9

Ночь для военных из ISAF, расположившихся на ночлег в трейлерах на краю кишлака Бахоршох, прошла спокойно. Боевое охранение было выставлено, и люди сменялись каждые два часа, но никаких подозрительных движений и даже шорохов часовые, оснащенные приборами ночного видения, не зафиксировали. Конопатый секонд-лейтенант Томми Уэльс, который два раза за ночь вставал проверять боевое охранение, подумал утром с досадой, что майор Рэдманс явно перестраховывается и напускает на себя вид бывалого вояки, чтобы внушить к себе уважение.

Посетив биотуалет, оборудованный в одном из трейлеров, лейтенант с полотенцем на плече, мыльницей и зубной щеткой в руках направился к ручью, протекавшему недалеко от их лагеря.

– Сынок, – окликнул его Рэдманс, вышедший из своего вагончика.

– Слушаю, сэр, – лицо рыжеволосого юноши покрылось густым румянцем. Ему явно не понравилась фамильярность майора, который обращался с ним, как с маленьким мальчиком. В конце концов, он тоже офицер, пусть младше по званию и по возрасту. Лейтенант сдержался, хотя это стоило ему некоторого усилия воли.

– Зубы в ручье чистить не рекомендую. Можно заработать гепатит. Тебе какой больше нравится – А, В или С?

– Ни тот, ни другой, ни третий, – стараясь выглядеть невозмутимым, ответил Томми.

– Правильно. Все друг друга стоят, но особенно хорош С, потому как живут с этой болезнью даже с учетом проведения интенсивной терапии не более пяти лет. Как тебе перспектива?

– Заманчивая, – едва ли не с вызовом отозвался конопатый. – Только откуда взяться вирусу в ручье, стекающем с гор?

– Мое дело предупредить, сынок, твое дело решать: чистить зубы водой из ручья или не чистить. Только смотри, чтобы этот вопрос не стал гамлетовским: быть или не быть. Местные, конечно, к этому по-другому относятся – больным дизентерией или гепатитами, кроме С, здешние врачи освобождения от работы не выписывают. Здесь эти болезни обыденное явление. Банальное.

– Спасибо, сэр, за заботу о моем здоровье.

– На самом деле это входит в мои обязанности. Я забыл тебе сказать вот еще что. Это ответ на твой вопрос о горном ручье. Тут не считается зазорным оправиться в горный ручей, из которого ниже по течению берут воду для питья. Да! И постарайся уложить свою экскурсию к ручью в десять минут.

– Но почему десять?! – возмущенно сказал конопатый секонд-лейтенант.

– А потому что правоверные мусульмане еще десять минут будут молиться, и ни один из них не всадит пулю из прибрежных кустов в твою заметную рыжую голову. После окончания молитвы ты можешь стать прекрасной мишенью. Ты все понял?

– Да, сэр.

– Тогда торопись.

Томми нарочито неторопливо зашагал к ручью, хотя майор, конечно, страху на него нагнал. Однако показывать ему это конопатый упрямец не хотел. Понимая, что майор может наблюдать за ним, лейтенант, встав к нему спиной, выдавил на сухую зубную щетку полоску пасты и принялся чистить зубы.

Без воды чистить зубы было очень противно, паста была соленой и горькой. Томми зачерпнул рукой пригоршню холодной воды и наклонился, но полоскать рот не стал. Только сделал вид, что полощет, выплюнув на ладонь липкую густую слюну. При этом его едва не вырвало. Впечатлил его все-таки рассказ майора. Когда тебе двадцать два года, ко многому относишься легкомысленно, но подхватить здесь гепатит и умереть в самом расцвете сил – глупо, и лейтенант не стал искушать судьбу. Он, конечно, задержался у ручья на три минуты дольше, чем рекомендовал ему его командир, но, что греха таить, чувствовал себя эти три минуты не очень комфортно.

