– Боже мой, как это не вовремя! – с досадой воскликнула Розмари Сатклифф, пожилая аккуратная леди с печальными складками у рта, растерянно вглядываясь внутрь непрозрачной стеклянной банки.
На донце виднелась невразумительная толика коричневого порошка. Было совершенно ясно, что его не хватит даже на одну порцию горячего шоколада. «Надо же было этому случиться именно сейчас, когда в гостиной сидит эта противная Мэдди Эндрюс», – протестующе подумала Розмари, поджав тонкие выцветшие губы.
Мэделин Эндрюс, проведя вместе с мужем, военным атташе, множество лет в Бенгалии, недавно овдовела и вернулась в Англию. С достойным лучшего применения пылом она принялась восстанавливать светские связи, не пренебрегая даже товарками по пансиону, которых не видела без малого тридцать пять лет. Общительность визитёрши не знала границ, и сразу же после обмена приветствиями и натужными банальностями она умудрилась ввести Розмари Сатклифф в курс всех главных событий своей насыщенной жизни.
Чувствуя, что ей требуется передышка, та отправилась на кухню приготовить им обеим горячий шоколад, – и вот надо же, какая неприятность! Мэдди и так уже успела обшарить своими не в меру любопытными тускло-серыми глазками всю обстановку скромного коттеджа, подметив и искусно починенные занавеси на окнах, и потрёпанный ковёр, и вытершуюся на подлокотниках обивку кресел. Взгляд, которым она окинула затем подругу, говорил о том, что Мэдди Эндрюс уже мысленно прикидывает, в каких выражениях будет описывать бедственное положение приятельницы общим знакомым.
«Черти тебя принесли на мою голову, – злобно подумала Розмари, сама поразившись такому несвойственному для себя выражению. – И зачем я только ответила на твоё письмо. Надо было использовать его для растопки камина!»
Чайник закипел, а проблема так и не решилась. Можно было, конечно, распечатать последнюю упаковку приличного дарджилинга, который хранился в самой глубине кладовой, чтобы не ударить в грязь лицом перед этой Эндрюс, но Розмари отчаянно жалела остатки драгоценного запаса.
В конце концов, после длительных колебаний ей пришлось пойти на это. Право, невозможно ведь подать на стол простой кипяток! Хватает и того, что чай ей приходится готовить и подавать самой.
Выложив на щербатое фарфоровое блюдце строго два кусочка подсохшего кекса с цукатами, Розмари понесла в гостиную безупречно начищенный поднос.
– Дорогая Мэделин, надо же, какая я стала рассеянная! Совершенно позабыла пополнить запасы шоколада. Поэтому я заварила нам отличный крепкий дарджилинг. То, что нужно в такой прохладный осенний день! – безудержно оптимистичным тоном сообщила она.
Принимая от хозяйки чашку с истончившимися краешками, гостья благодарно улыбнулась и постаралась незаметно принюхаться к её содержимому. От тёмной непрозрачной жидкости исходил явственный запах копчёной рыбы.
После секундного замешательства Мэделин Эндрюс вновь обрушила на Розмари поток своего красноречия. Воспоминания о пансионе, юмористические зарисовки путешествий по Индии, пикантные подробности биографий немногочисленных общих знакомых – все эти сведения гостья преподносила с обезоруживающей категоричностью.
Уже через полчаса её надтреснутый голос стал Розмари ненавистен. Не в силах вникать в слова собеседницы, она смотрела на её без устали шевелящиеся бледные губы, путешествовала взглядом по пышному кружевному воротнику блузы, разглядывала редкие, подозрительно тёмные по контрасту со светлыми ресницами брови, а сама мысленно умоляла: «Пожалуйста, Господи, сделай так, чтобы она ушла! Я ни о чём тебя не попрошу до самого Рождества, честное слово, только пусть она уйдёт!»
Внезапно Мэделин Эндрюс поставила чашку с нетронутым чаем на столик и с сожалением покачала головой:
– Да, Розмари, как подумаешь, сколько воды утекло… Целая жизнь прошла, а мы и не заметили, – глаза гостьи заблестели.
Розмари Сатклифф затаила дыхание и даже приготовилась изобразить бодрую улыбку, чтобы попрощаться со старинной приятельницей, как того требовали приличия. Однако Мэделин Эндрюс вовсе не исчерпала запас любопытных, на её взгляд, историй.
Завершив поистине неистощимую тему перипетий, выпавших на долю собственной семьи, Мэделин Эндрюс перешла к рассказу о своём путешествии. Описывая весьма разношёрстное общество, в котором она оказалась, гостья долго терроризировала Розмари ненужными деталями и сумбурными отступлениями. Под конец она присовокупила к этой теме воспоминания о Великой войне, которая отняла у неё двоих старших сыновей.
– Да, дорогая, потери, которые мы все понесли, невосполнимы. Нам остаётся лишь благодарно хранить в сердцах память о тех, кто отдал жизнь за спасение своей страны. И Ричард, и Келвин показали себя храбрыми воинами, несмотря на юность. И твой племянник Генри, о котором ты писала мне в 1918, удостоился посмертной награды. Совсем ещё мальчики… – покачав головой, она тяжело вздохнула и умолкла, не в силах продолжать.
