Дом ужаса

– Morbleu, друг мой Троубридж, осторожнее! – предостерег меня де Гранден, когда мой автомобиль едва не въехал в заполненную до краев водой придорожную канаву. Я резко вывернул руль и тихо выругался себе под нос, наклоняясь вперед и тщетно пытаясь что-нибудь увидеть сквозь плотную завесу дождя.

– Бессмысленно, старина, – признался я, оборачиваясь к моему компаньону. – Мы заблудились, вот и всё!

– Ха, – хмыкнул он. – Вы только сейчас это обнаружили, друг мой? Parbleu, я знаю об этом уже полчаса.

На маленькой скорости мы ползли по бетонному шоссе, и я всматривался сквозь залитое потоками дождя ветровое стекло, пытаясь отыскать знакомые ориентиры, но ничего, кроме мокрой и непроницаемой темноты, не встретилось моему взгляду.

Два часа тому назад, в бурный вечер 192… года, ответив на настойчивый телефонный вызов, мы покинули мой безопасный уютный кабинет, чтобы ввести антитоксин ребенку итальянского рабочего, задыхающемуся от дифтерии в рабочем бараке нового отделения железной дороги. Я решил сократить путь вокруг железной дороги, но холод, проливной дождь и стигийская тьма ночи обманули меня. И в течение полутора часов я пробирался по незнакомым путям словно потерянный ребенок, заблудившийся в лесу.

– Grace à Dieu! – воскликнул де Гранден, хватая меня за руку своими небольшими, но сильными пальцами. – Свет, смотрите, там горит свет! Давайте пойдем туда! Даже самая жалкая лачуга будет спасением под этим злодейским дождем!

Я посмотрел – и увидел сквозь завесу дождя приблизительно в двухстах ярдах от нас слабо мерцающий огонек.

– Ладно, – согласился я, поднимаясь. – Мы уже потеряли столько времени, что ничего не сможем сделать для ребенка Виванти. Как знать, возможно, здесь нам укажут нужную дорогу.

Ступая по лужам, напоминающим миниатюрные озера, под ветром и дождем, преодолевая невидимые препятствия, мы, наконец, дотащились до большого краснокирпичного дома с внушительным подъездом из белых колонн. Свет струился через фрамугу белой двери и сквозь два высоких окна по бокам.

– Parbleu, этот дом послан нам судьбой, – прокомментировал де Гранден, поднялся на крыльцо и энергично застучал в дверь полированным латунным молоточком.

Я наморщил лоб в раздумье, пока он колотил молоточком второй раз.

– Странно, я не могу вспомнить это место, – пробормотал я. – Я думал, что знаю каждое здание в округе в пределах тридцати миль, но это – новое…

– Ah bah! – прервал меня де Гранден. – Вечно вы норовите добавить немного занудства в бочку с медом, друг мой Троубридж. Сначала вы вздумали потеряться посреди этой sacré бури с дождем. А когда я, Жюль де Гранден, нахожу нам прибежище, вы теряете время, удивляясь, что не знаете этого места. Morbleu, боюсь, если я не присмотрю за вами, вы еще и откажетесь от этого дома только потому, что не представлены его хозяину.

– Но я должен знать это место, де Гранден! – возразил я. – Это, конечно, недостаточно для того…

Мое выступление было прекращено резким щелчком замка, и большая белая дверь распахнулась перед нами.

Мы шагнули через порог, снимая промокшие шляпы и собираясь обратиться к человеку, открывшему дверь.

– Но… – начал было я и остановился с открытым от удивления ртом.

– Клянусь синими человечками… – пробормотал Жюль де Гранден и с удивлением уставился на меня.

Насколько можно было видеть, мы были одни во внушительном зале особняка. Прямо перед нами простирался коридор, ведущий к холлу площадью около сорока футов, паркет которого был покрыт разноцветными восточными коврами. Белые, обшитые панелями стены высотой футов в восемнадцать, украшенные портретами каких-то выглядящих весьма солидно людей, поднимались к потолку, который был расписан красивыми фресками. В дальнем конце холла находилась изящно изогнутая лестница, ведущая на второй этаж. Свечи в хрустальных подсвечниках освещали это огромное помещение; гостеприимный жар от дров, горящих в облицованном белым мрамором камине, создавал атмосферу домашнего уюта – но не было никаких признаков или следов, ни человека, ни домашнего животного.

Щелк! Тяжелая дверь позади нас тихо затворилась на хорошо смазанных петлях и крепко заперлась на автоматический замок.

– Чтоб я умер! – бормотал де Гранден, нажимая на посеребренную дверную ручку и энергично ее дергая. – Par la moustache du diable, друг мой Троубридж, она заперта! Быть может, и правда, было бы лучше остаться под проливным дождем!

