3

Мы встретились в аэропорту Ханэда в полдень 30 марта. Мы решили лететь потому, что движение поездов на некоторых линиях синкансэн^[3] было приостановлено из-за разрушительного землетрясения в Кобе^[4], которое останется в истории. Прилетев в аэропорт Окаямы, мы взяли такси до вокзала. Мы не успели пообедать, поэтому купили бэнто^[5] и поехали по линии Хакуби до Ниими. По дороге поели. Есть было трудно – вагон сильно трясло.

Я не думал, что мы едем надолго, поэтому отправился налегке – взял с собой только сменную одежду, нижнее белье, блокнот и книжку, чтобы почитать. Кайо тоже ехала с небольшой сумкой.

По пути в Ниими Кайо вела себя весьма беспокойно: то, увидев за окном табличку с названием станции, спрашивала у меня, как читаются написанные на ней иероглифы, то просила объяснить, что значит «дизель».

Она определенно была не слишком образованна в общепринятом смысле этого слова. Она сказала, что причиной этого болезнь, которую она перенесла в детстве.

Еще она много расспрашивала меня о Митараи. Но мне даже не пришлось отвечать на ее вопросы, потому что она знала о нем практически не меньше моего. Она сказала, что снова и снова перечитывает все книги, которые я написал о моем друге. Еще она сказала, что путешествовать вот так со мной – это как волшебный сон. И что очень разволновалась, когда впервые встретилась со мной, потому что я показался немного страшным.

Когда я слышу что-то подобное, это меня очень удивляет. Ведь во время нашей первой встречи было совершенно не похоже, чтобы она волновалась. Она держалась уверенно и с самого начала говорила так, как будто мы знаем друг друга десяток лет. Мне даже показалось, что она смотрела на меня немного свысока.

Она рассказала, что с детства общалась только с девочками и почти не имела опыта общения с мальчиками. И, конечно, она впервые в жизни путешествует с мужчиной. В школе одноклассники ее всегда избегали. Раз так, ее, конечно, можно понять.

Хотя училась она неважно, с детства у нее было сильное воображение, и иногда ей казалось, что ее мать лицом похожа на лису. Она рассказывала это как что-то совершенно будничное, поэтому я пытался сохранить невозмутимое выражение, но вообще-то мне эти разговоры были не очень по душе.

– Мама готовила на кухне, и у нее была истерика из-за чего-то насчет моей учебы. Потом она замолчала, а когда я подняла глаза, то увидела, что ее рот торчит вперед и у нее лисья морда.

Мне удалось не закричать, но, честно говоря, мне стало так страшно, что волосы на всем теле встали дыбом.

– Это происходит постоянно. Мне нередко кажется, что меня парализовало. И в темноте вещи становятся цветными.

– Становятся цветными?

– Да, они становятся оранжевыми.

– Оранжевыми, говоришь?

Это уже не так страшно.

Мы прибыли в Ниими. От Окаямы до Ниими поезд тянул дизельный локомотив, примерно такой же, как на маршруте между Токио и Курихамой. Однако, когда после часового ожидания мы пересели в состав, направлявшийся в Цуяму по линии Кисин, там все оказалось иначе. Конечно, поезд тащил не паровоз, но вагоны были откровенно антикварными. Их деревянные стены цвета карамели выглядели так, будто в них впитался толстый слой пыли прошлого, а сиденья покрывал напоминавший бархат материал, когда-то, по-видимому, темно-синий, но теперь безнадежно выцветший.

Эти стены с рядами маленьких лампочек без плафонов, излучавших желтоватый свет, навевали мысли о музейных экспонатах. Казалось, сейчас в вагон войдут какие-то усатые джентльмены в цилиндрах. Однако на самом деле среди пассажиров не было никого, кроме разновозрастных школьников. Так или иначе, в сумерках на станции Ниими мы сели в этот старинный поезд, который тем не менее ходил по рельсам и действительно перевозил людей, и только тут я по-настоящему осознал, что мы наконец-то приближаемся к тому месту, куда она стремилась. Однако я и понятия не имел, где оно находится.

К сожалению, вскоре я почувствовал, что ехать в этом поезде было не слишком комфортно. Видимо, подошел к концу срок его эксплуатации. Наверное, в детстве мне доводилось ездить в таких вагонах старого образца, но ясных воспоминаний об этом память не сохранила. Моя малая родина ведь неподалеку отсюда, в префектуре Ямагути, но это городок у моря, который только недавно стал большим городом. И даже если я поеду туда, у меня не получится забраться в горы. А значит, и прокатиться на таком поезде не выйдет. В центре и по побережью поезда постепенно заменяют на новые, а старые направляются во все более отдаленные районы, где они постепенно завершают свою службу. Наш поезд был таким вот старым солдатом, дослужившимся до окончательного увольнения.