Перед мысленным взором Мэделин Эндрюс стояли её сыновья, такие, какими она запомнила их в последний день, перед отправкой на позиции. Это воспоминание стёрло с её лица властность и надменность, вернуло чертам былую мягкость. Розмари тоже на мгновение дала себя увлечь фантомам прошлого, вот только среди них не было места племяннику. Ей вспомнился совсем другой человек, которого, казалось, её память похоронила под грузом прошедших лет. «О, Аллан!» – это имя привычно отозвалось болью, и Розмари тут же вновь рассердилась на старую подругу, походя разбередившую сердечные раны.
Мэделин Эндрюс, справившись с минутной слабостью, бесстрашно сделала глоток давно остывшего чая, подёрнутого мутной плёнкой.
– Не забывать их подвиг – вот то единственное, что мы можем сделать для них теперь, – провозгласила она и воинственно поджала губы. – И помнить подвиг тех, кто исполнял свой долг в тылу. А таких верных сынов своей страны было немало. И уж совершенно недопустимо порочить честные имена тех, кто по здоровью или в силу возраста не мог воевать на передовой и занимался снабжением армии.
Гостья, забывшись, отщипнула кусочек кекса, который ранее сочла подозрительным и непригодным в пищу, и положила в рот. После этого ей пришлось сделать ещё один глоток остывшего чая.
– Именно так я и сказала этому невоспитанному молодчику, который принялся нести чушь про махинации с поставками во время войны и тому подобный бред. «Вы лжёте самым постыдным образом, молодой человек! Ни один истинный британец не способен обкрадывать свою страну, свою армию. Да ещё в такое тяжкое для всех время!» – сказала я ему прямо в лицо, и меня поддержали все присутствующие (а я сидела за одним столом с помощником капитана). Подумай только, Розмари, кем надо быть, чтобы утверждать такой вздор! Мне стыдно за нынешнее поколение. Я специально запомнила имя этого грубияна, чтобы рассказывать всем знакомым о его недостойном поведении. Саймон Бейли – вот как его звали. Такой лощёный, в щегольском костюме, но выглядит как коммивояжёр. В прежние времена его бы не приняли ни в одном приличном доме. Хорошо, что этот вздор не слышал бедный Уильям. Он так ревностно относился к подобным вещам, – и Мэделин Эндрюс, к отчаянной радости хозяйки, принялась свирепо натягивать горчичные, под цвет шляпки, лайковые перчатки.
От облегчения, что надоедливая гостья, наконец, уходит, Розмари с жаром поддержала её:
– Как ты права, милая Мэдди! Эти юнцы такие невоспитанные. После войны люди стали совсем, совсем другими. Порой мне кажется, что Британия никогда не станет прежней.
Мэделин Эндрюс, удивлённая неуместным энтузиазмом в голосе Розмари, пристально посмотрела на неё. Встреча, которую она планировала как радостное воссоединение старинных подруг, вызвала лишь печальную ностальгию. Обе они постарели, поблёкли, да и общих тем у них было немного. «Но я всё же не так раскисла, как несчастная Розмари, – самодовольно подумала Мэделин в свойственной ей категоричной манере. – В общем-то, она всегда была недотёпой. Просто с годами её очарование ушло, а беспомощность и слабохарактерность остались».
Не преминув ехидно поблагодарить за угощение, гостья после долгих прощаний и уговоров нанести ей ответный визит откланялась. Розмари, закрыв за Мэделин Эндрюс дверь своего необычайно скромного коттеджа с одной спальней, пару минут обессиленно стояла, вцепившись в дверную ручку, будто опасалась, что та вернётся и приготовилась во что бы то ни стало не позволить ей войти.
Шумно выдохнув, пожилая леди, шаркая растоптанными домашними туфлями, вернулась в крошечную гостиную и убрала остатки скромного чаепития. Поправляя диванные подушки, возвращая каждую на её законное место, Розмари скрупулёзно восстанавливала неприкосновенность своего жилища и собственный душевный покой, нарушенный шумной и назойливой гостьей. Казалось удивительным, что, несмотря на прошедшие годы, задавака Мэдди почти не изменилась. Разве что погрузнела и обзавелась морщинами и желтоватым цветом лица, что так часто встречается у тех, кто отличается жёлчным нравом и употребляет в пищу острые блюда колониальной кухни.
Устранив все следы пребывания постороннего человека в её уютном потрёпанном гнёздышке, наполненном вышитыми подушками и картинами, засушенными букетами под пыльными стеклянными колпаками, альбомами и мягкими куклами в викторианских нарядах и с фарфоровыми наивными личиками, Розмари с удовлетворённым вздохом уютно устроилась в кресле и приготовилась разобрать почту.
Это занятие не сулило ей ничего приятного, так как почти весь объём корреспонденции составляли счета. Сортируя их в две стопки по принципу «оплатить в ближайшее время» и «оплатить немедленно», Розмари с удивлением обнаружила шершавый жёлтый конверт, надписанный знакомым небрежным почерком.
Матиас! Значит, брат вспомнил про свою несчастную сестру и решил ответить на её просьбу. Да, он изрядно потрепал ей нервы, но если он готов помочь, то она простит его.
Суетливыми движениями Розмари разрезала конверт и, судорожно развернув короткое послание, принялась жадно читать его. От облегчения на её глазах выступили слёзы. Обведя взглядом свою гостиную, загромождённую дорогими сердцу мелочами, она бережно сложила письмо и со счастливым вздохом убрала его в конверт.
О проекте
О подписке