– Ничуть, уверяю вас, мой дорогой сэр! – раздался глубокий низкий голос с лестницы. – Ваше прибытие – не иначе как чудо, джентльмены!

К нам приближался, тяжело опираясь на трость, седой и необычайно благообразный человек, облаченный в пижаму и халат, ночной колпак из цветного шелка и мягчайшие марокканские шлепанцы.

– Вы – врач, сэр? – спросил он, глядя вопросительно на медицинский саквояж в моей руке.

– Да, – ответил я. – Доктор Сэмюэль Троубридж из Харрисонвилля. А это – доктор Жюль де Гранден из Парижа, мой гость.

– Ах! – воскликнул наш хозяин. – Я очень, очень рад приветствовать вас в Марстон-холле, джентльмены! Так случилось, что одна… э… что моя дочь занемогла… И я не мог вызвать врача для нее из-за моей немощи и отсутствия телефона. Могу ли я злоупотребить вашим милосердием и попросить вас осмотреть мое бедное дитя? Я был бы так рад видеть вас моими гостями на эту ночь! Вы не снимите ваши пальто? – он с надеждой остановился. – Ах, благодарю вас!

Мы скинули промокшие пальто и бросили их на спинку стула.

– Сюда, пожалуйста!

Мы проследовали за ним по широкой лестнице и коридору и очутились в комнате, обставленной со вкусом, где на кровати, обложенная грудой крошечных подушек, лежала девушка лет пятнадцати.

– Анабель, Анабель, любимая, здесь два доктора, чтобы осмотреть тебя, – мягко произнес пожилой джентльмен.

Девушка устало и сердито качнула красивой головой, всхлипнула – и более никак не отреагировала на наше присутствие.

– Мсье, пожалуйста, скажите, каковы симптомы? – спросил де Гранден, закатывая манжеты и готовясь приступить к осмотру.

– Сон, – отвечал наш хозяин. – Она просто спит. Некоторое время назад она переболела инфлюэнцей; в последнее время она много дремлет, и я не могу ее добудиться. Боюсь, что она, быть может, заболела сонной болезнью, сэр. Мне говорили, что это иногда следует за инфлюэнцей.

– Гм… – де Гранден быстро провел гибкими пальцами за ушами девушки, пробежал вдоль шеи по яремной вене, а затем поднял на меня озадаченный взгляд и спросил: – Друг мой Троубридж, у вас в саквояже найдутся настойка опия и аконит?

– Есть аконит и немного морфия, – отвечал я, – но никакого опия.

– Неважно, – он нетерпеливо махнул рукой, залез в саквояж и извлек две маленьких склянки. – Это тоже подойдет. Немного воды, если можно, мсье! – обратился он к отцу, держа в руках склянки.

– Но, де Гранден… – начал было я, и тут же получил резкий удар его изящной ноги, обутой в тяжелый ботинок, по щиколотке. – …вы думаете, это – надлежащее лечение? – я неубедительно закончил фразу.

– О, mais oui, несомненно, – отвечал он. – Ничего другого не надо и желать в этом случае. Воды, пожалуйста, мсье! – повторил он, снова обращаясь к отцу.

Я уставился на него с плохо скрытым изумлением. Он извлек пилюли из каждой бутылки, быстро растер их в порошок, а в это время пожилой джентльмен наполнял стакан водой из фарфорового кувшина, стоявшего на умывальнике, покрытом ситцем, в углу комнаты. Де Гранден прекрасно ориентировался в моем медицинском саквояже и знал, что склянки не подписаны, а пронумерованы. Я видел, что он специально пропустил морфий и аконит и выбрал две склянки с простыми пилюлями из сахара и молока. Что он задумал, я понятия не имел. Оставалось только наблюдать, как мой друг отмерил четыре чайных ложки воды, растворил порошок и влил мнимое лекарство в горло спящей девушки.

– Хорошо, – объявил де Гранден, тщательно ополаскивая стакан. – Она будет отдыхать до утра, мсье. На рассвете мы определим дальнейшее лечение. А теперь, с вашего позволения, мы удалимся.

Он вежливо поклонился владельцу дома, тот ответил тем же и отвел нас в роскошно меблированную комнату в другом конце коридора.

– Послушайте, де Гранден, – воскликнул я, как только наш хозяин, пожелав нам спокойной ночи, закрыл за собой дверь, – что это за идея дать ребенку никчемное лекарство?..

– Ш-ш-ш! – прошипел он. – Эта юная девушка больна энцефалитом не больше, чем мы с вами, mon ami. Нет ни характерной опухлости лица и шеи, ни отвердения яремной вены. Температура тела немного повышена, это верно, но в ее дыхании я почувствовал запах хлоралгидрата^[75]. По всему ясно, хорошо ли, плохо ли, – она под наркотиком. И я подумал, что лучше было притвориться дурачком и сделать вид, что я поверил его словам. Pardieu, дурак, знающий, что он не дурак, имеет огромное преимущество перед дураком, который ему поверил, друг мой!

