Истерзанный щёголь беспокоил меня всё больше. Что-то неестественное было в его позе, характере повреждений, даже выражении остекленевших глаз. Раны на руках и плечах не типичны! Обычно жертвы не находят в себе сил сопротивляться нежити. А этот оказался смельчаком, пытался защититься. Безуспешно, но достойно уважения. Грудь зверски истерзана, брюхо вспорото. Края раны неровные, рваные. Я вздохнул. Очень большие загнутые когти, такие серпы у кого попало не растут, придётся с картотекой повозиться. Но подозрения уже есть, будь они неладны. Надо зайти к нашим трупарям, узнать, кто осматривал предыдущих жертв, и потрясти Марека с Казимиром. Наверняка сопровождали Пшкевича на ранние убийства. Хотя тут можно не ждать – вон они стоят, носами шмыгают. Я, не поднимаясь, повернулся к мальчикам на побегушках, пускай блеснут, и мрачно глянул снизу-вверх:
– Что скажете, панове?
– Маньяк это, пан Вильк, – почесавши затылок, выпалил Казимир, – как есть маньяк!
– Ты братец, мне сюда ещё некромантов приплети, – расстроился я. – Меньше детективов читай, Казик! Больше по сторонам смотри.
Этот белобрысый обалдуй изучал наше непростое ремесло по бульварному чтиву.
– Какой, к дидьку лысому маньяк! – задумчиво взъерошил волосы пятерней второй знаток.
Почесыванием затылков эти двое шевелили свои сонные извилины. Иначе у них мысли до языка никак не добегали. Дело проверенное.
– Это жрун, – продолжил умничать Марек, не переставая трепать свои рыжие космы.
– О как! – деланно восхитился я. – Стоило подольше позагорать в Болотном краю, глядишь, вы бы и преступление раскрыли. Знаешь, что дают тем, кто открывает новый вид несуществующей нежити?
Рыжий нахмурился и опустил глаза:
– Подозреваю.
– Правильно подозреваешь, по шее им дают, – подтвердил я и поморщился. – Протоколы по этому и четверым предыдущим трупам должны лежать на моём столе через пять минут, если вы, конечно, работали под началом пана Пшкевича, а не ворон считали. Ваши соображения, только без жрунов, тоже!
«Мальчики на побегушках» козырнули, и мне не оставалось ничего другого, как снова повернуться к телу. Достав из внутреннего кармана футляр, с которым никогда не расставался, я вынул длинную прозрачную колбу с зачарованной водой и пинцет. Отметил, что полных колб осталось удручающе мало. В Болотном краю довелось потратить больше, чем предполагалось. Надо бы наведаться на кафедру алхимии, пополнить запасы, иначе рискую остаться беспомощным в самый ответственный момент.
Пришлось всё же пожертвовать штанами и встать на колени. Иначе засохшие брызги крови уже не разглядишь. Между камнями брусчатки притаились багровые песчинки. Они-то мне и нужны. На трупе, конечно, крови было значительно больше, и наклоняться бы так низко не пришлось, да только пользы мне от неё никакой. Мертвая кровь ничего не расскажет, а вот брызги, что летели из умирающего, но ещё живого тела, самое то. Эти крошки раскроют мне свои секреты, не будь я магом-припоем. Подцепив песчинки пинцетом, я бросил их в колбу, прикрыл растерзанного франтика мешковиной и поднялся. Потом испытаю на себе последние минуты жизни жертвы, такая уж у меня работа. Да вот только и так есть подозрение, что за «жрун» хозяйничает в городе, но лучше бы я ошибался. Подобные раны уже встречались мне, правда не в Кипеллене и даже не в пределах Растии.
Панический страх накатывал каждый раз, когда порог лавки переступал Бальтазар Вильк. А поскольку, он наш постоянный клиент, провалиться под землю мне хотелось с завидной регулярностью. До городской Ночной стражи пан Вильк преподавал на магическом отделении Школы Высших Искусств. Студенты его боготворили, а студентки томно закатывали глаза и изобретали очередное приворотное зелье. Я же – боялась до колик в желудке. Из-за меня семь лет назад Вильк чуть не лишился ноги, вылетел с кафедры боевой магии и потерял возможность её возглавить. Пан Бальтазар оказался злопамятен, и красочно описал, что сделает с виновником всего вышеперечисленного.
Перед глазами на секунду встала узкая палата в лазарете Четырех Пресветлых насквозь пропахшая кровью и зельями. Я пробралась туда, наплевав на запрет Учителя не соваться к израненному магу; чтобы исправить случившееся по моей вине несчастье. Вильк, дурной от потери крови, накачанный обезболивающим и противоядиями так, что едва из ушей не текло, меня чуть по стенке не размазал. Все эти годы тешила себя надеждой, что он толком не запомнил моего лица, и каждый раз икала от ужаса, страшась разоблачения. Вот уже два месяца от Вилька не было ни слуху ни духу, и я, признаться, расслабилась. Но сегодня госпожа удача решила, что хорошего помаленьку – и на пороге, звякнув дверным колокольчиком, вновь появился Бальтазар Вильк.
На вид ему было чуть за тридцать, но о настоящем возрасте оставалось только гадать. Темные волосы зачесаны назад, щегольская бородка аккуратно подстрижена. Глубоко посаженые ореховые глаза насмешливо обозрели лавку и уткнулись в меня, приморозив к креслу. Неизменный черный редингот идеально сидит на поджарой фигуре. Черные брюки, черные туфли с серебряными пряжками и небрежно повязанный дымчатый шарф. В руке маг сжимал блестящую черную трость.
– Добрый день, панна, – произнес он, наблюдая, как ваша покорная слуга бледнеет и покрывается пятнами, тщетно пытаясь уползти под стол. – Пан Врочек уже изволил спуститься или ещё почивает?
Я попыталась ответить, но из горла вырвался лишь нечленораздельный задушенный писк. Положение спасла Ася, возникнув прямо перед носом Бальтазара:
– Ой, да на что вам сдался этот противный старый пер… книгопродавец, когда тут две такие роскошные панны?
От неожиданности маг шагнул назад и едва удержался от бесогонного экзорцизма.
– Я все слышу, Анисия, – скрипуче донеслось с лестницы, ведущей на второй этаж.
– Правда, Францишек? Неужто ты, наконец, приобрел слуховую трубу и перестанешь превращаться в глухаря, стоит Аланке попросить прибавки к жалованью? – призрак откровенно паясничала.
– Анисия!
В зал неспешно спускался хозяин, невысокий жилистый старик с пронзительными серыми глазами. Длинные седые волосы перетянуты черной лентой. Породистое лицо не смогли испортить даже многочисленные морщины. Старомодные коричневые бриджи, такой же камзол, из-под которого выглядывает безупречно белая сорочка, туфли с медными пряжками – вот и весь Франц Врочек. Завидев Бальтазара, хозяин немедленно рассыпался множественными приветствиями и, подцепив мой ночной кошмар под локоть, увлек в свой кабинет.
Едва за Вильком захлопнулась дверь, я с тяжелым вздохом расслаблено растеклась по креслу.
– Душа моя, с этим нужно что-то делать, – озабочено произнесла Ася, наблюдая, как я заедаю пережитый стресс выуженным из стола шоколадом. – Если так и дальше пойдет – ты угробишь себе нервы и испортишь фигуру!
– Невозможно испортить то, чего нет, – философски отмахнулась я, – а мои нервные клетки погибли ещё в студенчестве.
Призрак укоризненно посмотрела на меня. Она почему-то считает мои пять с половиной футов и невыдающиеся округлости идеальной фигурой, тогда как мне в зеркале предстаёт костлявая вешалка.
– И все же, с чего ты так трясешься перед этим пижоном? – сварливо буркнула Анисия, неодобрительно поглядывая на дверь кабинета. – Надо собраться с силами и взять куця за рога!
– Не могу, – плаксиво вздохнула я, – он для меня как василиск для лягушки. При нем чувствую себя такой дурой… как семь лет назад. Будто не мудрая двадцатитрехлетняя девица, а семнадцатилетняя дуреха, которой не пришло в голову ничего лучше, как потащиться на закате писать Кипелленские топи в двух верстах от города. И если бы не Вильк, приведший туда на практику группу студентов, гнили бы мои косточки где-нибудь в торфянике. Наверняка, после всего случившегося пан Бальтазар не раз желал переиграть ситуацию. Теперь-то он точно не кинулся бы спасать жизнь орущей благим матом девчонке, улепетывавшей от голодного топляка. А вот тогда, сделал это, не раздумывая… наградив меня неистребимым чувством вины и вилькофобией, – я выпалила всё на одном дыхании, будто на долгожданной исповеди, и тиски стресса чуть ослабили железную хватку.
– Ничего, – призрак ободряюще взмахнула прозрачной рукой, вырывая из тягостных воспоминаний, – мы что-нибудь придумаем.
