Цитаты из книг автора «Сильвия Плат»

я подумала: как же странно, что мне раньше никогда не приходило в голову, что я была абсолютно счастлива лишь до девяти лет.

Кошмарным сном… Для человека под стеклянным колпаком, опустошенного и застывшего, словно мертворожденный ребенок, сам мир является кошмарным сном.

Я ждала, словно море могло принять за меня решение.

– Неврастения, ха-ха! – презрительно усмехнулась я. – Если неврастения – это желание обладать двумя взаимоисключающими вещами одновременно, то я – законченная неврастеничка. До конца своих дней я стану разрываться между двумя взаимоисключающими вещами.

– Эстер, а ты знаешь, что такое стихотворение? – Нет, а что это? – поинтересовалась бы я. – Частичка праха. И в тот самый момент, когда он начнет улыбаться и гордиться собой, я бы ответила: – Трупы, которые ты вскрываешь, – тоже частички праха. И люди, которых, как тебе кажется, ты лечишь. Они всего лишь прах и ничего, кроме праха. По-моему, хорошее стихотворение живет куда дольше, нежели сотня таких людей, вместе взятых.

Чем безнадежнее у тебя болезнь, тем дальше тебя упрятывают.

Умирать — Искусство не хуже прочих. В нем Я достигла изрядного совершенства.     Я умираю весьма убедительно. Я умираю очень по-настоящему. Полагаю, можно сказать: истинно —                                                                               дар Божий!     Не очень трудно погибнуть в камере, Не очень трудно и быть погребенной                                                                                   в могиле. Но театральный процесс     Возвращенья к дневному свету, В то же место и к тем же лицам,                                                                к тем же хамским Веселым крикам:     «Чудо, какое чудо!» — Вот это, признаться, бесит.

Я-то представляла себе доброго, некрасивого и наделенного интуицией человека, который взглянет на меня и ободрительно произнесет: «Так, так!» – словно видит что-то, чего не вижу я. А потом я подберу слова, чтобы рассказать ему, почему я так напугана, словно меня все дальше и дальше заталкивают в черный герметичный мешок, откуда уже не выбраться. Потом он откинется на спинку кресла, соединит «домиком» кончики пальцев и объяснит мне, почему я не сплю, не могу читать и есть и почему все, что делают люди, кажется таким глупым, ведь в конце концов все они умирают.

Мне казалось, нужно было пройти какой-то ритуал, чтобы заново родиться, – чтобы тебя подлатали, очистили и заново выпустили в жизнь.

Вот так он стоял передо мной, а я таращилась на него и единственное, что видела, – это индюшачью шею и индюшачий зоб. Мне стало очень грустно.