анная мать хулу заголосила,Вздев к Богу кулаки, – и жалобам внял он. – «О, лучше бы узлом ехидн мне ощениться,Чем молоком своим посмешище питать!Я проклинаю ночь, где страсть недолго длится,Когда во чреве я могла позор зачать! И хоть тебе избрать меж женщин было надоМеня, чтоб стала я для мужа невтерпеж,Хоть, как письмо любви, уродливого гадаОтныне в пламени, конечно, не сожжешь, — Но ненависть твою, что бременем я чую,Я вымещу на нем, твоем орудьи злоб,И это деревцо несчастное скручу я,Чтоб почек выпустить зловонных не могло б!» Не в силах уяснить извечный план вселеннойИ брызжа пеною и желчью пополам,Она готовила себе среди ГеенныКостер, назначенный преступным матерям. Но, охраняемый в невидимой опеке,Ребенок-сирота луч солнышка впивал;Во всем, что только пил, во всем, что кушал, — некийОн нектар розовый с амброзией вкушал. Беседу с тучкой вел он, с ветерком играя,И, напевая, шел, и крест тяжелый нес,И Ангел, шедший вслед, поэта наблюдая,Что веселей был птиц, сдержать не в силах слез. Всех возлюбив, поэт встречал лишь подозренья;От кротости его смелея с каждым днем,Все слушали: кому свои возносит пени,Жестокость испытать хотели все на нем. В его вино и хлеб подмешивали скверны,И пепел сыпали порой в его обед,И всё, что трогал он, швыряли лицемерно,Не ставили свой шаг в оставленный им след. Его жена твердит на площадях публичных:– «О! Так как хочет он меня боготворить,Занятье воскрешу я идолов античныхИ, как они, хочу позолоченной быть! Пресыщусь нардами и мирру воскурю я,Найду забвение и в пище, и в вине!Из сердца, что в меня так влюблено, смогу яИсторгнуть почести божественные мне! Когда же от забав кощунственных устану,Всю силу слабых рук я возложу на нем,До сердца милому проборожу я рануНа когти гарпии похожим коготком. Я сердце красное из тела мужа выну,Как из гнезда птенца, что бьется и дрожит,И на́ землю моей любимой кошке кинуС презрением, чтобы был зверек любимый сыт». Презрев на небесах великолепье трона,Благочестиво длань Поэт вверх воздымал,И, источая блеск, рассудок просветленныйНароды злобные от взора сокрывал. «Благословен Господь, дарующий страданье,Лекарство чудное от наших нечистот!Готовя силы нам для светлого желанья,Как масло лучшее оно на душу льет. И твердо знаю я, что место для поэтаТы средь Архангелов счастливых сохранилИ призовешь меня, Господь, на место этоВ день вечный праздника Властей, Престолов, Сил. Я знаю: только скорбь дает нам сан нетленный,Не опороченный ни адом, ни землей.Я подать всех веков и дань со всей вселеннойВ венец таинственный вплести обязан свой. Пальмиры древностной забытые каменья,Металлы тайные и перлы всех морей,Что ты, Господь, извлек, – они ничто в сравненьиС той ослепительной короною моей. Корона спаяна лучом первоначальнымСвятого очага, – и с блеском тех огнейВ сравненьи кажется подобием печальнымИ тусклым зеркалом огонь людских очей!» Не ставили свой шаг в оставленный им след.