Глава 1

Бьюдли, Вустершир, Англия

1850 г.

– Ну-ка, пора раскачиваться, милорд!

Сердитый голос камердинера прорвался сквозь опутавший его мозг густой туман, нарушая безмятежную дремоту и остаточное действие красного дыма.

– Оставь, Вэлери, – простонал Линдсей.

Слуга, самый исполнительный из всех лакеев на свете, закряхтел под весом Линдсея, когда стянул того с парчового дивана.

– В любое другое время я подчинился бы вам, милорд, но лорд Дарнби и его девчонки будут здесь через час, и мне нужно как можно быстрее избавить вас от последствий сегодняшней невоздержанности.

Линдсей почувствовал, как его руку перебросили вокруг толстой шеи Вэлери. Голова непутевого хозяина немного свесилась, и эта легкая встряска заставила его открыть глаза. Линдсей находился в своем логове удовольствий, следы вакханалии прошлой ночи все еще окружали его.

С помощью твердой руки камердинера и нескольких морганий своих горящих глаз Линдсей медленно приходил в себя, приспосабливаясь к окружающему миру. Бросив взгляд в сторону окон, он увидел, что небо было не ярким, не освещенным солнцем, а темным, цвета сумерек. Черт возьми, который же сейчас час?

– Уже около семи, милорд, – поспешил известить Вэлери, заметивший, как озадаченный взор Линдсея сосредоточился на темнеющих небесах. – Вы проспали весь день. Теперь самое время привести себя в порядок.

Да, ванна и бритье вернули бы его к жизни. Как, впрочем, и всегда.

– Тогда как, вы искупаетесь в минеральных водах или желаете, чтобы я тайком провел вас в ваши апартаменты по черной лестнице?

– Значит, моя мать где-то поблизости?

Взор Линдсея резко сфокусировался на грубой наружности камердинера. Вэлери не был каким-то там изнеженным французом, который кудахтал бы над своим господином и его одеждой. Именно нестандартные происхождение и воспитание Вэлери заставили Линдсея превратить его в самого приближенного слугу, пользующегося особым доверием. Больше всего Линдсей ценил непоколебимую преданность Вэлери, а не замысловатые изгибы его накрахмаленного шейного платка.

– Разве захотел бы я тащиться вверх по той шаткой старой лестнице, да еще и волоча вас, если бы маркиза не оказалась рядом, оживленно порхая, как птичка по веткам? – проворчал Вэлери.

Линдсей тихо рассмеялся и снял свою руку с шеи камердинера. Теперь вчерашний кутила был трезв, как монах, хотя по выражению пристального взгляда Вэлери мог сказать, что его облик все еще хранил на себе налет распущенности.

– Моя мать наверняка квохчет сейчас о том о сем, как наседка. Обычно она так и делает в ожидании приезда гостей.

– Думаю, вам интересно будет узнать о том, что герцог Торрингтонский уже прибыл.

– А Уоллингфорд?

– Пока нет, милорд.

Пренебрежительно фыркнув, Линдсей стянул уже развязанный платок со своей шеи.

– Я не удивлен. Уоллингфорд принес торжественную клятву никогда не появляться в обществе своего отца. И с какой стати сегодня его настрой должен был бы измениться?

Камердинер ничего не ответил, поскольку Линдсей продолжал стаскивать с себя одежду. Как всякий сознательный слуга, коим Вэлери, безусловно, и был, он подбирал помятые предметы облачения, аккуратно вешая их на руку.

– Так что же, примете ванну, не так ли?

Кивнув, Линдсей набросил свои брюки на руку Вэлери и направился к минеральной ванне. Он ступил в горячую воду, позволив ей поглотить свое тело и пропитать мышцы. Со вздохом Линдсей поднял взгляд к арочному потолку над головой, потом опустил глаза вниз, на воду, которая булькала вокруг него. Горячий минеральный источник бежал под домом, позволяя его жителям наслаждаться этой маленькой роскошью. Естественно, Линдсей спроектировал свое логово наслаждений вокруг ванн, и теперь все здесь напоминало ближневосточный хаммам. Это было нечто сошедшее прямо со страниц «Тысячи и одной ночи». Единственное, чего тут явно недоставало, – это присутствия прелестной одалиски.

