Глава 2

К тысяча девятьсот четырнадцатому году за гегемонию в Европе боролись две военно-политические группировки – Тройственный союз, куда входили Германия, Австро-Венгрия и Италия, и блок, называвшийся Тройственным согласием, или Антантой, в составе Великобритании, Франции и России.

Поводом для начала военных действий послужило убийство сербским националистом наследника австрийского престола эрцгерцога Фердинанда. Австро-Венгрия объявила войну Сербии, которую Россия считала своим союзником. В ответ Россия начала всеобщую мобилизацию. Первого августа тысяча девятьсот четырнадцатого года Германия объявила войну России. В свою очередь, Великобритания и Франция объявили войну Германии. Началась Первая мировая война.

Лето четырнадцатого года в России было охвачено забастовочным движением. Германия, конечно, учитывала это в своих расчетах. Но как показало дальнейшее развитие ситуации, в Берлине на этот счет жестоко ошиблись.

С началом войны словно по волшебству внутренние распри в Российской империи на долгое время прекратились. Народы, населявшие огромную страну, казалось, слились в одном чувстве, в одном порыве – дать отпор посягательству врага на справедливость, на право, на целостность, честь и достоинство Родины. Первые дни и недели войны были отмечены массовым проявлением самоотверженных и добрых чувств, которые повсеместно по России выразились в бесчисленных пожертвованиях, в организации сборов, в процентных отчислениях из жалованья и из заработка, в учреждении разных форм общественной помощи семействам лиц, ушедших на войну.

Учреждения, еще вчера жаловавшиеся на отсутствие людей и денег, в дни войны немедленно нашли и деньги для помощи семействам запасных, и людей для сложных общественных работ. Организовывались различного рода общественные собрания, общества и организации, открывавшие лазареты для раненых, столовые для детей и жен призванных запасных и разные другие виды общественной помощи.

Для того чтобы начать разгром противника, требовалось два условия: во-первых, как можно быстрее доставить воинский контингент к месту операций, а во-вторых – наличие во главе армии полководца, способного повести ее к победам. В Российской империи должность Верховного главнокомандующего впервые была введена с самого начала мировой войны. Двадцатого июля по указу Сената ее занял генерал от кавалерии великий князь Николай Николаевич.

* * *

Зрелище, развернувшееся на Ходынке, было поистине впечатляющим. Поле издавна использовалось как место проведения военных парадов. Ну а столь значительный день, как проводы на фронт, был обставлен еще более торжественно. Над Ходынским полем летели упругие звуки духовых оркестров. Мелодии, заставлявшие бурлить кровь в жилах, звучали одна за другой – маршевые роты шли на фронт. Следовали орудия в конных упряжках, блестели на ярком солнце золотые погоны офицеров. На трибуне присутствовал сам император-самодержец Николай Второй со свитой. Государь был в приподнятом настроении – это было видно по его горящим глазам, несмотря на то что он всеми силами старался выглядеть мрачным. Священники с кадилами, стоявшие на всем пути следования войск, звероподобными возгласами оглашали победу «христолюбивому воинству». Огромное количество восторженного населения, провожавшего защитников «веры, царя и Отечества», было непоколебимо уверено, что война завершится через какие-то пять-шесть месяцев полной победой.

– Вы знаете, что происходило на Дворцовой площади? – рассказывал господин в золотом пенсне стоящему рядом старику благообразного вида. – Я вам скажу, зрелище было еще более впечатляющим. Площадь переполнили тысячи зевак, толпы возбужденных людей, несших флаги, иконы, ожидающих появления монарха, чтобы в его присутствии выразить свои патриотические чувства. На той стороне Невы, куда царь должен был прибыть из Петергофа, тысячи людей толпились на мостах и набережных реки, распевая и выкрикивая приветствия. Реку всю сплошь покрывали яхты, пароходы, парусники. При появлении семьи прокатились волны приветственных криков: «Батюшка, батюшка, веди нас к победе!»

– А как была одета императорская чета? – поинтересовался морщинистый собеседник в очках.

– Самодержец – в парадный мундир пехотного полка, Александра Федоровна – в белое платье. Она подняла поля своей нарядной шляпы, чтобы народ мог видеть ее лицо. Четыре великие княжны шли за царем и императрицей. Царевич, еще не поправившийся после несчастного случая, остался в Петергофе. И вот, представьте себе – сжав руки друг друга, человек в военной форме и женщина в белом платье стояли на балконе и плакали вместе с народом! – возбужденно повествовал господин в пенсне. – Для тех, кто стоял тогда на коленях, царь являлся действительным самодержцем – военным, политическим и религиозным диктатором, абсолютным хозяином души и тела народного.

– Да, действительно… – покачал головой старик.

– И так по всей империи, вы только посмотрите: взрыв воодушевления, толпы народа на улицах, смех, слезы, пение, возгласы, поцелуи. Волна патриотизма захлестнула Россию. Рабочие, еще недавно погрязшие в стачках, в своих бесконечных требованиях, и те оставили свои революционные флаги и взяли в руки иконы, портреты царя. Студенты покидают университеты и добровольно уходят в армию. «За веру, царя и Отечество» и «На защиту святой Руси» – эти призывы охватили казармы, фабрики, деревни. Офицеров, встречающихся на улицах, теперь восторженно качают на руках! – господин в пенсне снял шляпу, обнажил лысую голову и вытер ее платком. – В эти дни патриотизм населения показал все то, на что способна Русь. А очень скоро мы покажем это на полях сражений.

– Я сам из Воронежа, – кашлянул старик, – и так вам скажу: когда шла война с Японией – ее народ в массе своей у нас в провинции не воспринимал. А что вы хотите – разве простой человек мог понять, зачем нам нужна эта война? А вот сейчас – совсем другое дело. Народ сразу расценил конфликт с Германией как свою кровную войну. Ведь тут каждому дураку понятно, что на карту поставлена судьба России.