До Ниими с нами ехало много школьников. После пересадки на линию Кисин их сразу стало значительно меньше. И дальше, когда поезд покинул Ниими, они понемногу сходили на каждой станции, так что вскоре в нашем вагоне не осталось ни одного пассажира, кроме нас самих. Значит, в местности, по которой мы ехали, школ не было. Солнце за окном село, и салон поезда напоминал опустевшую развалюху, тускло освещенную желтоватым светом.

Старый вагон, в котором мы ехали, был устроен непривычно. В задней его части, перед сцепкой, имелся узкий отсек с большим колесом типа рулевого. Оно было значительно крупнее тех рулевых, которые можно увидеть в автомобиле, и располагалось параллельно полу. Ось, на которой вращалось колесо, торчала вертикально вверх. Может быть, раньше вагоны прицеплялись друг к другу поворотом этого колеса. Или его и сейчас по-прежнему используют каждый раз, когда сцепляют вагоны?

Любопытно, что за этим колесом, если смотреть по ходу движения, стояли два сиденья. Так что мы смекнули, что на тех местах колесо будет выглядеть как причудливый круглый стол. Это показалось забавным, и мы сели там. Между отсеком и проходом справа перегородки не было, но от пассажирских сидений впереди его отделяла стена с вставленным в нее стеклом. Пол в отсеке с колесом был примерно на 20–30 сантиметров выше пола в вагоне.

Мы сели рядом в этом странном отсеке, положили наши дорожные сумки на полку и меланхолически продолжали путь, внимательно прислушиваясь к стуку колес. Если опереться телом на ржавое колесо, вибрация от движения металлических колес по рельсам ощущается более отчетливо. Линия Кисин одноколейная, поэтому поезда иногда останавливаются, чтобы пропустить друг друга. Обычно это происходит не на вокзале, а в каких-то пустынных местах, но даже если поезд для этого останавливается на станции, то поодаль от платформы. После полного захода солнца окно словно закрасили снаружи черным лаком. И как бы для того, чтобы мы не усомнились в этом, пустой салон вагона, освещенный желтоватыми фонарями, отражался в боковом стекле. Но если прижаться лицом к оконному стеклу и присмотреться, то в образующейся от лица тени можно было разглядеть прямо рядом с вагоном раскинувшийся во все стороны черный лес, охваченный глубокой тьмой.

Я снова начал испытывать сильную тревогу. Как человек тонкой нервной организации, я не могу сохранять невозмутимость. Мне не по душе путешествия неизвестно куда. Сейчас, когда мы ехали по линии Хакуби, я отчетливо это ощущал. В Ниими я думал, что в этом пустынном месте, может быть, даже нет гостиницы, но когда я добрался сюда, я понял, что нет не только гостиницы, а и ни одного частного дома. И мы приехали в эту глушь, даже не забронировав жилье. Да и как можно было это сделать, если даже не знаешь, где сойдешь с поезда? Так вот и наступит поздняя ночь, и придется просидеть до рассвета на скамейке на последней станции. Понятно, что женщина не может совершить такое путешествие в одиночку, но это не значит, что для мужчины такие приключения в порядке вещей.

Кайо стала заметно молчаливее. Прижавшись лбом к стеклу, она пристально вглядывалась в темноту за окном вагона и ждала сигнала. Ведь кто-то обязательно должен был его послать. Я хотел было спросить, что она намерена делать, но ее серьезность меня остановила. Да если бы я и спросил, она едва ли могла что-то ответить.

Так, в молчании, прошло довольно много времени. Иногда в темноте справа налево пробегали огоньки, очевидно, все-таки жилые дома, и от этого создавалось впечатление, будто уже наступила глубокая ночь. Однако, посмотрев на часы, я увидел, что было только семь часов вечера. Пассажиров в вагоне не осталось, так что никаких голосов не было слышно. Почему-то не появлялся с обычным обходом и кондуктор. Из-за этого думалось, что в поезде нет даже машиниста. Так мы и ехали, слыша только монотонный стук колес.

Наконец я почувствовал, что поезд замедляет ход. Пока трудно было сказать – подъезжаем мы к станции или просто в очередной раз пропускаем встречный поезд. Но вот спереди приблизились неясные белые огни построек и уличных фонарей, скорость совсем снизилась. Поезд окружили дома поселка. Сработали тормоза локомотива, и наш почти пустой вагон по инерции уперся в него.

Я стал смотреть, где это мы остановились, и, как ожидал, не заметил никого человеческого присутствия. Вероятно, на этой станции не было персонала. В окне справа через проход виднелись лишь старые железные столбы на платформе, освещаемой желтоватыми лампочками без плафонов. За левым же окном, к которому Кайо прижималась лбом, было по-прежнему темно.