Линдсей улыбнулся своим мыслям. Он точно знал, кого хотел бы видеть в этой особенной роли. Она собиралась приехать к нему домой сегодня вечером. Страстное желание уже бурлило в венах. В конце концов, Линдсей слишком долго себе отказывал. Настала пора – в сущности, подходящее время для этого пришло уже давным-давно, – чтобы понять, желает ли его эта леди с той же самой страстью.

– Сегодня вечером вам нужно прийти в себя как можно быстрее, – вещал Вэлери над плечом своего господина. – Вы ведь не хотите, чтобы ваша обожаемая леди Анаис видела вас в таком состоянии.

Линдсей закрыл глаза, почувствовав в груди укол острой боли. Нет, ее имя не должно быть запятнано упоминанием о его пороке! Как все-таки хорошо Вэлери знает хозяина: Линдсей ни за что не допустил бы, чтобы Анаис узнала, как он балуется опиумом. Анаис не поняла бы этой пагубной привычки.

– Твои стрелы всегда попадают в цель, Вэлери.

– Я выпускаю их для того, чтобы только ранить, милорд. И никогда – чтобы убить.

– И тебе это удается, они действительно ранят.

Линдсей знал, о чем думал Вэлери, но его камердинер ошибался. Линдсей мог остановиться. Он не был за конченным наркоманом, не представляющим своего существования без одурманивающего зелья. Он мог остановиться, он обязательно сделал бы это. Как только Линдсей заполучил бы Анаис – в свою жизнь и свою постель, – он без труда отказался бы от опиума навсегда.

Линдсей окунулся и ушел под воду, не желая больше наблюдать, как верный слуга взирает на него с выражением лица, обычно означающим крайнюю степень беспокойства. Вынырнув, Линдсей смахнул воду с глаз, тряхнул своей вьющейся гривой, избавляясь от избытка влаги, и с усилием вытянул себя из ванной. Вэлери уже предупредительно стоял рядом, протягивая черный халат.

– Я хотел сказать вам прошлой ночью, перед вашим… расслаблением, – неловко произнес Вэлери, опустив глаза на замысловатое, искусно отделанное одеяние, – насколько я благодарен вам за то, что позволили мне участвовать в той продаже акций. Я заработал кучу денег, а если бы вы не разместили за меня предложение, мне не разрешили бы даже появиться на бирже.

Линдсей похлопал своего многострадального камердинера по плечу:

– Мы оба сорвали куш, друг мой. Кроме того, знаниями стоит делиться всем людям – представителям всех классов. Сейчас ты скептически хмуришься, Вэлери, но, помяни мое слово, через двадцать с лишним лет ты увидишь, как средние классы займут место аристократии. Подобно динозаврам, выставленным в Британском музее, однажды аристократия ослабнет и вымрет.

– Как скажете, милорд.

– Ты сомневаешься в моих словах, но я верю в то, что говорю.

– Эти мысли доведут до того, что вас вышвырнут из парламента, как только вы займете там свое место.

– Многие придерживаются подобных взглядов, Вэлери. Довольно большая группа людей мыслит точно так же, как я.

– Это все университет, там вы нахватались этих идей, когда были юны и настроены идеалистически. Каждый молодой человек в таком возрасте хочет изменить мир. И все думают, что могут сделать это. Но потом перестают замечать реальное положение дел и решают, что привилегия их рождения гораздо важнее борьбы за все эти несчастные жизни тех, чье происхождение ниже.

– Пустословие и праздность. Именно в этом ты всегда обвиняешь мой класс.

– Я не собирался намекать, что вы всегда ленивы, милорд.

Линдсей взял полотенце, которое Вэлери протягивал ему, и принялся сушить волосы.

– Но ты действительно считаешь, что мое состояние можно потратить с большей пользой, чем спустить в притоне курильщиков опиума.

– Вы, как известно, пропадаете там днями напролет, милорд.

– Позволь мне самому волноваться об этом. Лучше обеспокойся тем, что я сказал. Мир меняется, Вэлери. Медленно, но верно. Я знаю, что он может измениться. Я знаю, что он обязательно изменится.

– Богачи будут по-прежнему владеть своими состояниями, а неимущие продолжат нуждаться. Таков порядок вещей. Основа нашей империи.