Увы, мечты о завтраке, ванне и постели так и остались мечтами. Пожертвовал бы и большим, лишь бы приблизиться к своей цели, но треклятый труп спутал все планы, и пришлось задержаться. Я уже потратил слишком много времени в Болотном краю и больше не мог медлить ни минуты. А блага цивилизации подождут! В конце концов, не ванна делает джентльмена джентльменом. Главное, что бесконечные мытарства не бессмысленны. Цель почти достигнута – трактат о магии грёз и иллюзий в моих руках. Пять лет поисков не пропали даром! Осталось навестить старика Врочека.
Завершив осмотр трупа на Люстерной улице, я направился к Чистинке. После тряски в дилижансе, каждый шаг отдавался тянущей болью в ноге, но Пёсий мост приближался, а вместе с ним многообещающие двери книжной лавки старины Франца.
В его «царство истины и потёртых знаний» попал ещё сопливым юнцом. Искал один редкий учебник, а нашёл душевный приём и хорошего друга. Правда, помощники Врочека с тех пор сильно изменились. Вместо виртуозов книжного дела в лавке появилась белобрысая девица, впадающая в ступор при каждом моём появлении, и призрак! Великие четверо! Сколько раз предлагал Францу уволить одну и упокоить другую. Даже упокоить обеих, а потом уволить каждую по отдельности, но всё без толку. Старик здорово сдал за последние годы, и часть профессионализма выдавила глупая сентиментальность.
Переступив порог, я еле сдержался от заупокойного паса, когда призрак неожиданно проявился перед моим носом.
– Опять вламываетесь, как к себе домой, пан Как-вас-там, – недовольно протянула она.
– Кляп ей, что ли, какой-нибудь начаруйте, – скривившись, возмутился я. – Когда неупокоенные бродят, где попало – это уже беда, но когда они ещё и болтают без умолку…
– Мы… вы… Да вы… а мы сами… – забормотала белобрысая девица.
Как от такой добиться вразумительного ответа? Да ещё этот призрак лезет. Благо, пан Франц не заставил себя долго ждать, избавив меня от своей косноязычной, хоть и милой на вид служащей и бойкого духа. Хотя всё должно быть наоборот. Не в том смысле, чтобы неупокоенная бы стала милой, а в том, чтобы молчала, желательно глубоко под землёй. А из объяснений девицы можно было понять хотя бы половину.
– Пан Врочек, с вас бутылка шапры2! – выдохнул я, едва за мной закрылась дверь кабинета, – ваш призрак едва не довел меня до сердечного приступа!
– Моего призрака, хвала богиням, пока ещё нет, – насмешливо фыркнул старик. – А шапру вам всё равно нельзя, но, если бесстрашного Бальтазара вдруг хватит удар, клянусь отпаивать вас дистиллятом.
Я поморщился. Пока не разберусь со своим «недугом» не видать мне выпивки, как своих ушей. Жизнь припоя настолько тяжела, что порою невыносима, но даже в самые отвратительные моменты нельзя расслабиться, и как любой, даже самый заурядный человек, выпить стаканчик-другой. Жидкость, попадая ко мне в организм, незамедлительно делится со мной своей памятью. И хоть некоторые считают подобное чудесным даром, по моему мнению, это жуткое проклятье. Припой ощущает, как вода когда-то бежала по ржавым грязным трубам, как давили сальными ногами виноград хмельные девицы вблизи виноградников. Он воочию видит, что творилось со всяким предметом по прихоти или недосмотру, попавшему в ту жидкость, что коснулась его губ. Мучительные видения нельзя прервать или остановить, они поглощают без остатка, заставляя погружаться всё глубже и глубже, стирая грани и оставляя только тоску и боль. Справиться с ними и остаться прежним может далеко не каждый, а те, кто умудряются, превращаются в усталых циников.
– Если не можете справиться с призраком, Франц, избавьте меня хотя бы от дистиллята, смотреть уже на него не могу, – мрачно заметил я, ставя саквояж на пол и извлекая из него книгу.
Врочек мгновенно позабыл о насмешках и впился в мою находку глазами. Теперь со стариком можно делать, что угодно, хоть верёвки вить, хоть канаты вязать.
– Вы позволите? – книгопродавец нахлобучил на нос древние, перемотанные бечевкой очки, и взялся книгу всерьёз.
Он благоговейно перелистывал шершавые, покоробившиеся от влаги листы и восхищенно цокал языком при виде очередной гравюры.