Сидя рядом с Кайо, я почувствовал, что с ней что-то не так. В ее голову явно начали поступать какие-то сигналы. Все тело ее дрожало, чего я раньше не замечал.

Она быстро оглянулась на меня. Меня страшно испугало выражение ее лица, так, что все волосы встали дыбом. Лицо было странно искажено, как будто давление морских глубин искривило ее щеки и подбородок. Брови нахмурены, глаза широко раскрыты и влажны, а их отчаянный взгляд говорил о непонятных мне сильных эмоциях, захвативших ее разум. Лицо Кайо в этот момент стало совершенно не таким, каким я знал его до сих пор. Будто вместо Кайо рядом со мной внезапно оказалась незнакомка.

Ее лицо и плечи тряслись, как на морозе. Я был в ужасе. Она тихо плакала, вероятно, от сильного страха.

– Там, в окне, спина мужчины в белой рубашке… – сказала она слабым голосом. – Пожалуйста, господин Исиока, снимите с полки багаж, пожалуйста.

Тогда я быстро встал и спустил обе сумки. Поставив наши вещи на пол с двух сторон от себя, я повернулся и заметил, что Кайо уже не сидит на месте, а присела в проходе возле тамбура, довольно далеко. Я поторопился к ней.

– Я сойду тут; пожалуйста, помогите мне, – сказала она слабым голосом.

Спустившись на платформу, я впервые обратил внимание, что наш поезд состоит всего из двух вагонов. Проходя рядом с тем, в котором мы ехали, я еще раз убедился, что пассажиров в нем нет. Кайо шла как-то странно, как будто она только научилась ходить.

Станция выглядела очень старой. Не было никаких ларьков или киосков, а под старой железной крышей висели рядами голые лампочки, а не люминесцентные лампы. Пройдя подальше, я увидел над головой вывеску с названием станции. «Каисигэ» – было написано на ней непривычными иероглифами. «Что-то не слыхал я о станции с таким названием», – пробормотал я под нос.

Это была небольшая станция; пешеходного моста на ней не оказалось, и мы, перебравшись через пути по переходу, напоминающему железнодорожный переезд, направились к зданию вокзала, в котором тоже не было ни души.

К этому времени Кайо заметно успокоилась и шла уверенным шагом. Когда она только сошла с поезда, ее так качало, что я даже начал беспокоиться, сможет ли она идти дальше.

Мы были единственными пассажирами, сошедшими с поезда. Не было также заметно ни одного человека, который собирался бы сесть в вагон. Однако поезд все не уходил. Пустой пассажирский поезд стоял, окруженный желтыми огнями. Может быть, он ждал, чтобы пропустить встречный состав? Если это верно, то нам не было нужды сходить с него в такой спешке.

Никого не было видно и у выхода с перрона. Пройдя через пустое здание вокзала и оказавшись на привокзальной площади, мы обнаружили, что и здесь тоже не было ни одного человека. В небе над незнакомым пейзажем висел полумесяц и заливал площадь лунным светом. Сразу за небольшими магазинчиками, окружавшими пристанционную площадь, начиналась роща с темными силуэтами деревьев. Они вместо людей приветствовали наш приезд и, казалось, молча наблюдали за нами.

Только сейчас я наконец понял, что взошла луна. Из окна поезда ее не было видно. На пустынной привокзальной площади была стоянка такси, рестораны, домики, напоминавшие гостиницы. Однако, на мой взгляд жителя большого города, они выглядели странно – хотя вечер еще только начинался, свет везде был погашен и ставни закрыты, как в ночь перед тайфуном. Видимо, иначе и быть не могло, раз никаких клиентов не предвиделось, но это зрелище меня весьма обескуражило. Зато на площади стоял старый автобус с ярко горящими огнями.

Наверное, говорить про ярко горящие огни было неправильно. Свет в пассажирском салоне автобуса, как повсюду здесь, исходил от ненадежных желтоватых лампочек. Но посреди сонной деревни этот единственный автобус выглядел сверкающим, как ночной клуб. А раз есть автобус, значит, есть и хотя бы один человек.

Прежде чем я успел спросить ее, что она собирается делать, Кайо быстрым шагом направилась к автобусу. Честно говоря, я был растерян. Что касается меня, то я постучал бы в ставни ближайшей гостиницы и сумел найти место для ночлега, а уж завтра принялся бы за дела. С любой точки зрения это казалось хорошей идеей, поэтому я уже думал о теплой ванне и размышлял, какую, интересно, еду удастся раздобыть в это время.