– Я так и вижу крах уклада наших аристократических предков. Наши огромные поместья больше не могут процветать и по-прежнему существовать на спинах рабочих. Со временем, Вэлери, мы, аристократы, тоже будем работать.

– Вы уже занимаетесь этим, милорд. Вы делаете деньги, это ваше призвание, ваша занятость на полный рабочий день.

Линдсей усмехнулся:

– У меня есть определенная сноровка по этой части, признаю. Но по-настоящему захватывающей я нахожу возможность обучать других тому, как удвоить, утроить свой доход.

– У вас сердце купца, копящего богатства и экономящего деньги, разум торговца, который просчитывает каждый свой шаг. Простите мне то, что я говорю, милорд, но вы не похожи ни на одного из аристократов, которых я когда-либо встречал.

– И именно поэтому ты ухватился за шанс стать моим камердинером, как только дни твоей военной службы были сочтены.

Неразговорчивый Вэлери закатил глаза. Линдсей бросил в него влажное полотенце.

– Ты можешь обвинять меня во многих вещах, но только не в том, что я утаиваю свои познания от среднестатистического человека. Люди низших сословий тоже заслуживают шанса. Я лишь должен проследить, что они этот шанс получат. Почему только представителям голубой крови должна даваться возможность увеличить их состояние? Мы рождаемся богатыми, а нетитулованные люди – нет. Им необходим шанс изменить жизнь к лучшему.

– Вы – хороший человек, милорд. Интересно, когда же вы сами это поймете? Вы – не ваш отец и, вероятно, никогда не станете таким, как он.

Линдсей состроил гримасу:

– Боже праведный, Вэлери, не утомляй меня сейчас всей этой сентиментальной чепухой! У меня на нее аллергия. Я предпочел бы, чтобы ты звал меня раздолбаем, что вполне подходит моему поведению, а не разыгрывал тут мелодраму! Я снова и снова твержу тебе, что я – любитель. Дилетант, если тебе угодно. Я – не какой-то там наркоман, заядлый обитатель притона!

– Конечно, милорд.

Линдсей знал, что Вэлери лжет. Прекрасно понимал, что его слуга тревожится. Но не было ничего, о чем стоило бы так волноваться, потому что Линдсей мог отбросить свою курительную трубку всякий раз, когда понимал, что достаточно. У него не было пристрастия к наркотику.

– Я всегда был доступен для общения с тобой, Вэлери. Бог знает, что тебе пришлось вытерпеть из-за моих проделок со времен Кембриджа! Меньшее, чем я могу отблагодарить тебя, – это обеспечить благополучную, состоятельную жизнь после того, как ты отойдешь от дел.

– Нельзя отрицать то мастерство, с которым вы играете на Лондонской фондовой бирже. И вы определенно спасли это имение от разрушения, – пробормотал Вэлери, оглядывая окружавшую их помпезную мавританскую архитектуру.

– Мой отец погряз в пьянстве на долгие-долгие годы. На протяжении многих десятилетий он не управлял этим поместьем надлежащим образом.

– Надеюсь, он понимает, кому обязан нынешним благосостоянием.

Линдсей рассмеялся, завязывая пояс вокруг талии:

– Мой отец слишком занят выпивкой и хождением по проституткам, чтобы заметить то, что происходит вокруг него. Черт побери, стены могли чуть ли не рушиться над нашими головами, а он был слишком пьян, чтобы обратить на это внимание или озаботиться этим! Нет, моего отца волнуют лишь его гончие и его выпивка, а моя мать и ее удобства ускользнули от сознания непутевого родителя еще много лет назад.

Проведя двумя пальцами по подбородку, Линдсей почувствовал щетину, отросшую с прошлой ночи. Он нагнулся и посмотрел на свое затененное отражение в зеркале.

– Как ты думаешь, слишком зарос?

– Думаю, вы отпугнете всех леди, милорд.

– В самом деле?

Линдсей сомневался, что Анаис отпугнет легкая небритость. Только не ее. Она не была глупышкой. Возможно, ей бы это даже понравилось. Он усмехнулся, снова пробегая пальцами по щетине. Может быть, Анаис захотелось бы узнать о преимуществах небольшой растительности на лице. С подходящим наставником Анаис могла бы весьма горячо приветствовать подобные уроки.

