– Я считаю, товарищ полковник, что экипаж справится и без ротного командира, – неожиданно вставил майор Кузнецов. – Я хорошо знаю этот экипаж. Командир танка старшина Логунов – отличный танкист, опытный командир, у которого за плечами финская война. Экипаж слаженный, работает в бою умело, у них полная взаимозаменяемость. Не стоит создавать лишние сложности. А Соколов нам понадобится здесь, для допросов пленного. Я не думаю, что мы обойдемся быстрым разговором на полчаса. Ваш переводчик вернется, как мне кажется, дня через два. Вот Соколов его пока и заменит.

– Ну, приняли решение, – согласился Островерхов.

Алексей вышел на улицу и пошел к «Зверобою», стоявшему у покосившегося забора старого и почти сгоревшего во время боев сквера с танцплощадкой. До войны здесь, в этом городке, наверняка по субботам играл духовой оркестр, и люди приходили танцевать, есть мороженое, просто гулять с детьми по дорожкам сквера. Тихо, мирно. И вот таким же сентябрьским днем они смотрели на желтеющие листья, на пронзительно голубое небо и совсем не думали о войне. Нет, думать, конечно, думали, поскольку приходили тревожные вести из-за рубежа. Тревожно было на душе, но все надеялись, что Советский Союз все же не будет втянут в жестокую и бессмысленную войну.

Как же давно все это было. Танцы, мирное небо, тихие вечера, прогулки с девушками. Алексей остановился и потер руками лицо. Спать хотелось неимоверно. Надо умыться холодной водой. И чаю бы сейчас горячего, крепкого и сладкого. Соколов поспешил к танку, издалека увидев ноги Бабенко и его спину. Механик-водитель копался в трансмиссии, повернув танковую башню в сторону и открыв лючок. Коля Бочкин стоял радом с ключами и что-то рассказывал Семену Михайловичу, подавая то один ключ, то другой, то пассатижи. Изнутри слышалась музыка. Это Руслан Омаев опять слушает эфир, пытается узнать какие-то новости, которые передают по радио в сводках Совинформбюро.

– О, командир! – раздался сбоку голос. Лейтенант увидел старшину Логунова с охапкой хвороста. – Хлопцы, командир вернулся!

Экипаж, как по команде, повернул головы, а из люка показалась физиономия Омаева. Когда Алексей подошел к боевой машине, все танкисты столпились возле него, видя встревоженное лицо командира. Логунов бросил хворост и велел Омаеву разжечь костерок, вскипятить воды. Бабенко бросился было сам заниматься приготовлением чая, но лейтенант остановил его.

– Семен Михайлович, как машина, каково состояние? – спросил он механика-водителя, зная, что Бабенко при каждом удобном случае будет проверять, осматривать материальную часть. Очень он не любил, когда техника подводит в самый неподходящий момент. И очень не любил Бабенко подводить своего командира.

– В норме, Алексей Иванович, – тихо ответил сержант. – Есть небольшие проблемы, но они пока не особенно страшны. Два амортизатора подтекают, но еще побегают. Тяги фрикционов я подтянул, одну заменил. Масло подлил. Расход в норме, запас пока есть.

– Хорошо. – Соколов расстегнул комбинезон, гимнастерку и засучил рукава. – Коля! Полей мне воды холодной! Умыться надо, а то на ходу засыпаю.

Бочкин налил из канистры в котелок немного воды и подошел к командиру. Алексей с наслаждением плескал на лицо ледяную воду, растирал шею, чувствуя, как по телу побежали мурашки. Рядом запахло дымком. Разгорался костерок, на который Омаев поставил котелок с водой. Наконец, закончив вытираться полотенцем, Соколов застегнул гимнастерку и комбинезон, поправил портупею. Сонливость исчезла, и снова голова заработала легко и ясно. Алексей посмотрел на своих танкистов, и сердце его сжалось. «А ведь они не знают, что отправятся на опасное задание без меня. Одни. Сколько мы уже не расставались. Сколько сотен и тысяч километров намотали на гусеницы «Зверобоя» и всегда были вместе. Мы ведь как одна семья с ребятами, – подумал Алексей. – Семен Михайлович, хоть и не намного нас старше, а все, как отец, заботится. Логунов как старший брат. Всегда подставит плечо, всегда примет часть забот на себя. А Коля и Руслан. Младшие братишки. Веселые и шаловливые, но что делать – молодость. Да мне ведь и самому не намного больше, чем Омаеву и Бочкину, но я прошел этот путь с 22 июня 41-го года. Я командир, которому Родина вручила оружие и власть над подчиненными. А получилось так, что мы стали почти семьей. Вот как война сближает людей, роднит. Смерть, которая ходит рядом, сближает. А теперь вон придется разлучиться, хоть и ненадолго».

