Глава 1

Бренчащий утренний троллейбус неторопливо катил по пустынному городу. Стекла салона отражали в себе единственного пассажира – жилистого коренастого мужчину лет около сорока. Жизнь явно прошлась по нему рашпилем. Коротко стриженную голову испещряли мелкие шрамы. Тонкие синие губы были обветренны. Глаза, окруженные сетью морщинок, смотрели угрюмо и недоверчиво. Стоя на задней площадке, мужчина цепко всматривался в городские пейзажи, проплывавшие за окнами. Руки его лежали на поручне, и узлы суставов нервно вздрагивали.

На остановке «Красный мост» пассажир вышел и, помахивая стареньким чемоданчиком, направился в сторону жилого массива. У открытой двери с завлекательной вывеской «Рюмочная» он остановился, подумал и решительно шагнул во влажную полутьму зальчика.

– Сто… нет, сто пятьдесят граммов «белой», – произнес он, подойдя к стойке.

Заспанная продавщица равнодушно набулькала водки в пластиковый стаканчик.

Посетитель прошел к столику у окна. Взглянул на свое отражение и, скупо улыбнувшись, чокнулся со стеклом.

– Ну, Эдик… С возвращеньицем, – сказал он самому себе.

Выпил, зажмурился и, смяв пластиковый стаканчик, вышел на улицу.

– Гражданин, – неожиданно послышалось из-за спины. – Гражданин! Да, вы. Ваши документы!

Гражданин обернулся – из-за угла к нему направлялись двое ментов.

– Пожалуйста, – достав из кармана сложенный вчетверо бумажный листок, он протянул его правоохранителям.

– Что это такое? – Милицейский прапорщик развернул бумажку. – Так-так-так. Справка об освобождении… Гражданин Голенков Эдуард Иванович, осужден по статье… Значит, сидели, гражданин Голенков? Сиде-ели.

– Голенков, Голенков… – глядя на справку из-за плеча прапорщика, сержант-напарник глубокомысленно морщил лоб. – Что-то фамилия больно знакомая.

– Фамилия как фамилия, – буркнул гражданин.

– Во, вспомнил! – Добросовестно прочитав документ от начала и до конца, прапорщик неохотно вернул его владельцу. – Ты в нашем горотделе, часом, не работал? Опер там когда-то такой был… Капитан Голенков. Потом его посадили. За взятки, кажется. Гро-омкое дело было!

– Это я и есть, – неохотно признался недавний зэк.

– То-то я смотрю… Ну и как там ментовская зона? Жить-то хоть можно?

– Зона как зона, – все так же сумрачно ответил Голенков. – Так я свободен?

– Пока вновь на шконари не загремишь! – жизнерадостно заверил прапорщик и кивнул разрешающе: – Ладно, иди, Эдик. Главное – нам не попадайся!

Дом, в котором бывший мент Голенков жил до отсидки, находился в глубине жилого массива, напротив заброшенной котельной. Это была облезлая блочная пятиэтажка, населенная потомственными алкоголиками-пролетариями. Роскошный черный джип «Линкольн Навигатор», стоявший у родного подъезда, явно не вписывался в картину привычной нищеты.

– И кто это здесь такой крутой поселился? – удивленно пробормотал Эдик.

Он знал, что жена Наташа теперь наверняка дома. Еще с вокзала освободившийся зэк позвонил домой и, убедившись, что к телефону подошла именно она, сразу же повесил трубку. Хотелось появиться внезапно, радостным сюрпризом. Хотелось услышать удивленный вскрик-всхлип – «Это ты, Эдичка?..» Хотелось прикоснуться губами ко лбу спящей дочери. Да и вообще, много чего хотелось. Но больше всего – сразу же окунуться в старую, долагерную жизнь, где не было ни построений на плацу, ни изнуряющей «промки», ни дебила-отрядного, ни остальных ужасов ментовской зоны.

Голенков поднялся на второй этаж, неслышно открыл своими ключами дверь и на цыпочках вошел в прихожую. И застыл, пораженный…

На крючке висельником болтался огромный мужской плащ. Под вешалкой стояли туфли сорок пятого размера. А из глубины квартиры доносились оргазмические вздохи, всхлипы и крики.

