5. Невиновный

В первые мгновения после окончания судебного заседания у Стерна всегда возникает ощущение, будто только что закончился спектакль. Напряженная тишина в зале сменяется шумом и гвалтом. Так происходит и на этот раз. Посетители тянутся к выходу, а журналисты, которым нужен материал для написания репортажей, наоборот, бросаются вперед, к подиуму. Судебные приставы поднимаются по ступенькам туда же, чтобы передать ее чести адресованные ей записки. В то же время из коридора в зал просачиваются адвокаты по следующему делу, которое будет вести Сонни, – они дожидались окончания заседания в коридоре.

Стерн провожает своего подзащитного к комнате адвокатов и свидетелей – он хочет рассказать Кирилу о том, что будет происходить завтра, а заодно дождаться, пока разойдутся репортеры, которые, навострив уши, шныряют вокруг. Именно в этой комнатке свидетели, приглашенные для дачи показаний, дожидаются, пока их вызовут в зал. Здесь же адвокаты консультируют и инструктируют своих клиентов. Для активистов движения за сохранение памятников старины, которых обычно немало собирается в открытых для публики залах суда, в интерьерах здания интересного немного. Старинный стол по краям весь в сколах, а деревянные стулья с полукруглыми спинками, составляющими единое целое с подлокотниками соседних, безнадежно расшатаны. На единственном рекламном плакате, криво висящем рядом с окном, закрытым венецианской шторой, изображен ничем не примечательный пейзаж на севере региона Скейджен.

Оставшись наедине со Стерном, Кирил двумя руками сжимает руку адвоката. Кожа Пафко имеет желтоватый оттенок, что говорит о нарушениях в работе печени. На пальце у него золотой перстень размером с испанский дублон, на запястье – тяжелый золотой «Ролекс».

– Я иногда тайком поглядывал на членов жюри, – говорит доктор Пафко. – Они прямо глаз от вас не отводили.

Стерн, впрочем, сдержанно реагирует на комплимент своего подзащитного. Он знает, что Пафко остался верен некоторым аргентинским привычкам и довольно часто несет восторженную чушь.

Адвокат коротко описывает подсудимому, чего следует ждать завтра, когда начнут давать свои показания свидетели. Затем он открывает дверь комнатки. На скамье у противоположной стены коридора сидят Донателла и их с Кирилом дочь, Дара. Она яркая брюнетка и внешне очень похожа на мать. Ее внешность объясняет, что заставило Кирила неутомимо добиваться благосклонности Донателлы несколько десятков лет назад – несмотря на то что она в то время уже была замужем. Что же касается самой Донателлы, то она сохранила остатки прежней красоты – благодаря высоким, четко очерченным скулам и пронзительным темным глазам. Волосы ее поседели, однако брови остаются угольно-черными – кажется, что они нарисованы гримировальной кисточкой.

Стерн провожает троих Пафко к центральной лестнице здания суда, стены вдоль которой украшены фигурными гипсовыми панелями. Все четверо спускаются. Адвокат, опираясь на трость, с трудом преодолевает каждую ступень, всякий раз становясь на нее обеими ногами. На улице Стерн помогает Кирилу, Донателле и Даре пробраться сквозь толпу репортеров, громко выкрикивающих вопросы, и операторов телевидения, которые, словно соперничающие носороги, грубо толкают друг друга, чтобы крупным планом снять лица участников процесса. Кирил улыбается и легкомысленно помахивает рукой, как будто журналисты собрались, чтобы поприветствовать его. Наконец Стерн усаживает супругов Пафко и их дочь в чем-то напоминающий акулу черный городской внедорожник марки «Кадиллак», мягко, словно бы украдкой подкативший к обочине. Одним из главных излишеств, которые Кирил позволил себе после того, как препарат «Джи-Ливиа» был одобрен и допущен в коммерческую торговую сеть, стала покупка темно-красного «Феррари» с откидывающимся верхом, на котором он ездит буквально всюду. Стерн убедил своего клиента, что будет нехорошо, если человека, обвиняемого в преступлении, сфотографируют за рулем автомобиля, который стоит дороже, чем некоторые дома в округе. Сонни предупредила присяжных, чтобы они избегали общения с журналистами и не комментировали ход процесса, но выполнить подобное распоряжение непривычному к вниманию СМИ человеку, оказавшемуся перед объективом, бывает нелегко. Стерн решил, что через пару дней, когда газетчики и телевизионщики соберут в своих архивах достаточно изображений главного обвиняемого, Кирил снова сможет сам водить машину.

