Цитаты из книг автора «Сильвен Тессон»

героя Лаэрта Сын, знаменитый властитель Итаки, мне выколол глаз мой.(«Одиссея», IX, 502–505)

Если, циклоп, у тебя из людей земнородных кто спросит, Как истреблен твой единственный глаз, ты на это ответствуй: Царь Одиссей, городов

земля там Тучная щедро сама без паханья и сева дает им Рожь и пшено.(«Одиссея», IX, 108–110) В гомеровской Греции это правило: когда люди пристают к острову, они спешат найти следы земледелия. Оно им указывает на присутствие цивилизации, отделяет цивилизованных людей от диких. Во времена Гомера земледелие, возникшее в период неолитической революции, было еще сравнительно новым изобретением: ему было всего несколько тысяч лет… Гесиод в поэме «Труды и дни» говорит нам, что «скрыли великие боги от смертных источники пищи» [24]. Земледелец должен обнаружить то, что от него было спрятано. Позднее Хайдеггер [25] сравнит поэта с пахарем, потому что и тот и другой призваны производить то, что существует в бесформенном состоянии, в ожидании собственного явления. Циклоп начинает уплетать моряков Одиссея. А потом запирает остальной экипаж в пещере: десерт подождет… Одиссей дурачит циклопа, говоря, что его зовут Никто, потом опьяняет своего тюремщика вином, выкалывает ему единственный глаз и сбегает с товарищами из пещеры, спрятавшись — вот это смекалка! — под баранами самого циклопа. И когда собратья циклопа спрашивают, кто его обидел, он отвечает: никто. Это гениальная хитрость, и Гомер тут демонстрирует нам возможно первую игру слов в истории литературы. Одиссей зарабатывает очко в негласном состязании с Христом, который демонстрирует нам все свои добродетели, кроме чувства юмора. Одиссей спасает остатки своего экипажа, снова выходит в море, но совершает одну ошибку. Он начинает смеяться над своей ослепшей жертвой:

Сладкомедвяного лотоса каждый отведал, мгновенно Все позабыл и, утратив желанье назад возвратиться, Вдруг захотел в стороне лотофагов остаться, чтоб вкусный Лотос сбирать, навсегда от своей отказавшись отчизны.(«Одиссея», IX, 94–97)

Лотофаги предлагают членам экипажа отведать плодов «сладкомедвяного» лотоса. Морякам нравится угощение. Но оно таит в себе яд, потому что лишает человека всякой энергии, анестезирует его волю, разрушает его сознание. Оно приучает человека парить в каком-то приятном, но совершенно стерильном полунастоящем. Это как напоминание о том, что нельзя впадать в беспамятство. Некоторые ученые мужи пытались понять, о каком же растении шла речь на самом деле. Но эти ученые не там искали, потому что лотос является метафорой того, что может отвлечь нас от главного. В конце концов, те часы, что мы с вами проводим у цифровых экранов, словно загипнотизированные ими, забыв о своих обещаниях, впустую тратя время, в рассеянности, безразличные к своему расплывающемуся перед клавиатурой телу, напоминает о времени, потерянном моряками Одиссея на этом отравленном острове. В нас проникают щупальца цифрового общества. Они вырывают нас их толщи реальной жизни. Билл Гейтс и Марк Цукерберг — это сегодняшние дилеры лотоса. У киконов моряки грешат чрезмерностью. У лотофагов они рискуют раствориться в стерильном наслаждении:

Одиссей оказывается на острове Лотофагов

Ветер от стен Илиона привел нас ко граду киконов, Измару: град мы разрушили, жителей всех истребили.