Конечно, она наслаждалась бы, ощущая, как щетина на его подбородке царапает ее мягкие, сочные бедра. Он точно знал, что Анаис получила бы истинное удовольствие.

– Я не в том положении, чтобы спорить с вами, милорд…

– Разве это когда-либо тебя останавливало? – прервал его Линдсей, потом уселся на стул и откинул голову назад, приготовившись к бритью.

– Вы действительно позволяете мне самые неслыханные из свобод, милорд.

– Ну да, можно сказать, я – человек эпохи Возрождения. И я продолжаю твердить тебе об этом, Вэлери.

– А я продолжаю повторять вам: не представляю, что это значит.

Линдсей увидел, как камердинер вытащил серебристое лезвие и прополоскал его в воде, налитой в синюю керамическую миску.

– Это значит, что я довольно либерален, мой образ мышления нов и, возможно, немного отдает нонконформизмом.

Проворчав что-то себе под нос, Вэлери поднес лезвие к горлу Линдсея.

– Сейчас я хочу узнать у вас лишь одно, милорд: желаете ли вы надеть сегодня вечером синий пиджак и жилет цвета слоновой кости?

Линдсей почти мог слышать, как камердинер закончил свой вопрос ехидным: «…знаете, те самые, новые, которые вы приберегли как раз для такого подходящего случая».

– Ты, должно быть, нашел коробочку, которую я спрятал в кармане жилета.

Вэлери вспыхнул:

– Я и в самом деле видел ее, милорд.

– И что ты об этом думаешь?

– Думаю, вам следует постоянно поддерживать леди за руку, чтобы ей не было так тяжело носить это украшение. Мне еще не приходилось видеть такого большого драгоценного камня.

Линдсей улыбнулся:

– Мне доставили его прямо из Индии. Стоил мне целое состояние, но какое это имеет значение, если взамен я получу привилегию каждый день наблюдать этот камень на ее пальце? Я рассматриваю драгоценность как что-то вроде своего клейма, Вэлери. Надеюсь, это кольцо позволит мне красноречиво заявить о своих правах на нее.

– Полагаю, ни одна женщина не возражала бы против того, чтобы оказаться заклейменной с помощью подобной безделушки, милорд.

Линдсей довольно засмеялся. Бриллиант был очень большим, но не чрезмерно броским, аляповатым. Линдсей надеялся, что камень выразит преданность и вечную любовь, а не жадную похоть.

– Как ты считаешь, Вэлери, сегодняшний вечер будет подходящим моментом для того, чтобы сделать ей предложение?

– Не смею советовать вам, милорд.

Линдсей снова засмеялся. Черт возьми, его властный, обожающий командовать камердинер только и делал, что давал советы! Не далее как накануне вечером он посмел заявить, что хозяину хватит баловаться красным дымом. В ответ раздраженный господин назло слуге выпустил еще одно облако дурмана.

Когда с бритьем было покончено, Линдсей поднялся и добрел до дивана, где Вэлери разложил нарядную вечернюю одежду. Новый синий пиджак и парчовый жилет цвета слоновой кости были уже готовы. Линдсей спросил себя, оказался ли его камердинер достаточно любезен для того, чтобы положить коричневую коробочку с изумруд но-бриллиантовым кольцом обратно в карман.

– Вы выглядите таким довольным, словно кот, который только что съел канарейку, – пробормотал Вэлери, приводя в порядок принадлежности для бритья.

– Это очевидно, не так ли? И как я могу скрыть свое настроение? – риторически вопросил Линдсей. – Я собираюсь сделать предложение самой красивой женщине на свете.

– Какое облегчение! – язвительно заметил камердинер. – Отныне мне больше не придется выслушивать ваше слащавое нытье об этой девушке! Это противоестественно – то, как вы томитесь от любви к ней.

– Нет, – прошептал Линдсей, и образ Анаис предстал перед его мысленным взором. – Это самая естественная вещь в мире – любить ее, как я, с такой силой!

– Что ж, вам лучше поскорее покинуть свое порочное логово наслаждений и направиться в гостиную вашей матери. Вы опаздываете.

Линдсей спешно оделся и оставил свой притон, в котором одно время располагалась оранжерея его матери, давно заброшенная и полуразрушенная. Когда Линдсей получил прибыль от своих деловых инвестиций, он забрал это помещение, это разваливающееся чудовище себе и даровал ему спасение. Спроектированные подобно Альгамбре в Испании, эти апартаменты были верхом декаданса. С явным влиянием мавританского стиля, с этой горячей минеральной ванной казалось, что в комнате сосредоточен весь мир. Это было то спасение, которого в конечном счете так жаждал Линдсей.

Он воспринимал это место как свой гарем. И декорировал логово удовольствий соответствующе.

– А, наконец-то он здесь! – воскликнул отец Линдсея, маркиз Уэзербийский, который, судя по невнятному голосу, уже успел затуманить сознание горячительным.

– Добрый вечер, сэр. – Линдсей кивнул в сторону отца, потом потянулся к одетой в перчатку руке матери. – Мама, сегодня вечером ты выглядишь восхитительно!

Пристальный взгляд маркизы пробежал по сыну, критически оценивая его внешний вид. Линдсей знал, что зацепиться ее взору просто не за что. Она увидит перед собой лишь почтительного и любящего сына, целующего ее руку. Все отпечатки, все следы присутствия одурманивающей любовницы были смыты с его тела. Линдсей был чист. Надолго ли, он не знал. Это не имело значения, ведь сегодня вечером он думал вовсе не о ней, бесплотной, и даже не представлял, когда ему снова потребуются ее услуги.

Линдсей быстро поприветствовал гостей, все время сопротивляясь настойчивому желанию разыскать Анаис. Он обожал эту сладостную игру – намеренно оттягивать момент встречи, чтобы понять, как долго сможет выдержать, не видя ее.

Тело Линдсея было теперь напряженным, будто стянутым в узел. Во рту пересохло от многочисленных разговоров. Глаза жадно искали ее зрелые сочные формы, ее прелестное личико. Гости званого вечера, словно узнав об острой потребности Линдсея, расступились, явив Анаис, – она стояла у камина, беседуя со своей младшей сестрой.

Анаис, должно быть, почувствовала этот горящий откровенный взгляд, потому что вдруг перестала говорить и обернулась, чтобы посмотреть на Линдсея. Ее улыбка достигла самых глубин его сердца, поразив все внутри, словно мощный порыв, словно первая глубокая затяжка опиума.

Если будущее человека действительно предопределено – если его участь известна еще с утробы матери, – то сейчас Линдсей смотрел на женщину, которой суждено стать его судьбой, женщину, которая была создана исключительно для него.

Он всегда знал, что однажды Анаис будет принадлежать ему. Она должна стать большим, чем просто его подругой. Он всегда верил в это, но никогда прежде так сильно, как в этот момент, когда их взгляды встретились, а тела остро ощутили присутствие друг друга.

При взгляде на Анаис у Линдсея неизменно перехватывало дыхание. Они дружили всегда, с самого раннего детства, но его симпатия больше не была целомудренной, платонической. Нет, его чувства и желания казались горячими, пылкими. Страстными. Эротическими. И благоуханные грезы, которые владели Линдсеем прошлой ночью, были самими чувственными, чем когда бы то ни было. Все эти вещи, которые она позволила ему с собой делать…

Когда-нибудь все это будет не просто мечтами и фантазиями.

– Добрый вечер, Линдсей.

Нежный голос Анаис омыл, будто мягкой лаской, и он ощутил нарастающее возбуждение. Как же трудно было скрывать свои чувства от нее! Он сомневался, что сможет таить их в душе еще дольше.

Рука Анаис, обтянутая перчаткой, так спокойно, так уютно лежала на ладони Линдсея, когда он поднес ее пальцы к своим губам… Глаза Анаис, эти прекрасные, чарующие озерца, завладели вниманием Линдсея, пока наблюдали, как его губы медленно опустились к кончикам ее пальцев. Он на мгновение задержался, вдыхая аромат духов Анаис, глядя, как поднимаются и падают ее груди в тесном корсаже. Она качнулась на месте, легонько, совсем чуть-чуть, и облако стойкого парфюма поднялось вверх, окутывая его.

Анаис надушила свои груди французскими духами, которые купил для нее Линдсей.