Антон не любил алкоголь, он не понимал, что хорошего в том, чтобы затуманивать свое сознание, подавлять рефлексы, нарушать координацию и вообще терять контроль. И над поступками, и над мыслями. Причина этой нелюбви крылась глубоко, в тех установках, которые были сделаны Антоном много лет назад, когда он тренировал, буквально растил себя для мести, для борьбы, в которой все, что мешает, что может помешать, должно быть искоренено полностью. Ни алкоголя, ни табака. Правда, теперь приходилось иногда для пользы дела выпивать. Хорошо еще, что курить нет необходимости начинать.

Сейчас выпить немного было нужно. Нельзя обижать женщину, которая к тебе настроена почти по-матерински. Под вино и поговорить можно, и даже полезно. Давно было съедено, что полезло в желудок, убрана лишняя посуда, стыл в больших бокалах чай, налитый уже по третьему разу. Они сидели под большим абажуром за круглым столом и говорили обо всем.

Мария Ивановна была интересной собеседницей. Не имея высшего образования, она обладала житейской мудростью. Есть такое еще у нашего народа: люди интуитивно определяют, что хорошо, а что плохо, что полезно, а что вредно для человеческого воспитания, для человеческого организма. От чего страдает природа, а что для нее полезно. Издавна, когда во главе какой-то общины вставали такие вот люди, общины процветали, люди жили в них душевнее и счастливее. Очень мудро судила Мария Ивановна о прогрессе. Она высказалась в том смысле, что человека нельзя остановить, что в нем заложена способность придумывать. Хоть водяную мельницу, хоть космические корабли. А раз природой это в нем заложено, то это так и должно быть. Маеты много, «спокоя в душе нет», как она выражалась. А от безделья человек становится только ленивее, скупее и злее. Добрый человек – это тот, который пытается что-то узнать новое, неизведанное.

Очень интересно она судила и о религии. Антон так и не понял, была ли она верующей, образов в красном углу не стояло. Хозяйка неожиданно высказалась, что в церкви она Бога не видит. В церкви, по ее мнению, такие же чиновники, только в рясах. Видела она как-то крепких плечистых священников, которые приезжали на дорогой машине из района или области. Причем один сидел за рулем. Видела, как один из них доставал из кармана мобильный телефон, видела, какие на ногах у них дорогие ботинки.

– Бог у каждого в душе, – грустно говорила она, – ему и надо молиться. А когда дело поставлено на поток, то качества не будет. Это ведь к каждой душе ключик надо найти, а как его батюшка найдет, если в церкви на воскресной службе две сотни человек стоят.

– А может, – попытался вставить свое мнение Антон, – церковь – это такое место, намоленное, и оно приобрело иную энергетику, более положительную.

– В душе у каждого должна быть положительная энергия, – грустно сказала Мария Ивановна. – Внутрь она должна быть направлена, вот куда. А то ведь они и в церковь ходят только потому, что модно это стало. Вроде как приобщение к своим корням, к земле.

– Кто – они? – насторожился Антон.

– Да эти… раньше их «новыми русскими» называли, а теперь уж и не знаю как. Теперь вроде все новые. Я помню, кино было хорошее как-то. Давно его показывали. Там комиссар был, Каттани, что ли. Он с мафией боролся, семью у него убили, но не перестал воевать. Вот и у нас так же. Только комиссара в том кино в конце концов убили, а у нас и бороться никто не хочет.

– А у вас тоже мафия? – улыбнулся Антон.

– А как же, – с энтузиазмом согласилась женщина, – мафия, да еще какая. Приспичило им по берегам Чусовой всякие места отдыха строить для богатых, вот они всеми правдами и неправдами их и освобождают. Чего тут только не было, каких страхов народ не рассказывал.

– А власть, а полиция?

– А что власть? Власть тоже кушать хочет. А люд подневольный, как при крепостном праве.