Я Одиссей, сын Лаэртов, везде изобретеньем многих Хитростей славных и громкой молвой до небес вознесенный. В солнечносветлой Итаке живу я.(«Одиссея», IX, 19–21)

Основание греческой мысли вообще и гомеровского учения в частности: все несчастья человека происходят от того, что он оказывается не на своем месте, и весь смысл жизни человека заключается в том, чтобы вернуться на это место. Наслаждение сладострастием с «прекраснейшей нимфой» — ничто, если мы потеряли родину. Здесь можно вспомнить Карен Бликсен [23], которая писала в своем автобиографическом романе «Из Африки»: «Я была там, где должна была быть». «На вертикали самой себя», — добавила бы французская альпинистка и писательница Стефани Боде. Для грека жизнь должна протекать на родине. «Одиссея» — это поэма возвращения к самому себе, в себя, в свой дом. Почему боги согласились отпустить Одиссея, рискуя вызвать тем самым гнев Посейдона? Да потому что Одиссей — самый умный, самый хитрый и самый великодушный из людей. Потому что претенденты на трон разграбляют его царство, и боги устали от этого хаоса. Разрушение Трои уже принадлежит истории. И теперь весь Олимп хочет мира. Cлишком уж много было безумия и нервотрепки. Одиссей отправляется в путь и сразу же попадает в кораблекрушение, первое в длинном ряду катастроф. «Одиссея» — это худший учебник навигации. Одиссей оказывается у феаков, которые считались посредниками между богами и людьми и обеспечивали связь между ними. Как прогулочные кораблики, только не по Сене, а в высшие сферы, плюс не такие уродливые. У них блаженная жизнь, они плавают меж двумя мирами. Афина делает все, чтобы помочь потерпевшему кораблекрушение Одиссею. Эта «совоокая» богиня устраивает забавную встречу с Навсикаей, дочерью царя феаков Алкиноя. Полуголый Одиссей прячется в кустах, пугает девушек, сопровождавших Навсикаю, которые разбегаются во все стороны, как белые гусыни в католическом монастыре. Но Одиссей нравится Навсикае, потому что произносит перед ней прекрасную речь. Слова соблазняют, напоминает нам Гомер. И некрасивые люди это знают: Серж Генсбур точно читал Гомера! Как одна речь изменила ход Троянской битвы, так другая спасла потерпевшего кораблекрушение Одиссея. Одиссея ведут во дворец царя, который обещает ему свою помощь. Одиссею дадут корабль и помогут в его возвращении. Алкиной готовит для своего гостя корабль и пир, даже не зная, кто он. Возможно, именно так принимали бы в древнем мире сегодняшних средиземноморских беженцев. Во времена Гомера чужестранцев было мало. Они были редкостью. Придворный певец поет на пиру о ссоре Ахиллеса и Одиссея. Да ну? Серьезно? О ссоре Ахиллеса и Одиссея? В «Илиаде» об этом ничего не сказано, зато этот эпизод — ключевой в «Одиссее», потому что Одиссей, слушая аэда, понимает, что вошел в историю. Людская память отводит ему свое место. Одиссей чуть не утратил с Калипсо всю свою силу! А тут он обретает уверенность в том, что вдруг стал стал кем-то важным, а ведь до этого чуть вообще не утратил себя. Певец рассказывает о троянском коне. Одиссей, инициатор этой военной хитрости (о которой в «Илиаде» нет ни слова), не может сдержать слез и тем самым выдает себя. Раз человек плачет, слушая рассказ, значит рассказ о нем! Скажи мне, когда ты плачешь, и я скажу тебе, кто ты… Гомер дает нам потрясающий ключ к самим себе: наша идентичность — в наших слезах. Все мы дети своих печалей. Мы видели Одиссея в слезах у Калипсо. Мы увидим его в слезах, когда он снова поверит в себя. Мы застанем его плачущим на груди Пенелопы. До чего слезлива эта «Одиссея»! Гомер показывает, что жизнь не сводится к нагроможденью утех. Жизнь — это борьба, о которой мы и поговорим ниже. Всё надо завоевывать, ничего человек не может снискать просто так, ничем просто так ему не воздастся. Раскрыв себя перед феаками, Одиссей открывается их царю: Я Одиссей, сын Лаэртов, везде изобретеньем многих Хитростей славных и громкой молвой до небес вознесенный. В солнечносветлой Итаке живу я.(«Одиссея», IX, 19–21)