Рэдманс, однако, не следил за Томми. У него была совершенно другая забота. Отдав несколько необходимых распоряжений по лагерю, он приказал развернуть один из трейлеров входными дверями к кишлаку. Внутри трейлера повесили экран. День обещал быть солнечным, и майора беспокоило, насколько ярким получится изображение на экране, которое он собирался вывести с помощью автоматического диапроектора с монитора ноутбука.

Плотно закрыв все окна в трейлере, майор включил ноутбук, и на экране появилось изображение маковой головки.

– Будем приобщать аборигенов к искусству кино? – спросил подошедший Томми, который уже успел сходить в свой трейлер и там прополоскал рот.

– Типа того. Выступим в роли братьев Люмьер в этом богом забытом кишлаке.

– Отлично!

– Отлично, конечно. Только вот, думаю, публика тут более взыскательная, чем та, которая смотрела первый сто с лишним лет тому назад. Вряд ли оценят.

– А вдруг?

– Будем надеяться, – пожал плечами майор и вдруг выругался: – Мать их разэтак! Лень было задницу оторвать! Крысы тыловые – пропагандисты хреновы!

– Что случилось? – встревожился лейтенант.

– А ничего хорошего. Эти штабные умники подсунули мне диск с фильмом без перевода на пушту и дари.

– Надо же. И что теперь?

– Будем надеяться, что в этом кишлаке найдется кто-нибудь, кто знает английский. Иначе, какой смысл в демонстрации этого триллера? Это ж все-таки не немое кино! Ладно, надо начинать.

Майор нажал кнопку, и из громкоговорителя на крыше трейлера раздался голос, приглашающий местных жителей получать продукты питания. Речь была произнесена вначале на английском, а потом продублирована на пушту и таджикском языках.

Призыв был услышан, и на расстоянии метров тридцати от лагеря собралась толпа местных жителей. На их лицах не было радости по поводу предстоящей раздачи продуктов – большинство из них не скрывали своей ненависти к людям, которые сожгли их посевы мака.

– Кто-нибудь из вас говорит по-английски? – обратился майор к толпе.

Он несколько раз повторил свой вопрос, пока, наконец, парень тот самый, который вчера фотографировал военных своим стареньким мобильным телефоном, с некоторой опаской не выдвинулся из толпы. Видимо, он не забыл то, как отреагировал вчера майор на его старания запечатлеть лица военных.

Майор понял это и сказал ему:

– Не бойся. Иди сюда. Получишь бакшиш.

– Что такое бакшиш? – тихонько спросил у командира рыжий секонд-лейтенант Томми.

– Подарок. Взятка. Гонорар – все, что угодно. Привыкай, это самое распространенное здесь слово.

Объяснив Томми про бакшиш, майор спросил у афганского юноши:

– Как тебя зовут?

– Азизулло, – ответил тот с некоторой дерзостью, потому как понял, что в нем действительно нуждаются.

– Так ты говоришь по-английски, парнишка?

– Немножко говорить.

– И понимаешь?

– Не все. Не все слова знать. Мало.

– Проклятье, – вновь чертыхнулся майор.

– О, это знаю, – заулыбался Азизулло.

Однако его радость не передалась офицеру.

– А лучше тебя кто-нибудь знает английский в вашем кишлаке?

– Да! Есть. Это мой сестра.

– Мне нужен переводчик, – по слогам произнося слова, сказал ему майор. – Если твоя сестра лучше тебя знает английский, приведи ее сюда. Она получит бакшиш, и ты получишь бакшиш. Двойной бакшиш. Понял?

Майор показал молодому афганцу два пальца.

Азизулло замахал головой в знак того, что все понял, но сказал озабоченно:

– Нужно я спрашиваю. У старых людей. Разрешить.

И, вернувшись в толпу, он подошел к седобородому аксакалу и что-то почтительно сказал ему. Получив от него ответ, он опять подошел к майору.