– Что, командир, задание? – деловито спросил Логунов, пытаясь беспечно улыбаться, но интуиция опытного солдата, прошедшего до этой войны еще и финскую, подсказывала, что дело серьезное.

– Задание, ребята, – кивнул Соколов. – И задание это только вам, только экипажу. Я остаюсь в штабе дивизии.

– Как же так? – удивился Коля Бочкин, выронив полупустой котелок, и сразу замолчал под суровым взглядом Логунова.

– Ну что вы, Алексей Иванович! – Бабенко с каким-то виноватым видом развел руками. – Ну, раз надо, значит, надо. Вы только не волнуйтесь за нас и не переживайте. Разве мы вас когда-нибудь подводили? Все сделаем как следует, все выполним.

Теперь Логунову пришлось строго посмотреть и на механика-водителя. Бывший инженер-испытатель Харьковского завода, раньше всех познакомившийся с «тридцатьчетверкой», когда она еще существовала только в чертежах, даже за два года войны так и не сумел стать военным человеком, обрести военной выправки и разговаривать с командиром строго в соответствии с Уставом Красной Армии. И уж тем более в такую минуту не следовало расслабляться.

– Какая у нас задача, товарищ лейтенант? – спросил старшина.

– Через час вам поставят задачу в штабе дивизии. Ну, а пока я вам сам расскажу, чего от вас ждут. Ваша задача – проведение в составе одной машины разведки в районе железнодорожной станции Рощино-Узловая. Установить, какими силами охраняется станция, определить местоположение и примерное количество заготовленных для проведения ремонтно-восстановительных работ железнодорожных рельсов и шпал. Нанести на карту места складирования или нахождения железнодорожных платформ с рельсами. А также положение огневых точек и сектора обстрела. Вы должны доставить данные, которые могли бы использовать для уничтожения груза рельсов диверсионной группой или партизанами. Не факт, что по станции будет нанесен авиационный или артиллерийский удар. Сами понимаете, товарищи, что рельсы нужны и нам. Железная дорога – это кровеносная артерия как в военное время, так и в мирное, когда придется восстанавливать города, заводы, хозяйства.

– Понятно. – Логунов сдвинул шлемофон на затылок и в задумчивости почесал лоб. – Задачка веселенькая, конечно. С одной стороны, танком прорваться легче и взять нас за броней не так просто. А с другой стороны, в кустах не спрячешься, в канаве не отлежишься. Хотя, в танке мне привычнее. Без него меня отправь на такое вот задание, и я буду чувствовать себя как голым. А голым воевать как-то неудобно. Ладно, нам лишь бы помогли «передок» проскочить, а там уж… Не впервой!

– Товарищ лейтенант, а почему вас с нами не пускают? – спросил уныло Бочкин.

– А потому, Коля, – Соколов с улыбкой положил руку на плечо заряжающему, – что я здесь нужен. И вам не так тесно будет в башне. Я вон Василию Ивановичу сапогами на спине уже мозоль натер.

– Веревка нам нужна, – добавил Бабенко. – Метров десять или двадцать. Как передовую проскочим, придется маскировку наводить. Ветками, молодыми деревцами броню закрывать. И лучше их хорошенько привязывать, чтобы не соскочили во время движения. Хорошо, что мы месяц назад, когда готовились десант на броне везти, наварили дополнительные скобы на башню и на борта.

– Боекомплект пополнить надо, – напомнил Бочкин.

– Прибор ночного видения нам нужен^[1], – сказал Бабенко.

– Будет, – пообещал Соколов. – Сегодня установят.

– Хорошо, тогда бы погоду нам пасмурную кто организовал. Милое дело ночью передвигаться!

Пока экипаж занимался подготовкой к выполнению поставленной задачи, Соколов присел в сторонке на пеньке с Логуновым и развернул карту. Экипаж перед заданием получит крупномасштабные карты всех районов, в которых им предстоит действовать. У карты, которая имелась у Алексея, масштаб был мелковат, но для обзора местности все же годился.