– Но…

– Никаких «но», друг мой Троубридж! Вспомните, как дверь этого дома отворилась без всякого нажатия, вспомните, как она закрылась за нами тем же образом – и обдумайте это, если желаете.

Мягко ступая, он пересек комнату, потянул в сторону ситцевые занавески на окне и легонько постучал по оконной раме с толстыми стеклами. «Regardez-vous», – промолвил он, постучав еще раз.

Как и все остальные окна, что я видел в этом доме, это окно было створчатое, перегородки сделаны наподобие решетки. Повинуясь де Грандену, я опробовал их и обнаружил, что они не деревянные, а металлические, прочно сваренные. К моему удивлению, оказалось, что и оконные защелки оказались обманками, металлическими конструкциями, накрепко вделанными в каменные подоконники. Таким образом, мы оказались словно заключенными в государственную тюрьму.

– Двери… – начал было я, но он только покачал головой.

Повинуясь его жесту, я подошел к дверям и нажал на ручку. Она поддалась, но замок не щелкнул – дверь была плотно закреплена, словно на болтах.

– По… по… чему? – глупо спросил я. – Что все это значит, де Гранден?

– Je ne sais quoi^[76], – ответил он, пожимая плечами. – Знаю только одно: мне не нравится этот дом, друг мой Троубридж! Я…

Сквозь стук дождя по стеклам и завывание ветра во фронтонах прорезался крик ужаса, превосходящий все адские муки души и тела.

– Cordieu! – он вскинул голову как собака, почуявшая издалека запах зверя. – Вы тоже слышали это, друг мой Троубридж?

– Конечно, – отвечал я, вобрав каждым нервом моего тела ужасный крик.

– Pardieu, теперь этот дом мне нравится еще меньше, – повторил он. – Давайте-ка придвинем этот шкаф к нашей двери. Я думаю, будет спокойнее спать за баррикадой!

Мы заблокировали двери, и вскоре я крепко заснул.

– Троубридж, Троубридж, друг мой, – де Гранден двинул острым локтем в мои ребра. – Просыпайтесь, умоляю вас. Именем зеленой козы, вы лежите как мертвый, но при этом отвратительно храпите!

– А? – ответил я сквозь сон, глубже зарываясь в постель. Несмотря на треволнения ночи, я сладко предавался сну, так как жутко устал.

– Вставайте же, друг мой! – теребил он меня. – Берег чист, полагаю, и нам пора произвести расследование!

– Чушь! – усмехнулся я, не собираясь оставлять удобное ложе. – Что проку в блужданиях по старому дому ради подтверждения ваших необоснованных предположений? Девушке и вправду могли дать дозу хлоралгидрата: отец помогал ей из добрых побуждений. А что касается этих устройств для открывания-закрывания дверей, так старик живет здесь один и установил эти механические приспособления, чтобы облегчить себе жизнь. Он и так едва ковыляет со своей палкой, вы же видели.

– Ах! И тот крик, что мы слышали, он тоже установил в помощь своему недугу, да? – саркастически согласился со мной мой компаньон.

– Быть может, девушка проснулась от кошмара, – осмелился сказать я, но он сделал нетерпеливый жест.

– Быть может, и луна сделана из зеленого сыра, – отвечал он. – Вставайте же и одевайтесь, друг мой. Этот дом должен быть обследован, пока есть время. Смотрите: пять минут назад, через это самое окно, я видел, как мсье наш хозяин, одетый в плащ, выходил из парадной двери, и без своей палочки! Parbleu, он припустил так же проворно, как любой мальчик, уверяю вас! А сейчас он где-то там, где мы оставили ваш автомобиль – и что он намеревается там делать, я не знаю. Но что намереваюсь делать я – знаю очень хорошо. Так вы идете со мной или нет?

– О, полагаю, что да! – согласился я, скатываясь с кровати и натягивая одежду. – А как вы собираетесь отпереть эту дверь?

Внезапно де Гранден ослепительно улыбнулся, отчего его усики приобрели форму рожков перевернутого полумесяца.

– Вот! – он показал мне кусочек проволоки. – В те времена, когда волосы женщины были символом ее могущества, чего только не выделывали леди со шпилькой! Pardieu, одна grisette^[77] перед войной в Париже показала мне некоторые трюки! Посмотрите-ка!

Мой друг ловко засунул гибкую петлю проволоки в замочную скважину, повертел ею туда-сюда, протолкнул вглубь и осторожно вытащил. «Très bien», – пробормотал он и достал из внутреннего кармана более толстую проволоку.

– Смотрите, – он продемонстрировал мне первую проволоку. – Она показала мне устройство замка. – Он изогнул более толстую проволоку по контуру тонкой. – Voilà, у меня есть ключ!