Женский голос, несомненно, принадлежал жене Наташе. На него, как на шампур, нанизывались другие звуки: скрип кровати, равномерное дзиньканье в серванте и густое мужское сопение. Мешанина звуков начисто парализовала сознание Эдика. Конечности мгновенно утратили способность двигаться, а мозг – анализировать. Но слух все-таки не отключился, и слух подсказывал, что звуки доносятся из спальни.

Спустя минуту Голенков осознал, что он еще дышит и что ноги удерживают тело вертикально. Качнувшись, он механически двинулся на звук.

Тем временем сладострастные стоны и вздохи достигли верхних нот. Эдик непонятно зачем постучал в дверь и, ощутив в себе приступ внезапной ярости, рванул ручку на себя.

Сцена поражала небывалой откровенностью. На супружеском ложе, среди сбитых простыней и скомканных одеял, лежала обнаженная Наташа. Потное тело ее блестело, как чешуя свежепойманной щуки. А между ее раздвинутых ног равномерно двигалась массивная волосатая задница.

– Гыххх… – сдавленно выдохнул обесчещенный муж и, сжав кулаки, бросился на совокупляющуюся парочку.

– Это… ты, Эдичка? – Заметив невесть откуда взявшегося супруга, Наташа в ужасе вынырнула из-под партнера и забилась в угол, стыдливо прикрывшись подушкой.

Подскочив к мужчине, Голенков резко схватил его за плечо. Тот обернулся, и бывший мент испытал чувство мгновенного и пронзительного узнавания… Любовником жены оказался Юра Коробейник, его старинный дружбан, с которым он когда-то вместе работал в горотделе.

Коробейник, однако, нимало не смутился. Тяжело пыхтя, он грузно поднялся с кровати. И, совершенно не стесняясь ни собственной наготы, ни влажного члена, торчащего из-под яйцеобразного живота, спокойно протянул руку:

– Привет, Эдик. С возвращением. Меня, если помнишь, Юрой зовут. – Поняв, что бывший сослуживец не ответит рукопожатием, Коробейник плавно перевел приветственный жест в другой, показав большой палец. – И я во-от такой вот мужик! Видишь, как э т о делается?

– Сука, – сипло выдохнул Голенков, отступая назад.

– Но-но, – строго сказал бывший сослуживец. – Ты мне таких слов не говори. Я теперь подполковник милиции, начальник городского ОБЭПа. А ты кто? Никто, и звать тебя никак. Бывший зэк, у которого всех документов – «Справка об освобождении». И к тому же, как я вижу, нетрезвый. Я те щас живо «нападение при исполнении» оформлю. Кому скорее поверят – мне или тебе? И вообще – выйди из спальни. Наташа хочет одеться, а тебя стесняется.

Удивительно, но Голенков безропотно подчинился. Лагерный опыт подсказывал: уж лучше права не качать, дороже выйдет. Да и Юра был тяжелее его килограммов на семьдесят. Кстати или некстати вспомнился старый анекдот: «Возвращается муж из командировки, а дома…»

Пройдя на кухню, Эдик тяжело опустился на стул. Несколько минут он отрешенно молчал, осмысливая увиденное и услышанное. Недавний зэк был подавлен, обескуражен и унижен одновременно. Механически прикурил сигарету не тем концом. В сердцах посулил Наташе того, что она и так всю ночь имела в избытке. Потер ладонями вспотевшие виски. Непонятливо взглянул перед собой.

На столе, среди грязной посуды и сигаретного пепла, возвышалась недопитая бутылка «Абсолюта». Скрутив латунную пробку, Голенков от души приложился к горлышку. Водка попала не в то горло, бешеная слеза ударила в нос картечиной, и перехваченный голос засипел с драматичным надрывом:

– Суки поганые…

– …такой облом, кончить не дал, – будто сквозь толщу воды различил он свистящий шепот Коробейника.

– Лучше бы я не возвращался, – горько посетовал освободившийся арестант и сжал кулаки с такой силой, что костяшки пальцев хрустнули.

И лишь теперь он вспомнил о дочери. Четыре с половиной года назад, когда его арестовали, Танюше было почти тринадцать. С тех пор Голенков видел ее только на фотографиях – супруга всегда приезжала на долгосрочные «свиданки» одна…

– Танька где? – петушиным фальцетом выкрикнул Эдик, не оборачиваясь в сторону спальни.

– У Мандавошки ночует, – как ни в чем не бывало отозвалась Наташа.

Голенков аж привстал из-за стола.

– У кого-о-о?