Теперь он оплакивает утраченную родину: утекала медлительно капля за каплей Жизнь для него в непрестанной тоске по отчизне.(«Одиссея», V, 152–153) Основание греческой мысли вообще и гомеровского учения в частности: все несчастья человека происходят от того, что он оказывается не на своем месте, и весь смысл жизни человека заключается в том, чтобы вернуться на это место. Наслаждение сладострастием с «прекраснейшей нимфой» — ничто, если мы потеряли родину. Здесь можно вспомнить Карен Бликсен [23], которая писала в своем автобиографическом романе «Из Африки»: «Я была там, где должна была быть». «На вертикали самой себя», — добавила бы французская альпинистка и писательница Стефани Боде. Для грека жизнь должна протекать на родине. «Одиссея» — это поэма возвращения к самому себе, в себя, в свой дом. Почему боги согласились отпустить Одиссея, рискуя вызвать тем самым гнев Посейдона? Да потому что Одиссей — самый умный, самый хитрый и самый великодушный из людей. Потому что претенденты на трон разграбляют его царство, и боги устали от этого хаоса. Разрушение Трои уже принадлежит истории. И теперь весь Олимп хочет мира. Cлишком уж много было безумия и нервотрепки. Одиссей отправляется в путь и сразу же попадает в кораблекрушение, первое в длинном ряду катастроф. «Одиссея» — это худший учебник навигации. Одиссей оказывается у феаков, которые считались посредниками между богами и людьми и обеспечивали связь между ними. Как прогулочные кораблики, только не по Сене, а в высшие сферы, плюс не такие уродливые. У них блаженная жизнь, они плавают меж двумя мирами. Афина делает все, чтобы помочь потерпевшему кораблекрушение Одиссею. Эта «совоокая» богиня устраивает забавную встречу с Навсикаей, дочерью царя феаков Алкиноя. Полуголый Одиссей прячется в кустах, пугает девушек, сопровождавших Навсикаю, которые разбегаются во все стороны, как белые гусыни в католическом монастыре. Но Одиссей нравится Навсикае, потому что произносит перед ней прекрасную речь. Слова соблазняют, напоминает нам Гомер. И некрасивые люди это знают: Серж Генсбур точно читал Гомера! Как одна речь изменила ход Троянской битвы, так другая спасла потерпевшего кораблекрушение Одиссея. Одиссея ведут во дворец царя, который обещает ему свою помощь. Одиссею дадут корабль и помогут в его возвращении. Алкиной готовит для своего гостя корабль и пир, даже не зная, кто он. Возможно, именно так принимали бы в древнем мире сегодняшних средиземноморских беженцев. Во времена Гомера чужестранцев было мало. Они были редкостью. Придворный певец поет на пиру о ссоре Ахиллеса и Одиссея. Да ну? Серьезно? О ссоре Ахиллеса и Одиссея? В «Илиаде» об этом ничего не сказано, зато этот эпизод — ключевой в «Одиссее», потому что Одиссей, слушая аэда, понимает, что вошел в историю. Людская память отводит ему свое место. Одиссей чуть не утратил с Калипсо всю свою силу! А тут он обретает уверенность в том, что вдруг стал стал кем-то важным, а ведь до этого чуть вообще не утратил себя. Певец рассказывает о троянском коне. Одиссей, инициатор этой военной хитрости (о которой в «Илиаде» нет ни слова), не может сдержать слез и тем самым выдает себя. Раз человек плачет, слушая рассказ, значит рассказ о нем! Скажи мне, когда ты плачешь, и я скажу тебе, кто ты… Гомер дает нам потрясающий ключ к самим себе: наша идентичность — в наших слезах. Все мы дети своих печалей. Мы видели Одиссея в слезах у Калипсо. Мы увидим его в слезах, когда он снова поверит в себя. Мы застанем его плачущим на груди Пенелопы. До чего слезлива эта «Одиссея»! Гомер показывает, что жизнь не сводится к нагроможденью утех. Жизнь — это борьба, о которой мы и поговорим ниже. Всё надо завоевывать, ничего человек не может снискать просто так, ничем просто так ему не воздастся. Раскрыв себя перед феаками, Одиссей открывается их царю: