Пока все складывается идеально. Собираясь пару дней назад со своими орлами в Кропоткин, я и предположить не мог такого скоротечного сценария. Вернувшись, переночевал в служебной квартирке, поутру явился на общее построение, после которого в приватной беседе с командиром услышал лестное пожелание отправляться на все четыре стороны – в отпуск.

– Неужели все так плохо? – интересуюсь я на прощание.

Сергей Ильич горько усмехается.

– Вчера весь день донимали звонками из штаба округа: сначала приказали отправить в отпуска треть личного состава, потом подкорректировали до половины… Короче, отгуляешь из заместителей первым. Вернешься и останешься за меня. Добро?

– Куда ж мне, смертному, деваться? Мужик ты, Сергей Ильич, отличный – сколько бы я ни обращался по личным вопросам, ты никогда не отказывал… Добро, – жму его широкую ладонь. – Пошел собираться.

Отчет для фээсбэшников я заставил сочинять Топоркова. С головой Лешка дружит – пусть учится и нарабатывает связи в «конторе». Короткие и прочные связи всегда пригодятся. Особенно сейчас, когда мы без пяти минут безработные.

На сборы ушло полдня. Два часа получал документы и деньги. «Камасутра» с ремнем генератора в моем автомобиле занимает полтора часа. Меньше всего времени отнимает Наташкин прощальный поцелуй взасос…

И вот я уже мчу по трассе М-154 на северо-восток.

У меня отличный автомобиль – пятилетний Opel Astra. Хэтчбек с двухлитровым движком и ручной шестиступенчатой механической коробкой. Он резв и послушен; управлять им одно удовольствие – на нем не едешь, а словно плывешь над хорошей дорогой. Достался он мне отнюдь не за бесплатно: чтобы накопить на него, пришлось пять лет батрачить в командировках. Около тридцати боевых операций, три ранения… Нет, конечно, денег за свои командировки я получил больше, чем стоил новый «Опель», но ведь надо было еще и на что-то жить. Подкупал кое-какую мебель в свою однокомнатную квартирку, одежду для себя, обувь; периодически помогал маме, отправляя небольшие переводы. Да, в нормальной стране за столь долгое участие в войне, за ранения, за нечеловеческие бытовые условия – я стал бы миллионером. Но я никогда не жалею о том «счастье, что могло бы быть, но не случилось». Так или иначе, но иногда в моей жизни происходят незабываемые позитивные моменты. К примеру, та же покупка машины, о которой мечтал несколько лет. Или начало долгожданного отпуска. Или замечательные женские голоса, льющиеся из шести колонок и поднимающие мое и без того отличное настроение. В моей машине имеется целая коллекция по-настоящему замечательных голосов: Девятова, Пелагея, Смольянинова…

Ночь застает на подъезде к Элисте. Темное время суток меня не смущает – я люблю ездить по ночной прохладе, когда легковушки расползаются по городам и весям, оставляя дороги вереницам грузовиков дальнобойщиков. В Элисте планирую остановиться и поужинать, потом предприму рывок до Волгограда. Где-нибудь в тех краях позавтракаю, часиков пять посплю и снова в путь. От Волгограда до Саратова – пять часов, не нарушая скоростного режима…

* * *

Торчу в пробке на спуске с Алтынной горы и нервно барабаню пальцами по рулевому сектору. Чего я нервничаю? И куда спешу? Я же в отпуске!

Издали и сверху Саратов чертовски красив: белоснежные новостройки, красно-зеленые крыши домов, величавая темно-синяя Волга с похожими на крылья чаек пролетами знаменитого автодорожного моста. Однако любование и гордость вмиг улетучиваются, стоит настрадавшемуся в дороге путнику въехать на узкие неудобные городские улицы. Дороги – у нильского крокодила спина ровнее; теснота, затоптанные и заезженные псевдогазоны, нагромождение запрещающих знаков, отсутствие развязок, вездесущие «зебры» вместо подземных переходов… Первая мысль: местная власть просто в сговоре с ментами! Подлые чиновники нарочно не расширяют дорог, не строят стоянок и парковочных карманов; а менты с надменными рожами зарабатывают на этом беспределе, частично делясь с бюджетом.