Можно было бы расспросить гораздо подробнее, попросить назвать имена и фамилии людей, которых она подозревает в участии в преступлениях. Наверняка слышала Мария Ивановна о тех, кто творит тут черные дела, о местной администрации… Но вряд ли пойдет на откровенность. Чего ждать от тихой одинокой женщины, от других таких же жителей этого городка? Скорее всего, запуганных слухами, рассказами очевидцев, уверенных, что «до бога высоко, а до царя далеко». Жить по принципу: «тебя не тронули, ну и слава богу» – можно, даже удобно, но живут здесь по нему не по причине собственной циничности. Причина в беззащитности. Спроси сейчас Марию Ивановну, и эта милейшая женщина закроется от него непроницаемым щитом. Реакция предсказуема. Скорее всего, сразу возникнут сомнения в истинности причин приезда Антона в этот городок. А кто ты есть на самом деле, милок? А зачем ты приехал? И что ты тут вынюхиваешь? А не от этих ли ты, кто тут решает судьбы людей, не тайный ли ты соглядатай, не предвестник ли ты новых бед, теперь уже для жителей вот этого поселка, на который положили свой жадный взгляд правящие жизнью?

Ответ будет прост и лаконичен, он сведется к заявлениям, что никого не знаю, ничего не слышала. И настойчивому предложению забрать свою блохастую собаку и съезжать с постоя. Иди ищи себе другое жилье! Антону съезжать не хотелось. Этот дом его устраивал во всех отношениях: и тихая часть поселка, и явное уважение соседей к Марии Ивановне, и ее характер. По всему было видно, что хозяйка не сплетница и не болтушка. Вполне степенная женщина. И значит, надо оставлять себе этот относительно надежный тыл, а розыском заниматься в другом месте.

– А медом у вас тут никто не занимается? – уже отправляясь спать, поинтересовался Антон. – Говорили мне, что травы у вас тут подходящие, и мед должен иметь лечебные свойства.

– Почему не занимаются, – пожала Мария Ивановна плечами. – Олег Ковригин с Мариной постоянно возят по поселку мед. Многие покупают. У него тут пасека недалеко, вон на яру над рекой.

Антон кивнул и ушел в свою комнату. Значит, Олег Ковригин? Запомним. А меда вам теперь, граждане дорогие, долго не видать от него. Хорошо, если он просто поменяет место жительства. А если его не просто выгнали с насиженного места, если его разорили и вынудили все бросить? Ладно, чуть позже мы с этим Ковригиным поговорим еще. Пусть поостынет немного. Хотя возможно ли после такого «остыть»?..

Денис Сергунов был доволен. Сегодня он вернулся из Екатеринбурга со всеми надлежащими бумагами и разрешениями. Ему, мастеру спорта, заслуженному альпинисту разрешили открыть в Харитонове спортивную школу. Теперь он имеет право не просто проводить учебные занятия, он может присваивать первичные квалификационные категории, он может проводить состязательные мероприятия. Он многое теперь может. Даже открыть счет, куда будут поступать деньги из профильного министерства. И с этого счета он будет платить зарплату работникам спортшколы. Маленькую зарплату, но дело ведь не в деньгах, когда занимаешься любимым делом. Нужна будет уборщица, нужен хотя бы один тренер и один медицинский работник. Сторож нужен обязательно.

Теперь только дождаться документации на «спортивную базу». Невысокий, коренастый Сергунов ходил по старому дому барачного типа, что стоял на берегу Чусовой уже лет пятьдесят. И кто только не занимал его раньше. Вон следы пожара, который устроили пьяные сплавщики леса. А вон остатки стеллажей, что устраивались строительным кооперативом еще в 90‑е. Потом был тут склад какого-то инвентаря местной администрации. Теперь все! Теперь привести здание и двор в порядок, и можно начинать.

Сергунов поднялся по лестнице под крышу, где была когда-то устроена каптерка или комната завхоза. Два сломанных стула, которые очень нравились Сергунову. Он хотел их лично отремонтировать, заново покрыть лаком. Старые стулья, элегантные, клееные. Такие были в моде в восьмидесятые. А стол вообще довоенный. Еще под зеленым сукном. А сколько лет этому зеркалу?

Сергунов остановился у стены, где на гвозде висело круглое старое зеркало. Он провел рукой по его поверхности, стирая пыль и почерневшую паутину. На него из зеркала смотрело усталое лицо… Да, сивка, укатали тебя крутые горки. Когда-то ты был сильным парнем, когда-то с тобой было в радость идти в горы. Когда-то ты был душой компании, когда-то девчонки с замиранием сердца слушали твою гитару и твои песни у костра. А теперь? Теперь тебе пятьдесят, а по лицу, так и все шестьдесят. И взгляд потух, и уголки губ постоянно опущены в недовольной гримасе. О чем думаешь? Радуйся, у тебя ведь все получилось, несмотря на угрозы и намеки. Ты победил этих дельцов, которые тебе обещали провал идеи со школой. Поехал и все протолкнул. Правда, помогли старые связи, но не в этом дело.