Так и было. Замок с готовностью поддался повороту импровизированного ключа – и мы уже стояли в длинном темном холле, глядящем на нас с любопытством и жутью.

– Сюда, пожалуйста, – приказал де Гранден. – Сначала зайдем к la jeunesse^[78], посмотрим, как у нее дела.

Мы на цыпочках прошли по коридору, ведущему к комнате девушки, и оказались у ее кровати.

Она лежала со сложенными на груди руками, словно покойник, приготовленный к последнему приюту. Ее большие фиалковые глаза неподвижно смотрели вверх; завитые локоны светлых подстриженных волос нимбом окружали ее бледное лицо – как у святой на резной иконе из слоновой кости.

Мой компаньон тихо приблизился к кровати и с профессиональной точностью нащупал пульс девушки.

– Температура низкая, пульс слабый, – бормотал он. – Цвет лица бледный, почти синюшный… Ха, теперь глаза: во сне зрачки сужены, но теперь должны бы расшириться… Dieu de Dieu! Троубридж, друг мой, идите сюда! Смотрите! – скомандовал он, указывая на безразличное лицо девушки. – Эти глаза, grand Dieu, эти глаза! Кощунство, никак не меньше!

Я посмотрел на лицо девочки и отшатнулся, подавляя крик ужаса.

Впервые увидев ее спящей, мы были ею очарованы. Мелкие и правильные черты лица напоминали точеную камею; завитки светло-желтых волос придавали ей изящное, эфирное очарование, сравнимое с прелестью пастушек из дрезденского фарфора. Оставалось лишь взмахнуть пушистыми ресницами – и тогда ее лицо стало бы лицом милого эльфа, прогуливающегося по волшебной стране.

Но ее ресницы были подняты – и глаза совсем не выглядели чистым ясным отражением умиротворенной души. Скорее – это были глаза мученика. Радужные оболочки были прекрасного голубого оттенка, это так, но сами глазные яблоки внушали ужас. Двигаясь вправо и влево, они тщетно пытались сфокусироваться, придавая ее бледному сахарному лицу отвратительно-смехотворное выражение раздувшейся жабы.

– О боже! – воскликнул я, отворачиваясь от изуродованной девушки с чувством отвращения, почти тошноты. – Какой кошмар!

Де Гранден не ответил, склонился над девушкой, внимательно изучая ее уродливые глаза.

– Это не естественно, – объявил он. – Глазные мышцы надрезаны скальпелем хирурга. Приготовьте ваш шприц и немного стрихнина, друг мой Троубридж. Эта бедняжка все еще без сознания.

Я поспешил в нашу спальню и возвратился со стимулирующим препаратом^[79], затем расположился рядом, нетерпеливо наблюдая, как де Гранден делает инъекцию.

Узкая грудь девушки затрепетала от действия сильного лекарства, белые ресницы моргнули над отвратительными глазами. Тогда, со стоном всхлипнув, она попыталась подняться на локтях, упала вновь, и, с очевидным усилием, прошептала:

– Зеркало, дайте мне зеркало! О, скажите мне, что это неправда, что это хитроумный трюк… О! Ужас, что я видела в зеркале, не был мной… Так ведь?

– Tiens, ma petite, – ответил де Гранден, – вы говорите загадками. Что вы хотите узнать?

– Он… он… – девушка едва шевелила дрожащими губами. – Этот ужасный старик показал мне зеркало… и сказал… что это мое отражение… О, это было ужасно… ужасно…

– Что? Как это? – вскричал де Гранден. – Он? Ужасный старик? Вы – не его дочь? Он – не ваш отец?

– Нет, – едва слышно выдохнула девушка. – Я ехала домой из Мэкеттсдэйла прошлым… о, я не помню, когда это было, но точно вечером… и проколола шину. Я… я думаю, на дороге было разбито стекло, потому что и моя обувь оказалась порезанной. Я увидела свет в доме и пришла просить о помощи. Старик – о, я думала, что он такой хороший и добрый! – впустил меня и сказал, что он как раз в одиночестве собирался поужинать, и пригласил меня присоединиться к нему. Я съела немного… немного… о, я не помню, что это было… А потом – он помог мне приподняться в кровати, поставил передо мной зеркало и сказал: это твое лицо в зеркале! О, пожалуйста, пожалуйста, скажите мне – это был ужасный трюк, разыгранный со мной? Я же не отвратительна, да?

– Morbleu! Что все это значит? – тихо пробормотал де Гранден, теребя кончики усов, а девушке ответил: – Ну, конечно нет. Вы походите на цветок, мадемуазель. На маленький цветок, танцующий на ветру. Вы…

– А мои глаза, они не… они не… – она прервала его всхлипами, – пожалуйста, скажите мне, что они не…