Какая прелесть. Здравствуй, малая Родина!

Прав был юморист Хазанов, первым сравнив Саратов с Гадюкино. Конечно, прав, если сейчас мой город этим обидным словцом не назовет только слепой. И отнюдь не из-за хладнокровных гадин – здесь их не намного больше, чем в других местах. А потому, что здесь ровным счетом ничего не меняется в лучшую сторону. НИ-ЧЕ-ГО! Разруха – как после мировой войны. Электричество гаснет каждую неделю, воду отключают трижды в год, улицы не убирают. Всюду грязные ларьки, торгующие «джентльменским набором гопника»: пивом, сигаретами, жвачкой и презервативами. Да и чего ждать от саратовской власти, где вместо профессионализма процветает кумовство? Где культурой заведует бывший мент на пару с женой губернатора, а транспортом – пищевик, бывший директор пивного завода?.. Хорошо, хоть Швондеры в жилых домах не устраивают певческих концертов. Видать, расползлись по администрациям: районным, городским, областным – там и распевают всласть вместо работы.

Матерюсь, как на Кавказской войне, и медленно продираюсь сквозь бесконечные заторы на железнодорожных переездах, на светофорах и еще черт знает где…

Детство и почти всю юность я прожил в старом, тихом центре – в сумрачной коммуналке с длинным Г-образным коридором, пропахшим мышами и хозяйственным мылом. Когда мне исполнилось шестнадцать, отцу – начальнику цеха авиационного завода неожиданно вручили ключи от новенькой трехкомнатной квартирки. Нас не смутило расположение новостройки – мы были счастливы переехать куда угодно, лишь бы пожить отдельно от соседей. Микрорайон с теплым и светлым названием «Солнечный», выросший на бугристом городском отшибе, сыграл в моей судьбе решающую роль. Здесь я нашел настоящих друзей, встретил первую любовь и стал мужчиной – буквально и в образном смысле. Потом приключилась жестокая история, в которой наша молодежная группировка в массовой драке якобы замочила Хлебопека – лидера досаждавшей нам банды. Короче, мы все оказались в следственном изоляторе. Тогда, признаюсь, я подумал, что жизнь моя закончилась… Но мир не без добрых людей – скоро меня вытащили из СИЗО и избавили от сомнительной чести быть даже свидетелем по громкому уголовному делу. Той же ночью состоялся долгий и тяжелый разговор с родителями – пока я торчал в СИЗО, они все выяснили о наших похождениях… Решение вызревало долго. И лишь ранним, промозглым утром, повинуясь этому решению, они помогли мне собрать необходимые вещи и отправились провожать на вокзал. Спустя час я трясся в холодном плацкартном вагоне в сторону Рязани – к милой старой бабушке, беззаветно любившей единственного внука. Там, под ее теплой опекой и мягким покровительством, предстояло подготовиться и сдать экзамены за курс средней школы. И та дорога была такой же бесконечной и мучительной. Ночь я не спал – тревожили мысли об оставленных в беде друзьях; из холодного мрака, как и сегодня, издевательски скалилась неизвестность… Да-а… Усмехнувшись, сворачиваю на Белоглинскую. Если бы не решение родителей отправить меня заканчивать выпускной класс в Рязани, то неизвестно, кем бы я стал…

Болезненного урока мне хватило с лихвой. В Рязани я быстро встал на путь истинный и выправил положение: подготовился и сдал экзамены в новой школе, прошел кучу комиссий по линии военкомата, подал документы для поступления в Рязанское высшее воздушно-десантное командное училище. С той поры и началась моя вторая жизнь…