– Сейчас сын моего покойного двоюродного брата, бача^[5] Рахматулло, приведет мою сестру.

– А как ее зовут? – спросил Томми у афганца. – Вашу сестру как зовут?

– Нельзя! – то ли удивился, то ли оскорбился тот.

– Почему? – удивился конопатый.

– Мусульманин не должен называть ни имя жены, ни имя сестры. И никто не спрашивает.

– Ну, извини, я ж не знаю ваших порядков, – смущенно сказал рыжий секонд-лейтенант и, как всегда в таких случаях, сильно покраснел.

Майор с ехидством посмотрел на вдруг ставшее ярко-пунцовым лицо Томми и сказал:

– Ничего, сынок. Опыт – это сумма накопленных ошибок.

Вскоре юркий мальчишка лет двенадцати привел сестру Азизулло.

Толпа расступилась перед ними. Мужчины, не отрывая глаз, смотрели на тонкую гибкую девушку, а женщины в темных паранджах высказывали свое неодобрение энергичными жестами.

Их возмущение было вполне понятно. У большеглазой сестры Азизулло было открыто лицо, ну или почти открыто, во всяком случае, ее хиджаб – платок, завязанный на голове, скрывал лишь подбородок, оставляя открытыми глаза и нос.

– Добрый день, мисс! – приветствовал ее майор почтительным полупоклоном.

– Здравствуйте, сэр, – ответила девушка на хорошем английском, и рыжему лейтенанту показалась, что тень улыбки мелькнула на ее хорошеньком большеглазом лице. – Племянник сказал, что вам нужен переводчик. Он все верно понял? – уточнила девушка, кивнув на мальчишку, который привел ее сюда.

– Да, мисс! Он все верно понял, – заверил ее майор. – Мы должны показать этим людям фильм о вреде наркотиков, но, к сожалению, закадровый текст идет только на английском языке, и я боюсь, что фильм местные жители не поймут.

– В любом случае, они не захотят его понимать, – сказала девушка. – Вы сожгли посевы мака и обрекли их на голод. Их и их детей. И все ваши увещевания будут совершенно напрасны.

– Но мы привезли продовольствие! Мы раздадим его после фильма. И семена! – неожиданно вмешался в разговор Томми.

Девушка бросила на конопатого короткий взгляд и продолжила говорить, обращаясь к майору:

– Вы скоро уедете, а эти люди останутся здесь со своими проблемами.

– Извините, мисс, а ваша семья тоже выращивает мак? – осторожно поинтересовался майор.

– Нет, сэр. Мой брат Азизулло занимается торговлей, и ему пока удается содержать семью. Но мы отклонились от главного. Рахматулло сказал мне, что вы обещали заплатить за работу переводчика.

– Да, мисс! Пятьдесят долларов вас устроит? – спросил майор и поспешил уточнить: – То есть пятьдесят вам и пятьдесят вашему брату?

– Более чем, – лаконично ответила девушка и коротко кивнула в знак согласия. Рэдманс включил диапроектор.

Как и предсказывала сестра Азизулло, фильм не произвел на ее односельчан особого впечатления. Они отнеслись к нему с иронией – их не напугали страшные документальные кадры, показывающие распад человеческой личности и физические страдания неизлечимых наркоманов. Ведь все это были неверные, не признававшие Аллаха. И поделом им за это!

Зато завершающая культурную программу раздача мешков с мукой, сахаром и рисом и жестяных банок с растительным маслом была воспринята с энтузиазмом. Афганцы охотно брали все, что давали: минеральную воду, банки с тушенкой, на которых была изображена корова, и даже рулоны туалетной бумаги, хотя ею в этих местах никогда не пользовались – на этот счет здесь существовали совсем иные гигиенические правила.

Сгибаясь под тяжестью мешков и ящиков, местные жители, как тараканы, расползались по своим глинобитным хижинам.

Улица быстро опустела...