Стерн, прихрамывая, какое-то время идет вдоль обочины, приветствуя крутящихся тут же нескольких репортеров, но при этом ничего им не говоря. Наконец он оказывается у своего «Кадиллака». За рулем автомобиля сидит уже давно работающий в юридической фирме Стерна сотрудник, Ардент Трэйнор. Это высокий худощавый мужчина в возрасте около семидесяти лет. Он выходит из машины, чтобы помочь Стерну забраться на заднее сиденье. В салоне все еще стоит запах нового авто, который для Стерна с его неутолимым желанием быть подлинным американцем всегда оставался запахом успеха.

Авария, которая случилась со Стерном на шоссе в марте и в которой он едва не погиб, имела для него довольно серьезные последствия. Его серый «Кадиллак»-купе 2017 года выпуска после инцидента был так искорежен, что не подлежал ремонту. Как принято говорить, хорошая новость состояла в том, что страховка почти полностью покрывала покупку нового автомобиля. Плохая же заключалась в том, что дети Стерна категорически воспротивились тому, чтобы он водил машину. В качестве лидера в данном случае выступил Питер, сын личного врача Стерна. Он и двое отпрысков адвоката заставили Стерна дать слово, что он значительно ограничит время своего пребывания за рулем и будет лишь изредка выезжать в продуктовый магазин или в химчистку в том пригороде, где живет.

Когда дверь автомобиля захлопывается, разом отсекая шум и суету, у адвоката появляется возможность обдумать и оценить события дня. Ему кажется, что в целом пока все идет неплохо, если не считать того момента, когда он сболтнул лишнего по поводу гражданских исков. Вспоминая об этом, Стерн все еще испытывает смущение. Но ведь, в конце концов, любой юрист, выступая с речью на процессе, может увлечься, разве не так? И все же допущенная Стерном промашка для него нехарактерна.

Однако больше всего Стерна беспокоит его клиент. Он уже сейчас производит впечатление утомленного старика. Но еще хуже то, что он, по мнению адвоката, находится в нерешительности, что вообще-то для него несвойственно. Как и многие другие клиенты, во время расследования и долгих месяцев, предшествовавших суду, Пафко старался избегать каких-либо разговоров по существу. У него четыре телефонных номера – домашний, офисный, личный мобильный и еще один сотовый – для ведения дел. Чтобы связаться с подзащитным, Стерну нередко приходилось по несколько раз оставлять сообщения на каждом из этих телефонов. Но теперь, когда процесс начался, Кирил демонстрирует чрезмерный, отдающий самодовольством оптимизм. Учитывая возраст Пафко, можно было бы заподозрить в таком поведении признак прогрессирующей деменции. Но Стерн знает, что куда более вероятно другое – а именно тяжелый эффект самого факта общественного обвинения. «Белые воротнички», то есть люди, занятые интеллектуальным трудом, такие как Кирил, привыкшие к высокому уровню благосостояния и ощущению собственной значимости и исключительности, очень тяжело переносят месяцы с момента предъявления им обвинения до суда. Им зачастую приходится столкнуться с презрительным отношением со стороны едва ли не всех, кому известно их имя, при одном лишь его упоминании. В то же самое время их терзает тревога по поводу будущего, о котором точно можно сказать лишь одно: оно будет не похоже на прошлое.