Вот и старенький пятиэтажный дом, куда мне пришлось перевезти маму после скоропостижной смерти отца. Его – внешне всегда здорового, уверенного человека, скрутило быстро и серьезно. Тревожная весть от мамы нашла меня в Чечне, в каком-то затяжном, бесполезном рейде по пограничным районам. Попутной «вертушкой» я вернулся в гарнизон, собрал все свои сбережения, назанимал у друзей и помчался в Саратов – для срочной операции требовались очень большие деньги. Привезенная сумма оказалась недостаточной, и мы с мамой вновь кинулись занимать… Не успели. Мой отец – умница, трудяга и балагур, способный уладить любой человеческий конфликт, умер, так и не дождавшись помощи от барыги-хирурга. Позже, когда мы немного пришли в себя, мама попросила подыскать ей в центре небольшую квартирку. Оставаться в «Солнечном» – в доме, где прожил последние годы ее любимый и единственный муж, она не хотела…

Почти приехал. Узкий дворик дома на Белоглинской. Внутри двора почти образцовый порядок, поддерживаемый жильцами пятиэтажки. Чистые, утопающие в тени тополей тротуары; ухоженные газоны с разномастными цветочными кустами. Разноцветные деревянные лавочки с неизменными пенсионерами…

Мамы среди них быть не может – она не терпит сплетен и разговоров о болячках. А цветы разводит исключительно дома – зимой на подоконниках, летом – на балконе.

Ищу местечко для парковки. С трудом втискиваюсь меж двух машин, выхожу и замечаю тетрадный листок, пришпиленный к стволу дерева. На листке кривыми каракулями начертано: «Машины против подъезда не ставить! Штраф – лопатой по лобовому стеклу».

О, это тоже по-нашему. Сорвав листок, направляюсь к подъезду. На траверзе примолкших бабулек замедляю шаг.

– Здравствуйте. Не в курсе, кто автор этого «федерального закона»?

Мои габариты вкупе с грозным командным голосом действуют безотказно. Старушки бесплатно и наперебой сдают всех – начиная от безбожно пьющего дворника и заканчивая сочувствующими ГКЧП. Оказывается, «против подъезда» вьется тропинка к водопроводному крану, куда регулярно шастает дворник – асфальт из шланга сбрызнуть или утолить похмельную жажду. Оттого и устанавливает местные законы.

Взлетаю на третий этаж. На секунду замираю с ладонью у кнопки звонка.

Звоню. Прислушиваюсь… Дома? Или пошла за продуктами на рынок?..

Наконец, слышу за дверью торопливые шаги. И родной голос:

– Кто там?..

* * *

За прошедший год мама почти не изменилась: такая же улыбчивая, неунывающая, работящая; всегда всем довольна, все еще верит в светлое будущее. Поддерживать форму, как она уверяет, помогает крохотный участок в четыре сотки на левом берегу Волги.

В первый день моего приезда улыбка лишь однажды сошла с ее губ. Вздохнув, мама призналась:

– Пенсию вот на днях прибавили. Правительство подбросило нам на бедность, а за квартиру на столько же и повысили. И продукты каждый месяц дорожают. Уж не знаю, откуда они берут инфляцию в десять процентов. Будто про другую страну говорят…

Я вынимаю из бумажника часть отпускных и кладу на полку старого серванта.

– Мама, это на продукты и на все прочее. Спокойно бери, сколько нужно…

Пару суток я не выхожу из дома: отсыпаюсь, отъедаюсь, обмениваюсь с мамой новостями. На третий день отправляюсь с ней на рынок за продуктами, а по дороге созваниваюсь с младшим братом моего лучшего друга и договариваюсь о встрече.

Пора вспомнить Андрея…

Я жил в самом центре почти миллионного города, Андрюха на его окраине – в Заводском районе. Видимо, поэтому довелось познакомиться лишь в Рязани, при прохождении медицинской комиссии. Сошлись, сдружились очень быстро и все четыре курса уже не расставались. Получив лейтенантские погоны, попали в одну часть, потом вместе перевелись в другую. Позже опять бок о бок воевали в Чечне… В общем, наши с Андрюхой жизненные пути настолько переплелись и сроднились, что мы считали себя уже не друзьями, а братьями.

