Цитаты из книги «Сергей Дягилев. Русские сезоны навсегда»

однако по прошествии времени это вызывает сомнения: если есть что-то тривиальное в этом балете, так это как раз его сюжет. Однако корни недовольства Бенуа уходили глубже. Из всех мирискусников он больше всех исповедовал идею преобразования балета в новую форму искусства с совершенно новыми художественными возможностями. Теперь, когда наконец появились труппа и публика, позволявшие осуществить эту давнюю мечту, его вклад оказался гораздо менее признан, чем он первоначально надеялся. «Павильон Армиды» пользовался огромным успехом в предыдущем сезоне, однако, возможно, уже тогда было ясно, что этот балет не войдет в постоянный репертуар труппы. В этом году Бенуа досталась всего лишь «Жизель», и то в качестве некой компенсации, к тому же его эскизы переработал другой

присутствовал при открытии «Русских сезонов» в Париже, так как его задержали дела в Петербурге. Прибыв в середине июня в Париж, он, к своему негодованию, обнаружил, что в программке Дягилев указал в качестве автора имя одного лишь Бакста: «Ballet du célèbre peintre Bakst». . Бенуа был так разгневан случившимся, что покинул Париж и более не посетил ни одного представления труппы в этом сезоне. Ситуацию усугубили проблемы с декорациями «Жизели». Когда в Париже пришло время делать декорации к этому балету, оказалось, что эскизы Бенуа не совсем подходят, и Баксту, вероятно по настоятельной просьбе Дягилева, пришлось вносить изменения. В подобной практике не было ничего необычного, однако на этот раз изменения

премьера «Шехеразады». Этот балет был построен на изображении насилия и восточной сексуальности (или того, что тогда было принято ею считать). В его фабуле отразилась мода на ориентализм, традиционно присутствовавшая во французском изобразительном искусстве и литературе, и одновременно набирающий популярность культ примитивизма с его жестокостью и эротизмом. Сюжет «Шехеразады» вызвал огромный интерес у публики: «История о прекрасных женщинах гарема, воспользовавшихся отсутствием своего хозяина и господина, дабы предаться групповой оргии с толпой мускулистых негров, что повлекло за собой кровавое возмездие

лось, что Вацлав уделяет больше внимания мышечному напряжению, силе и скорости, чем пяти классическим позициям. […] Во время выполнения придуманных им движений он работал над эластичностью всего тела. Даже когда Вацлав задерживался в определенной позиции, его тело продолжало танцевать. Во время adagio, вперед, он не мог сделать ногой угол выше 90 градусов. Строение его ноги с чрезвычайно развитыми мышцами бедер, твердыми как камень, не позволяло ему поднять ногу до высоты, доступной любому заурядному танцовщику

области культуры в Петербурге, но его мечты рухнули из-за рапорта Астрюка. Иными словами, попытка изгнать Дягилева из Франции дала обратный эффект. Теперь ему ничего иного не оставалось, как направить все свои силы на завоевание Европы:

представить не можете, с какими запасами иронии (зависти?), скепсиса и вообще сволочности встретила родина триумфаторов. Акции Сережи, пожалуй, не поднялись вовсе» Но даже без рапорта Астрюка всех этих сплетен и слухов было достаточно, чтобы двор раз и навсегда порвал всякие связи с Дягилевым. Однако в феврале 1910 года Сергей все же вновь

Фредериксу «Рапорт» на одиннадцати страницах, отправленный Астрюком барону Фредериксу, выставляет самого автора этого отчета бессовестным интриганом, а также иллюстрирует, как «свободно» Дягилев трактовал понятия «правда» и «ложь». Например, Астрюк обвинил Дягилева в том, что тот обманул его, неоднократно подписывая свои письма

период он зарезервировал театр Шатле для гастролей нью-йоркской Метрополитен-оперы, о чем Сергею также было прекрасно известно. Таким образом, антреприза Дягилева превращалась в конкурента собственного предприятия Астрюка. Это стало последней каплей, и Астрюк начал кампанию «по устранению Дягилева как соперника по искусству» Насколько удалось Астрюку повредить репутации Дягилева, можно судить по письму Пьера Гёзи, занимавшего высокий пост в руководстве Парижской оперы, к Мисии Эдвардс. Мисиа обратилась к Гёзи за помощью незадолго до того, как вместе со своим возлюбленным, испанским художником Хосе Марией Сертом, поехала к Дягилеву в Венецию. Цитируемое ниже письмо Мисиа получила уже на месте и, скорее

этой информации, чтобы списать Лядова со счетов. И вероятно, измученный бесконечными проблемами, связанными с поисками русского композитора для своего балета, Сергей решился на смелый поступок. Он послал телеграмму в украинский городок Устилуг, где в имении родственников гостил молодой композитор, ученик недавно скончавшегося Римского-Корсакова. Композитора звали Игорь Стравинский. Дя

мелькают в списках, составленных Дягилевым в тот период. И все же первым спектаклем, над которым началась работа, стал балет на музыку Равеля, что подчеркивает значение, которое Дягилев придавал сотрудничеству с этим молодым французским композитором. Несомненно, это решение шокировало консерваторов из дягилевского окружения, лидером которых был Безобразов. Дягилев писал Бенуа: «Один [балет] уже заказан, это “Дафнис и Хлоя”. Общими усилиями Бакста, Фокина и Равеля мы выработали подробную программу… […] Равель горит, как свеча. Думаю, что он сделает, как он сам сказал Фокину, chef d’oeuvre absolu,[176] но… ты видишь la tête de Безобразов et C°.[177] Умора!»4 Идея балета “Дафнис и Хлоя”