– Ну, у Лиды Ермошиной, – боязливо пояснила жена. – Это Танькина подруга. Тут, рядом живет, в доме над «Рюмочной». Маленькая такая, худенькая, черненькая… А Мандавошка – это ее кличка. Ее все так зовут. Она и не обижается.

– Сама, значит, кобеля на ночь привела, а дочь из дому выгнала? – вновь начал заводиться супруг.

Неожиданно, словно в подтверждение его слов, из Таниной комнаты донеслось нетерпеливое собачье поскуливание.

– Кто там еще у тебя? – ошарашенно спросил Эдик.

– Мент.

– Кто-о-о? – просипел бывший правоохранитель. – Как – еще один?

– Да это кобель, ротвейлер. Кличка у него такая – Мент. Мне его в милицейском питомнике подарили, – немного испуганно сообщила Наташа. – Бедненький, гулять просится…

– Так ты еще и по питомникам шляешься? – Бывший зэк окончательно утратил самообладание. – Одного мента тебе мало? Сколько еще надо для полного счастья?! Взвод? Или дивизион?

А на кухню уже заходил Коробейник. Оделся он на удивление быстро. Товарищ подполковник выглядел настоящим джентльменом, достойным украсить собой самую модную тусовку. Дорогой темно-синий костюм, стодолларовый галстук на выпуклом животе, золотые запонки, приятно скрипящие туфли… Глядя на него, становилось понятно, почему все городские менты так стремятся в ОБЭП. Только теперь Голенков догадался, кому принадлежит роскошный джип «Линкольн Навигатор», стоявший у подъезда.

Усевшись напротив, бывший коллега шумно отодвинул табуретку назад – огромный яйцеобразный живот упирался в столешницу.

– Ладно, Эдик, – примирительным басом молвил он. – Мне очень жаль, что все так некрасиво вышло. Давай выпьем… и обо всем позабудем. А?

– Да, Эдичка, выпейте вместе, – подошедшая Наташа одной рукой приобняла мужа, а другой принялась разливать спиртное по рюмкам. – И я с вами…

Бывший арестант отрешенно кивнул. Он явно не находил слов.

– Ну что, Эдик… С возвращеньицем! – предложил Коробейник и, не чокаясь, выпил.

– Да уж. Встретили меня по высшему разряду, – сдавленно выдохнул Голенков.

– Ты бы предварительно позвонил, сказал, когда тебя ждать, – издевательски улыбнулся толстяк; он явно наслаждался своей позицией силы.

Эдик хотел было что-то возразить, однако Наташа сразу перехватила инициативу.

– Ладно. С кем не бывает. Ты ведь меня тоже пойми. Больше четырех лет без мужика.

– Вот и нашла себе мужика. Совет да любовь, – обманутый муж сжал кулаки в бессильной злобе.

– Эдичка… Давай поговорим как интеллигентные люди, – миролюбиво предложила Наташа.

– Я девять лет в ментуре служил, – хмуро возразил Эдик.

– А я, думаешь, где служу? – парировал Коробейник. – Только я вот служу, а ты… сам знаешь. Сам и виноват. Не хрен было с фигурантов взятки брать.

– Да не брал я, не брал никаких взяток! – в сердцах воскликнул бывший правоохранитель. – Те проклятые баксы мне Жулик в квартиру подбросил! Ну, Сазонов, итить его мать! И ты это знаешь, и весь горотдел об этом знал! И прокуратура! Из меня козла отпущения сделали… Или не так? А взятки… Их все в ментуре берут. Ты, что ли, перед законом такой чистенький?

– Все берут, да не все попадаются, – наставительно поправил Юра, колыхнув огромным животом. – Ладно, давайте по последней накатим, да я пойду.

Выпив, Коробейник грузно поднялся из-за стола и, достав из кармана автомобильные ключи с золотым брелоком, загородил собой дверной проем.

– Эдик… еще раз прости, что так вышло. Как мужик мужика – а?

– Ты, что ли, налево никогда не ходил? – удачно воткнула вопрос супруга; присутствие влиятельного любовника явно придало ей смелости. – Ходил, еще как ходил… И я даже знаю, к кому. И весь горотдел об этом знал. И даже прокуратура. А из меня… овцу глупую сделал. Ты, что ли, передо мной такой чистенький?

– Кстати, позвони мне сегодня вечерком. Встретимся, побеседуем, – неожиданно предложил подполковник милиции.

– О чем мне с тобой беседовать? – лающим голосом спросил Голенков.