– Смотри, Василий Иванович, вот эта чертова станция. – Лейтенант обвел карандашом значок на карте. – Подойти к ней скрытно можно. Все зависит от того, в каком месте вас решено будет переправить через линию фронта. Сейчас почти все пути, что ведут к станции, взорваны партизанами. Восстановительные работы, по сведениям нашей разведки, ведутся лишь на двух участках. Вот здесь, но они от вас далеко. Это развилка. И вот здесь, непосредственно к югу от станции. В обоих местах, если там окажетесь, придется передвигаться только ночью. Можно подойти к станции севернее, вдоль полотна железной дороги. Тут широкая полоса отчуждения и неглубокий откос. Но только от поворота до поворота. А вот здесь есть просека, которая не отмечена на карте. Помнишь, месяц назад мы ее проходили, когда с батальоном нас бросили в составе резерва на северный фланг обороны?

– Просеки не помню, – покачал старшина головой. – Мы же лесом тогда не шли?

– Не шли, я тогда с другими ротными у танка Никитина совещался. Тебя рядом не было. А комбат сказал, что просека есть. Ее в начале лета 41-го проложили, когда делянки оставляли для вырубки. Не попала она на карты. А ширина там четыре метра. Под трелевочную технику оставляли. Большие деревья там еще не выросли, а молодой подрост можно и под гусеницы пустить. Ты, главное, не горячись. Твоя пушка и броня нужны только в крайнем случае: чтобы выбраться оттуда или когда вас прижмут и напролом придется идти. А в других случаях «Зверобой» вам только как средство передвижения нужен.

Лиза Зотова торопливо шла, почти бежала по коридору консерватории. Она распахнула ватник, стащила с головы шерстяной платок и, не замечая, что он волочится за ней по полу, то и дело останавливала встречных.

– Вы Варвару Дмитриевну не видели? Афанасьева к вам не заходила?

Девушка буквально ворвалась в гримерку, где актриса уже надевала плащ. Увидев девушку, Афанасьева удивленно замерла на месте.

– Лиза? Как вы здесь очутились? Ведь ваш коллектив должен только завтра вернуться…

– Варвара Дмитриевна! – Девушка перебила своего педагога и схватила ее за руки. – Варвара Дмитриевна, я должна ехать с вами!

– Лизонька, но как вы попали в город, ведь ваш…

– Варвара Дмитриевна, я просто узнала, что вы едете с концертной бригадой на фронт, я на попутках добиралась полтора дня, не спала и не ела. Но я просто хотела успеть. Поймите, там Николай, там Коля, танкист!

– Так, Лиза, давайте-ка успокойтесь. – Женщина устало улыбнулась и провела рукой по волосам своей студентки. – Девочка моя, вам надо учиться. У вас талант, и вам надо беречь горло, легкие. Вы знаете, что такое ездить с концертами по фронтам? Это холод, сырость, бомбежки. Это грязь и кровь. А вы должны нести свет своего таланта людям, и для этого нужно отбросить все и учиться, только учиться!

– Варвара Дмитриевна, вот я и хочу нести этот свет сейчас. И туда, где его нет, где тьма и смерть. Там ведь солдаты, наши защитники. Они ведь каждый день, каждую минуту жизнью рискуют. Я буду учиться, но сейчас я должна попасть туда. Я чувствую, это нужно. И мне, и ему.

– Вы любите его? – понимающе кивнула Афанасьева.

– Люблю! – пылко ответила девушка и покраснела. Она опустила глаза и добавила совсем тихо: – И он меня очень любит. И я знаю, что эта любовь его там согревает и бережет. Прошу вас, возьмите меня в этот раз. Я смогу его увидеть, поддержать, а потом вернусь и снова буду учиться. Война ведь не вечная, вечно только солнце, которое встает по утрам, правда?

А вечером Лиза сидела в холодной комнате студенческого общежития консерватории и перебирала письма Коли Бочкина: серые потрепанные треугольнички, свернутые из бумаги. Девушка плакала, перечитывая снова и снова написанные неровным торопливым почерком письма от своего танкиста. И вспоминала их встречу, когда она, раненная в ногу, не смогла эвакуироваться со своими и попала в госпиталь. Вспоминала знакомство с Колей, как день за днем развивались их отношения, как возникла и крепла их любовь. А потом переписка, переписка. Полные нежности письма от Коли, и полные тревоги письма Лизы. «Если бы я могла, – думала девушка, – если бы в моих силах было взмыть в небо и полететь туда, где взрывы, и в самую трудную минуту накрыть его своими руками, будто крыльями, уберечь, спасти. Мой Коля, как ты там? Я приеду к тебе, пусть ненадолго, пусть всего на минутку, но лишь бы увидеть тебя, лишь бы придать тебе сил, мой солдат, помочь тебе, поддержать своим теплом, своей любовью».