Внизу пронзительно заскрипели старые петли, потом хлопнула дверь. Сергунов прислушался, потом подошел к двери каптерки и открыл ее. Внизу, посреди куч мусора и всякого строительного хлама стоял один из самых ненавистных Сергунову людей. Не потому, что за всеми его неприятностями стоял этот человек. Нет, это были совсем другие люди, с другим положением. А этот был олицетворением зла потому, что он, бывший работник полиции, теперь служил преступникам. Разумеется, преступниками их называли только заглазно и тихим голосом. На самом деле они официально занимали начальственные кабинеты, получали от государства зарплату… Сергунов, например, никогда не скрывал своего отношения к этим людям, которые прибирали к рукам район, которые сгоняли целые семьи из своих домов, сносили эти дома, а на их месте строили другие здания, продвигали чьи-то коммерческие проекты. И это было обиднее всего. Ведь не для себя, а для чужих старались. Чужая грязная лапища откуда-то тянулась в эти красивейшие места. И Сергунов не боялся называть вещи своими именами, и людей тоже. Ему и в министерстве намекали, чтобы он осторожнее со своим языком.

– Здорово, Денис! – крикнул снизу человек, увидев в двери Сергунова. – Говорят, что ты свою идею пробил-таки в области?

Он стоял, задрав голову вверх, и широко улыбался. Если бы кто сейчас посмотрел со стороны, то подумал бы, что встретились два старинных приятеля и один очень искренне радуется успехам другого. Сергунов набычился, стиснул кулаки и спрятал их в карманах куртки. Не надо, чтобы эта сволочь видела, как он бесится… Мразь, полицай продажный!

– Тебе чего надо? – глухим голосом спросил Сергунов. – На работу наниматься пришел? Так у меня вакансии только ночного сторожа. Как раз по твоей прошлой специальности.

– Эх, Денис, – сокрушенно покрутил головой гость, – ну что ты такой злой? Ну ушел я из полиции, давно ушел. Так чего же меня попрекать этим? Не всем дано там работать.

Человек задрал свой подбородок и оглушительно захохотал в гулком пространстве пустого помещения. Сергунов сдержался. Ему очень хотелось сказать правду этому человеку. О том, что он правильно сделал, что ушел из полиции. Что теперь там одним подонком меньше. Хотя в полиции лучше с его уходом не стало, там почти все такие. Сергунов сдержался…

– Ладно, не злись, альпинист, – вдруг спокойно и вполне дружелюбно сказал человек. – Я ведь к тебе с делом пришел. Вполне приличное к тебе есть предложение, Денис. И как раз соответствует твоей жизненной позиции, да и спорту твоему тоже.

Он вдруг легко взбежал по шаткой скрипучей лестнице наверх и миролюбиво посмотрел на Сергунова. Очень миролюбиво, даже как-то подкупающе. Денису на миг стало неловко оттого, что слишком плохо подумал об этом человеке и о тех, кто за ним стоит. Не угрожает, не скалит зубы в подлой усмешке. Что ему надо? Купить хочет? Чем? Не деньгами же? Они умеют решать проблемы, сейчас предложит такое, от чего трудно будет отказаться. Какое-нибудь такое же вот дело, только в другом месте и в других масштабах. Черт, из-за пацанов…

Резкий удар в солнечное сплетение согнул Сергунова вдвое. Он не ожидал подобного, потому принял кулак расслабленным животом и теперь не мог вдохнуть и выдохнуть. Мысли заметались в голове, дикое бешенство захлестнуло. Сергунов все понял. И улыбочку, и дружеский тон, и всю подлость и гнусность этого человека. Понял он и то, что последует за этим, что никакого предложения не будет, что никто не станет тратиться, что-то устраивать, чтобы сломить или сманить одного непокорного человека. Есть радикальные способы, удобные и не накладные.

Вдохнуть все же удалось, когда его тело оторвалось от пола, и он ощутил состояние свободного полета. Такое уже бывало раньше. Один раз он летел с тридцатиметровой высоты в горах. Тогда его спас снег внизу. Дважды он срывался, но его спасала веревка. