзамены за первый курс, но не призналась в этом. Она убедила себя, что надо просто сказать родителям, что она уже на втором курсе, что, в конце концов, в этом нет ничего страшного. Все образуется, когда она закончит университет. Вот только шесть лет спустя Камилла его так и не закончила. И все говорило о том, что это не произойдет никогда.
«Во имя Отца, Сына и Святого Духа».
Маргарита механически бормочет «Аминь» и садится на скамью, положив руку на руку. Священник поворачивается, берет распятие, быстро, на секунду, поднимает вверх, а затем кладет на кафедру перед собой. Маргарита задается вопросом, сколько раз он уже проделывал это и как ему удается продолжать в том же духе. Похороны всегда нагоняли на нее тоску. Она знает, что для некоторых людей это событие недели, своего рода приключение, такое же, как поход к парикмахеру или визит медсестры. Но Маргарите всегда претило такое отношение к смерти. Она уже встречалась с ней и не хочет, чтобы эти встречи вошли в привычку.
Она пришла только потому, что это была Жанна, никакие другие похороны ее не интересуют. Пусть себе умирают, это не ее дело. Она не хочет становиться похожей на всех этих стервятников, которые только и ждут смерти кого-то из близких, чтобы встретиться и втихаря поздравить себя с тем, что не оказались на его месте. Чувство собственного достоинства дороже развлечения на полдня.
Церковь почти пуста, и ей требуется несколько секунд, чтобы понять, что она здесь самая старшая. И что здесь нет ни одного мужчины. Ничего удивительного, но она не может не отметить этот факт. Как давно она не видела мужчину своего возраста, размышляет Маргарита, усаживаясь в последнем ряду полупустой церкви.
В унисон с остальными она повторяет «Бог есть любовь», ведя указательным пальцем по тексту брошюрки, которую держит в правой руке. Она согласна пропеть несколько молитв, скорее для того, чтобы не слышать остальных, чем из искренней религиозности. Она никогда не верила ни в какого Бога, но прекрасно понимает, что могла бы верить во что-то другое, если бы жизнь сложилась иначе. Так что вся эта благочестивая духовность ее не очень трогает.
Жанна хотела, чтобы ее похоронили в деревне в часе езды от Парижа, о которой Маргарита никогда не слышала. Определенно, до последнего часа невозможно по-настоящему узнать человека, сказала она себе, когда под ее туфлями захрустел гравий церковного двора. Сегодня рано утром она села на пригородную электричку, затем взяла такси, которое довезло ее до маленькой церкви рядом со скромным кладбищем. Это был очень живописный уголок, и, возможно, не так уж удивительно, что Жанна выбрала именно его. Ей всегда нравилось быть в центре внимания, а на парижских кладбищах конкуренция чересчур жесткая. Здесь же нет ни Далиды, ни Бальзака. Только булочник, семейный врач, учительница. Возможно, Жанна надеялась однажды оказаться на картине какого-нибудь случайно заехавшего сюда художника. Своего рода ставка, сделанная с того света.
Маргарита попросила таксиста подождать на стоянке, пока будет длиться церемония, и плевать, если это обойдется в целое состояние. Ни за что на свете ей не хотелось бы застрять здесь, в этой деревне, где население кладбища уже давно превысило количество учеников в школе. Она с радостью забрала бы у него ключи, чтобы быть уверенной, что он не уедет, но понимала, что водитель, скорее всего, не согласится. Поэтому Маргарита нехотя вошла в церковь, несколько раз обернувшись, чтобы поймать его взгляд. Но он уже опустил голову, погрузившись в телефон.
Церемония прошла без заминок. Маргарита почувствовала некую отлаженность процедуры и ее логическую последовательность. Священник держал в одной руке чашу с водой, в другой – кропило. Он обрызгивал гроб святой водой с той же легкостью, с какой, должно быть, окроплял младенцев во время крещения. Жизнь где-то прекращалась и начиналась в другом месте. Именно в этот момент Маргарита вышла из церкви, впервые за весь день помолившись – чтобы такси все еще было на месте.
Маргарита уже давно состарилась, но смерть Жанны – это другое. Это в некотором смысле точка невозврата. В машине, которая везет ее домой, она понимает, что старость только что получила новое определение: теперь это – одиночество.
Каждое утро в десять часов Камилла открывает магазин. Она по одному выносит растения и расставляет их перед витриной. Каждый раз она чуть дальше отодвигает границы своей территории, чтобы прихватить еще немного места на тротуаре. Это стало чем-то вроде личного вызова: подвинуть горшки на несколько лишних миллиметров, чтобы вернуть природе ее власть над кусочком асфальта. У каждого растения и у каждого горшка есть собственное место, и Камилла соблюдает эту расстановку до мелочей.
Когда она всё выставит, то снова сможет свободно передвигаться по магазину. Там она проверяет, что с цветами все в порядке, что никакому из них не взбрело в голову ночью умереть, и начинает подрезать, поливать, а иногда даже разговаривать с ними.
Внутри магазина пол неровно выложен маленькими горчично-желтыми и зелеными плитками, соединенными грубым серым швом. Некоторые плитки слегка потрескались, другие выпали и уже не могут рассказать, что с ними случилось. В магазине прохладно и влажно, он напоминает джунгли, уголок природы, выросший в самом сердце Парижа. Растения теснятся повсюду, и иногда приходится наклонять голову, чтобы не зацепиться за одно, или даже пригибаться, чтобы не врезаться в другое. Это удивительно, но в то же время вполне объяснимо, когда вы пытаетесь вместить подобие тропического амазонского леса в помещение площадью пятнадцать квадратных метров.
Каждое утро, прежде чем переступить порог магазина, Камилла полностью выдыхает весь воздух и задерживает дыхание на несколько секунд – ровно настолько, чтобы повернуть ключ в замке. Только оказавшись внутри, она вдыхает всеми легкими этот запах, запах своего детства, деревни и времен года.
Ближе к одиннадцати начинают появляться первые клиенты. Чаще всего это жители ближайших домов, которые заходят поздороваться и немного поболтать, когда у них есть время. Иногда они спрашивают совета, открывая фотографии на своих телефонах.
Они показывают сухой прутик, воткнутый в горшок, и спрашивают, жив ли еще, по ее мнению, цветок.
– Стоит ли немного подрезать стебли, чтобы он снова пошел в рост?
– Думаю, месье Этьен, на данном этапе остается только одно – разжечь костерок.
Сегодня Аделаида, начальница Камиллы, назначила ей встречу в три часа дня. С тех пор как Аделаида открыла второй бутик в восемнадцатом округе, на улице Лепик, Камилла ее почти не видит. Она несколько раз в день говорит с ней по телефону и отправляет по электронной почте список цветов, которые нужно заказать, но Аделаида, кажется, слишком перегружена и не может найти время, чтобы заехать в одиннадцатый округ.
Поэтому, когда она с опозданием на полчаса входит в дверь магазина, еле удерживая в руках цветочные горшки и тяжело дыша, Камилла удивляется.
– Подождите, я вам помогу!
– Спасибо, Камилла! Надо было привезти всё в два захода, не знаю, что на меня нашло.
– Садитесь, я принесу воды.
Через несколько минут Камилла возвращается из подсобки со стаканом воды и находит Аделаиду сидящей на полу. Прямо рядом со стулом.
– Вы уверены, что с вами все в порядке? – взволнованно спрашивает она.
– Да, а что? Я немного перегружена работой, но это нормально. Открыть второй магазин – это как родить ребенка. Было две руки, теперь – одна.
Аделаида заправляет прядь волос за ухо и пьет воду, обводя взглядом магазин. Камилла замечает темные круги под глазами, обкусанные ногти и царапины на запястьях.
– Вы хотели что-то обсудить?
– Да! Точно!
Аделаида вскакивает на ноги.
– Камилла. Моя дорогая Камилла. Как долго вы уже здесь работаете?
– Шесть лет.
– Шесть лет! Боже мой, неужели так долго? Ни за что бы не подумала!
Камилла в недоумении пожимает плечами. Она нашла эту небольшую подработку через несколько недель после переезда в Париж. Поначалу ей доставалась работа только по выходным – самое напряженное время для продавцов цветов. Но постепенно Аделаида стала звать ее чаще и чаще. Сначала в праздничные дни, потом и на День святого Валентина. Потом добавились неделя перед Днем Всех Святых, период перед Днем матери и Днем бабушки, а затем и дни перед Рождеством, когда продают елки, и несколько дней на неделе, пока Аделаида проходила курсы по созданию веб-сайтов. Камилла была не против. Наоборот, она стала больше зарабатывать, и это позволило ей три года назад отказаться от совместной аренды с соседкой и снять квартиру самостоятельно.
О проекте
О подписке