Четыре года назад мы еще носили погоны младших офицеров.

Очередная командировка. Ханкала. Назревает масштабная операция по ликвидации крупной банды близ грузинской границы. А меня с небольшой группой отправляют в Ингушетию, где при штурме бункера, в котором укрылся главный представитель «Аль-Каиды» на Северном Кавказе – Абу Дзейт, я получаю приличную контузию от взрыва фугаса, пяток мелких осколков в нижние конечности и оказываюсь в больничной палате. Короче говоря, о затяжном бое на перевале, о гибели наших товарищей, о пропаже без вести Андрея Ткача с двумя молодыми бойцами я узнал гораздо позже. Хотелось выть, крошить кулаками стены и убивать, убивать, убивать… покуда не останется никого из этих полоумных бородатых фанатиков…

За время службы я хорошо узнал семью друга. Андрей с младшим братом рано лишились родителей. Старший к тому времени носил офицерские погоны, а младший переехал в дом к родной тетке, оформившей над ним опекунство. Признаться, Юрка никогда не вызывал у меня симпатии из-за набора качеств, мягко говоря, презираемых в армии. Ехидный, циничный жлоб, склонный к обману и авантюрам, с отвратительной привычкой спорить по любому поводу. И это притом, что фигура его напоминала «могучее» телосложение кенийского стайера.

Но, как бы там ни было, – после несчастья с Андреем мне пришлось закрыть глаза на свою неприязнь. Четыре года подряд, приезжая в отпуска в Саратов, я регулярно наведываюсь к суетливой тете Даше и к ее гениальному племяннику, норовящему опозорить криминальными выходками честное имя старшего брата.

– Приветствую героического майора! – скалит ровные зубы Юрка.

– Здорово, пионер лагерный! – Легонько шлепаю по хилому плечу и назидательно поправляю: – Не майора, а подполковника.

– Ты, Паша, наверное, дрожжи ешь на завтрак! Поздравляю…

Я знаю его с малых лет и разрешаю называть меня просто по имени. Правда, иногда он сам с подчеркнутой вежливостью обращается по отчеству. Обычно это означает недовольство.

Мы договорились встретиться у ресторанчика «Пивной завод», что между Горького и Вольской. Вроде самое пекло, а народу на центральной пешеходной зоне – не протолкнуться. Отошли в сторонку, закурили, перекинулись обычными в данной ситуации фразами…

Скоро топтаться на тротуаре надоело. Предлагаю:

– Давай присядем под каким-нибудь зонтом, отметим встречу?

– Действительно, почему бы двум благородным донам не пропустить пивка? – соглашается Юрка. – Только у меня времени не очень много…

По-моему, он немного нервничает и незаметно косит на циферблат часов. Упали под тентом ближайшего уличного кафе, заказали холодного пива.

– Работу нашел? – сверлю я балбеса взором расстрельной команды.

О его похождениях со взломами виртуальных цифровых паролей и вполне осязаемых стальных сейфов мне известно все, как и о двухлетнем пребывании в колонии, откуда за примерное поведение он был освобожден условно-досрочно. Но, в отличие от наивной Дарьи Семеновны, иллюзий по поводу исправления ее племянничка я не питаю.

– Давно! Устроился сисадмином в одну государственную контору.

– Ну и как? Зарплатой доволен?

– Ты же знаешь – мне много не надо: власть над миром и поесть чего-нибудь, – ржет молодой повеса и бодро затягивает заранее приготовленную песню: – Платят маловато, но жить можно; работа непыльная, коллектив нормальный, полная социалка и даже случаются премии. В общем, пашу, как вол…

Этот репертуар нам известен. Чем ленивее человек, тем больше его труд напоминает подвиг.

– Подружка-то есть?

– В каком смысле?

– В прямом.

– Сколько угодно! Хочешь, тебя познакомлю? С двумя, с тремя?.. Качество гарантирую.