– Обо всем. О жизни. О судьбе. О твоем будущем. Тебе ведь как-то надо в этом городе жить, правда?

– Помочь, что ли, хочешь? – скривился Эдик недоверчиво.

– А почему бы и нет? Ведь мы когда-то с тобой даже дружили. К тому же у меня возник явный комплекс вины. Осознал, каюсь, готов искупить. К кому тебе в этом городе еще обратиться? У тебя-то всех связей теперь – узлы на шнурках… Ну все, успехов! – бросил начальник ОБЭПа и, не прощаясь, двинулся в прихожую.

Спустя несколько минут низкий рокот автомобильного двигателя под окнами возвестил, что Коробейник отчалил на своем дивном джипе. Эдик обессиленно откинулся на спинку стула и убито взглянул на супругу.

– Так ты, оказывается, блядь, – с отрешенной печалью констатировал он.

– Да какая же я блядь? – возразила Наташа. – Просто жизнь у меня не сложилась.

– Что ты нашла в этом жирном борове? Садун у него длиннее? Или слаже?

Жена виновато потупила взор.

– Извини, так получилось, – ласково сказала она и дважды мигнула красными веками. – Случайность. Честное слово, мне очень-очень стыдно. Давай обо всем позабудем. Давай начнем жизнь с чистого листа. Хорошо?!

– Давно ты с ним? И вообще – у вас что, серьезно? – не унимался Голенков, разливая себе остатки спиртного.

– Я ведь не монашка. Мне что – презерватив на морковку натянуть и четыре года… туда-сюда? Знаешь, как тяжело без мужика?! – вздохнула Наташа и в приступе блядской откровенности выпалила: – Уж лучше со знакомым перепихнуться, чем с первым встречным.

– Чем это лучше?

– Трепак не подхватишь. А если подхватишь – будет кому предъявить. А вообще, Юрка по-своему прав. Не надо было с того уголовника деньги вымогать. Жили бы теперь как все нормальные лю…

Наташа не успела договорить – Голенков изо всей силы ударил кулаком по столу, и приборы отозвались жалобным звоном.

– Да не брал я с этого Жулика взяток! Понимаешь? Не брал! Подкинул он мне те меченые доллары! Сюда, на эту вот хату, и подкинул! Понимаешь? Подставил он меня… Шака-а-ал!..

* * *

До ареста, суда и зоны капитан Эдуард Голенков считался одним из самых талантливых оперативников местного ГУВД. Любые, даже самые безнадежные дела он раскрывал в рекордно короткие сроки и делал это безупречно.

«Уголовное дело – не смокинг, шьется за десять минут, – назидательно говорил он коллегам. – Главное, чтобы все концы для следствия и суда по бумагам сходились…»

Концы, как правило, сходились. Ведь Голенков по праву слыл самым выдающимся интриганом во всей городской милиции. Он был рассчетлив, как международный гроссмейстер, и хладнокровен, как кобра. Юридический арсенал товарища капитана включал хитроумные подставы и незамысловатый шантаж, утонченные фальсификации и банальные пытки. Дела он вел продуманно, ловко и изощренно. Вопросы его были с капканами, ловушками и силками, с желанием затолкать ответчика в яму не грубыми пинками, а красиво и художественно, постепенно погружая его в муку и тьму.

Эдуарда Ивановича никогда не интересовало, виновен сидящий перед ним человек или нет. Фигуранты были для него не людьми, а материалом для производства уголовных дел. Уголовные дела следовало оформлять своевременно, чтобы не портить общегородскую статистику раскрываемости. Стопроцентная раскрываемость, в свою очередь, способствовала карьерному росту.

Такие таланты не могли остаться незамеченными. Начальство не просто любило Эдика, а души в нем не чаяло. Отчетность его всегда ставилась в пример другим сотрудникам, а по количеству благодарностей он стабильно удерживал первое место во всей криминальной милиции.

Фигуранты, как и положено, ненавидели этого гнусного мусорилу. Зачастую простое обещание «передать дело капитану Голенкову» заставляло признаваться даже тех, кто на этапе дознания уходил в глухой отказ. Ситуация усугублялась неестественной для правоохранителя честностью: по слухам, Эдуард Иванович совершенно не брал взяток. Его нельзя было ни умолить, ни разжалобить. С тем же успехом доски могли просить плотника, чтобы их не строгали, не вбивали гвоздей и не швыряли оземь.