Опасения по поводу того, что Кирил погрузится в это печальное душевное состояние, возникли у Стерна еще в августе 2018 года, когда он увидел материал, опубликованный в «Уолл-стрит Джорнэл». Через несколько недель после этого Кирил позвонил Стерну и попросил представлять его интересы на будущем процессе. Это случилось буквально через несколько минут после того, как Пафко вручили повестку от имени большого жюри федерального суда. По перечню документов, которые затребовала прокуратура, стало совершенно ясно: гособвинение уже убеждено в том, что результаты клинических испытаний «Джи-Ливиа» были подтасованы. Стерн тогда испытал приступ хорошо знакомого людям его профессии странного чувства злорадства. Он, с одной стороны, расстроился из-за Кирила, но в то же время испытал ощущение радостного возбуждения. Юрист, когда его умоляют спасти репутацию и социальный статус человека, до этого пользовавшегося авторитетом и уважением в обществе, – все равно что чародей, которого просят повернуть время вспять. Даже Сэнди Стерну, при всей его высочайшей профессиональной квалификации, в его преклонном восьмидесятипятилетнем возрасте возможность выступить в такой роли выпадала уже нечасто. Однако еще через несколько дней, когда Кирил, став одним из клиентов Стерна, уселся в обитое темно-красной кожей кресло перед адвокатским столом, пожилой юрист уже справился с собственным тщеславием. Он сказал, что Кирилу лучше остановить свой выбор на более молодом защитнике, учитывая все те сложности, которые могли возникнуть в ходе предстоящего процесса.

– Вы что же, чувствуете, что не потянете мое дело? – спросил его Кирил. – На мой взгляд, Сэнди, вы совершенно такой же, каким были, когда мы с вами познакомились сорок лет назад.

– В таком случае, Кирил, нам с вами нужно первым делом найти кого-нибудь, кто проверит ваше зрение.

Шутка Кирилу понравилась, но он продолжал настаивать на своем. Он заявил, что, если его дело будет вести Стерн, он впервые за много недель сможет спать спокойно.

Стерн продолжал возражать, но уже понял, что в данном случае отказ станет нарушением его собственных понятий о верности и личной преданности. Его отношение к потенциальному клиенту в данном случае можно было изложить всего несколькими простыми словами: он считал, что обязан Кирилу Пафко жизнью.

В 2007 году Стерну впервые диагностировали немелкоклеточный рак легких. Левую долю одного легкого ему удалили, а затем провели химиотерапию. К 2009 году у него обнаружили затемнение с другой стороны и подвергли повторному курсу химиотерапии. В 2011 году заболевание проявило себя снова – на этот раз Стерна лечили медикаментозно, используя другую методику. К 2013 году начался полномасштабный метастатический процесс. Ал, личный врач Стерна, который работал в Истонской больнице и знал о дружбе своего пациента с Кирилом, уговорил Сэнди поговорить с доктором Пафко. Насколько было известно самому Стерну, он стал первым пациентом, принимавшим «Джи-Ливиа». Во всяком случае, это произошло за несколько месяцев до того, как УКПМ дало разрешение на клинические испытания препарата на людях. Со стороны Кирила это был жест милосердия по отношению к умирающему другу, и, если бы о нем стало известно, это поставило бы на карту его должность в университете и наверняка вызвало бы правительственное расследование и судебное разбирательство.

Для Стерна, как и для тысяч других онкологических больных, лекарство оказалось чудодейственным. Оно, правда, не излечило рак полностью, но существенно замедлило его течение. По этой причине Стерн считает, что на нем лежат очень серьезные обязательства перед Кирилом – а также перед огромным количеством других людей, страдающих онкологическими заболеваниями. УКПМ отозвало свое решение об одобрении «Джи-Ливиа». Лекарство изъяли из торговой сети в США. С ним связана целая лавина гражданских исков и административных запретов. При этом УКПМ отказывается сделать препарат доступным даже для тех пациентов, кому он дает единственную надежду. Исход судебного процесса по делу Кирила наверняка качнет маятник, изменив отношение к лекарству специалистов и чиновников из УКПМ, либо в одну, либо в другую сторону. Между тем посылка с лекарством, адресованная лично Стерну, пришла из Индии – препарат был упакован в коробку для обуви, обернутую коричневой бумагой.