– Несколько рисунков испорчены, – произнёс я, – а без них книга теряет для меня всякую ценность, для других и вовсе становится опасной.
– Вижу, – закивал Врочек, не в силах оторваться от трактата. – Вы уверены, что больше не хотите быть припоем, с вашей-то профессией?
– Франц, вы спрашивали уже тысячу раз, и мой ответ ни разу не изменился. Больше всего на свете мне хочется избавиться от этого куцьего дара! С работой прекрасно справлялся и до его появления. Порою даже лучше, чем сейчас. Возьмётесь исправить рисунки?
Врочек пытливо воззрился на меня из-под очков. Да возьмётся он, никуда не денется. Для него милее книг могут быть только древние книги, которых он ещё не касался.
– Нет, – ответил мастер-живописец, заставив меня остолбенеть от неожиданности.
Чтобы Врочек отказался поработать с уникальным материалом?! Видать скальный дракон, живущий в кряже над заливом, упокоился с миром! Или я чего-то не понимаю? Захотелось заглянуть в его мысли и разгадать неожиданную тайну. Припой способен видеть и настоящее, достаточно развести кровь предполагаемой жертвы в магическом растворе – припое, и получишь чужие мысли, чувства и желания на блюдечке. Увидишь то, что видит другой человек, различишь запахи и ощутишь прикосновения… За это нас боятся и ненавидят. Меня передёрнуло.
– Нет, пан Вильк, эта работа больше не по мне, – в голосе старика звучало искреннее сожаление. – Глаза уже не те, что год назад. Старость, она, знаете ли, не радость. А здесь нужна филигранная точность. Малейший промах, чуть толще линия – и рисунок будет загублен окончательно. Это же работа самого Мартина Горица. А он проник за грань реальности так глубоко, как никто другой. Поэтому опасность колоссальная.
Он протянул книгу, но я не спешил её забирать. Могу его понять. Лучше никак, чем плохо. Но Врочек лучший мастер-живописец в городе! Где искать другого? Мои хрустальные замки рушились. Так не честно, мне больше не выдержать. Это же была последняя надежда.
– Франц, – севшим голосом прошептал я. – Прошу… умоляю! Заплачу вдвое, втрое… любую сумму, какую назовёте!
Врочек лишь покачал головой.
– Деньги не вернут мне остроту зрения, – печально выговорил он.
На секунду в его глазах мелькнула какая-то идея, но старик поспешил отогнать её прочь. Но мне подходил уже любой вариант, лишь сохранилась, начавшая рассыпаться надежда. К дидьку сомнения! Я даже привстал, наклонился над столом с видом приговоренного к смерти и произнес:
– Пан Врочек, согласен на любое ваше предложение.
– Алана, моя помощница, может восстановить иллюстрации, – решился-таки озвучить свои мысли Франц.
– «Кто?» – чуть не вскрикнул я.
Видел на её столе дешёвую мазню. Но это же совсем не значит, что белобрысое недоразумение может… Даже мысленно не хотелось произносить, да тем более представлять, что она прикоснётся к трактату от которого зависит моя жизнь. Магические гравюры – это не мускулистые слюнтяи и грудастые девки из халтурных книжонок!
– Франц, трактат – не эльфячьи сопли! – взвыл я, уже на полном серьёзе собираясь, пусть даже насильно, взять его крови и залезть в голову.
Старик, видимо, не только посадил зрение, но и выжил из ума.
– Зря вы так, пан Вильк, – обиделся книгопродавец, – посмотрите-ка лучше… – он вынул из ящика несколько листов и протянул мне.
Я брезгливо дотронулся до узоров.
– Это иллюстрации к «Теории порталов и врат» Гюстава Шарата. Копии, правда, оригиналы Алана прячет… А вы говорите, эльфячьи сопли… – с укоризной закончил он.
Вглядевшись в плавные линии, я присвистнул от неожиданности. Да-а… Считалось, что «Теория» Шарата иллюстрированию не подлежит. И сделано-то как! Не Врочек, конечно, у белобрысой своя манера. Но так Врочек за Шарата и не взялся. Даже в лучшие годы. Я прикусил губу. Кидаться в омут или подождать на берегу удачного случая? Вот только когда он представится? Едва получилось сдержать мучительный вздох. Придётся рисковать. Не в первый раз, тут уж, как говорится, либо пан, либо пропал.
– Хорошо, – согласился я, опускаясь обратно в кресло, –
О проекте
О подписке