– А вы видели, как в Петербурге толпа разгромила немецкое посольство? – вклинился в разговор третий участник, по виду чиновник. – Нет? Вот на это, скажу я вам, стоило посмотреть. На Исаакиевской площади наши горожане, возмущенные вероломством немцев, причесали как следует уродливый храм тевтонского духа. С крыши летели на панель бронзовые кони-буцефалы, вздыбившие копыта над русской столицей. Люди ворвались внутрь. Вопреки тому, что предсказывал германский посол, гнев толпы был направлен не против собственного правительства, а против Германии и самого германского посла. Конные статуи на крыше были обвязаны веревками, сотни рук схватили и потянули их. Вздыбленные кони кайзера с грохотом упали на мостовую. Причем не было никакого грабежа или мародерства. Ничего подобного! Ведь какие коллекции вин были там у немцев. И что вы думаете – не было выпито ни одной бутылки. Все разбили и вылили в Мойку. Вот так!

– И так будет с тевтонскими вояками! – крякнул господин в пенсне. – Сегодня все: аристократы и крестьяне, военные и рабочие – испытывают одинаковые чувства. Эта война гораздо глубже, чем политический конфликт, это поединок между двумя силами – панславизмом и пангерманизмом. И одна из этих сил должна погибнуть.

Рядом делился впечатлениями представительный господин в цилиндре:

– Торжественный молебен и чтение манифеста в Николаевском зале Зимнего дворца произвели на всех, в том числе и на меня, неизгладимое впечатление. Посреди зала находились наши святыни: образ Спасителя из домика Петра Великого и Казанская Божья Матерь. Когда певчие запели «Спаси, Господи», все стали петь хором, и почти у всех на глазах заблестели слезы. Речь государя еще больше подняла настроение, – рассказывал «цилиндр». – Казалось, что Господь всемогущий через него говорил с нами, и когда государь сказал: «Благословляю вас на ратный бой», – все встали на колени. Особенно сильно было сказано: «Я здесь перед вами торжественно заявляю, доколе хоть один неприятель останется на земле русской, я не заключу мира». Эти слова были встречены таким «ура», которого никто никогда не слышал! – Рассказчик на мгновение замолк и оглядел всех тех, кто его слушал, наслаждаясь впечатлением. – В этом несмолкаемом звуке как будто звучал ответ создателю на его призыв стать всем на защиту Родины, царя и попранных прав нашей великой Родины.

– Ну а дальше-то что?

– Из Николаевского зала государь прошел на балкон, выходящий на Александровскую площадь. Ее всю заполнил народ, от дворца вплоть до зданий штабов. При появлении государя все встали на колени. В эти короткие минуты Россия переродилась. Самосознание воскресло у всех, чувство долга стало на первое место, и вся мобилизация прошла при таком блестящем порядке, которого никто не ожидал! Наплыв запасных у воинских начальников превышает предполагаемую норму. Число добровольцев растет с каждым днем, а железные дороги работают выше всякой похвалы! – настроение у рассказчика, да и у всех присутствующих было превосходное.

А рядом мерно и четко шагала русская гвардия – рослые молодцы, кровь с молоком, косая сажень в плечах, воспитанные погибать, но не сдаваться. По всей стране гремели литавры, брусчатые мостовые покрывались ковром из цветов, летевших под ноги войскам, идущим на фронт. На западе дела союзников обстояли, однако, весьма мрачно – немцы шли прямо на Париж.

Чуть в стороне от ликующего народа стояли Голицын и Ольга. Поручик в форме своего полка держал в руке огромный букет великолепных роз – последний подарок любимой девушке. Ольга, повиснув на шее, рыдала, не стесняясь никого. Впрочем, чего же было стесняться – подобные картины происходили на каждом шагу не только здесь, но и по всей необъятной империи. Повсюду можно было увидеть десятки, сотни парочек, прощавшихся – кто надолго, а кто и навсегда.

– Береги себя! – плакала девушка. – Береги ради нас.

Позавчера между молодыми людьми случилось знаменательное событие – помолвка.

– Все будет хорошо, дорогая, – утешал ее Голицын, подкручивая ус. – Мы им покажем, только щепки будут лететь! У немцев нет никаких шансов. Как бы ни сложился начальный этап войны, победа будет за нами.

– Как я без тебя? – глядела на суженого Ольга глазами, полными слез. – Как я буду жить?

– Неужели тебе не нужен любимый, обвешанный наградами, словно новогодняя елка игрушками? – попробовал отшутиться поручик.

– Мне нужен просто любимый, который будет рядом со мной, – не успокаивалась Сеченова. – А если вдруг тебя ранят?

– Ранения только украшают мужчину, – гнул свою линию офицер. – Это ведь широко известная истина. Так что вытрем слезы – все будет хорошо.

– А я окончательно решила, что мое место если и не на фронте, то где-то рядом, – объявила девушка, судорожно комкая платок. – Ведь во время войны тысяча восемьсот двенадцатого года благородные барышни и корпию щипали, и за ранеными ходили…

Наконец наступил момент прощания.

– Мне пора! – Голицын вставил ногу в стремя, а спустя секунду оказался верхом на кауром жеребце. – Даст бог, скоро свидимся!

– Я тоже в это верю! – всхлипнула Ольга. – Обещай мне, что будешь носить ладанку! Она уже раз спасла тебе жизнь и спасет еще раз!

– Обязательно. Ты же знаешь – теперь она всегда со мной!

Горела медь инструментов духовых оркестров. Маршировали полки. Атмосфера всеобщего ликования захватывала всех. Начиналась война.