В конце концов Стерн согласился защищать Кирила в суде. Пафко, морщинистая кожа на лице которого чем-то напоминает старый бумажник, в ответ едва не прослезился.

– Сэнди, Сэнди, – пробормотал он, обходя стол, чтобы заключить друга в объятия. Будучи выше адвоката на добрых восемь дюймов, он обхватывает Стерна за плечи и, глубоко тронутый, ловит его взгляд. – Честное слово, Сэнди, честное слово, я говорю правду. Ты должен мне верить. Обвинители думают, что я подтасовал результаты клинических испытаний. Но мне, клянусь, ничего об этом не известно.

Как врач понимает, что любой человек может заболеть, так и Стерн благодаря своему многолетнему опыту знает, что практически все люди способны совершать проступки и преступления. В деле Пафко предостаточно того, что юристы, занимающиеся адвокатской деятельностью, дипломатично называют «неблаговидными фактами». Заявление Кирила о том, что он ничего не знал о серии внезапных смертей пациентов, принимавших «Джи-Ливиа», полностью противоречит скриншоту базы данных клинических испытаний до того момента, как в нее внесли изменения. Этот скриншот был обнаружен в офисном компьютере Кирила. Он даже отправил его Ольге Фернандес, директору по маркетингу «ПТ», с которой за некоторое время до этого, в 2016 году, у него начались интимные отношения. Кроме того, Кирил в течение многих месяцев не сообщал своим юристам о том, что продал пакет акций «ПТ» стоимостью 20 миллионов долларов, формально находившийся в распоряжении фонда, созданного для обеспечения его внуков. Причем сделал он это, как только повесил трубку после телефонного разговора с репортером «Джорнэл» в августе 2018 года.

В результате Марта давным-давно списала и это дело как заведомо проигрышное, и самого Кирила. Правильность ее оценки ситуации была подтверждена в ходе детального изучения всех материалов – процедуры, которая часто идет в ход, когда адвокаты общаются с потенциальными клиентами, у которых денег куры не клюют, – а также после предварительного неофициального представления дела трем гипотетическим жюри присяжных, в состав которых вошли нанятые люди, выбранные наугад и незнакомые с фигурантом обвинения. Под контролем целой команды юридических консультантов была проведена имитация процесса, где Стерн выступал в собственной роли, а Марта – в роли Мозеса. Они представили возможные варианты вступительных речей. И во всех трех случаях Кирила признали виновным в мошенничестве и использовании инсайдерской информации при совершении биржевых сделок, а в ходе первой репетиции – еще и в убийстве пациентов.

Имея такие результаты, Стерн, в отличие от доктора Пафко, пришел к выводу, что у него и его клиента немного шансов на победу в ходе процесса. После долгих и тщательных размышлений он отчетливо понял, что, если реальное жюри вынесет тот же вердикт, что и люди, имитировавшие присяжных, Кирил, скорее всего, проведет остаток жизни и умрет в тюрьме. Однако в памяти старого адвоката то и дело возникал момент во время той самой встречи с Пафко, когда Кирил обнял его за плечи и со слезами, выступившими на его темно-серых глазах, заявил, что он не делал того, в чем его обвиняют. И в итоге, что бы ни подсказывали Стерну логика и огромный опыт, все их аргументы были побеждены надеждой, которая все же нашла путь к его сердцу, как весна находит силы растопить снега и льды. Его ответ противоречил тому, чему его научили вся его жизнь и весь его профессионализм, Стерн сказал Кирилу:

– Я тебе верю.

И в тот момент, когда он произносил эти слова, он говорил совершенно искренне.