– Не понял. Ты сисадмин или сутенер?

– Одно другому не мешает.

– Жениться думаешь или…

– Хех! – без раздумий реагирует Юрка. – На фиг надо, Паша! Принцессы в каждой подворотне пиво хлещут, а нормальных пацанов вроде меня – раз-два и обчелся. Не-е-е, – мотает он башкой, будто отгоняет бешеных пчел. – Женщины как компьютеры – подождешь еще полгодика и поимеешь в два раза круче. К тому же у меня давний корешок есть – Базылев…

Я вскидываю на мальчишку беспокойный взгляд: неужто гомосятина?..

– …Знаешь, как он отзывается о своей теще?

Фу-ух, пронесло…

Пожимаю плечами: откуда мне знать о перлах какого-то Базылева?

– Моя теща, говорит он, малость смахивает на графа Дракулу: только клыки побольше, глаза поменьше и шерсть из ушей торчит, – громко хохочет Ткач. Потом долго смотрит вслед вихляющей задом красотке и философски замечает: – Да и вообще, Паша… рановато мне обручальное кольцо в нос вдевать.

Искоса поглядываю на ту же задницу и ловлю себя на мысли: мои убеждения относительно мужской свободы мало чем отличаются от Юркиных.

– Ладно, с бабами разбирайся сам. Ну, а что ты собираешься делать дальше?

Он удивленно замирает с поднесенным к губам бокалом. И сбивчиво лепечет:

– Мне надо… Я хотел успеть сегодня в одно место…

– Я в глобальном смысле: в следующем году, в ближайшей пятилетке?

– А-а, – откидывается тот на спинку пластикового стула, – это сложный вопрос. Намереваюсь заработать кучу денег и свалить в свободную страну с мягким субтропическим климатом…

Допиваю пиво, аккуратно ставлю пустую кружку на стол и знаком велю официанту повторить.

– А не боишься расшибить лоб из-за своих амбиций?

Он надменно скалится:

– Амбиций? Хех… Как бы объяснить, попроще?..

– Попробуй. А я уж напрягусь и постараюсь понять.

– Паша, дело в том, что твое поколение неверно толкует многие элементарные понятия.

– Мое поколение? Да ты младше меня и Андрея всего на десяток лет!

– Десять лет – это целая пропасть и достаточный срок для формирования колоссальной разницы во взглядах, – снисходительно замечает гений криминала. – Взять хотя бы такой пример: вы считаете слово «амбициозный» – негативным, ругательным. А здоровые амбиции – позитивное явление. Да и не только в языке дело. Тут и психология, и менталитет, и быстротечность трансформации нашего общества…

Он такой умный и начитанный, что порой тянет засветить в ухо. Но я не могу: общественность не поймет и внутренний голос осудит. Приходится сдерживаться.

– Знаешь, любезный, слово «гей» придумали обыкновенные пидарасы. Поэтому давай-ка по-простому, по-русски…

Мы заказываем еще пару кружек и лениво спорим. Я что-то говорю о неизменности духовных ценностей. Юрка доказывает необходимость их корректировать и все чаще посматривает на часы…

Допив пиво, прощаемся.

Пожимаю его узкую влажноватую ладонь и спрашиваю в упор:

– Ты ничего не забыл?

Молодой человек опять теряется, будто его застают за мастурбацией в общественном сортире.

– Нет… не знаю…

– А ты подумай. Включи свою феноменальную память.

Глазки беспокойно бегают, пальцы судорожно теребят кнопки мобильника…

И вдруг вспышка озарения.

– Как я мог забыть! – закатывает он глаза к синему небу. – Послезавтра же Андрюхина годовщина!..

– Вот-вот. Надо бы встретиться более основательно и вспомнить Андрея.

– Спасибо, что напомнил, Паша! Я все организую. И тетка будет довольна, и Серафима…

Хм… Иногда в глазах этого сорванца мелькает что-то человеческое.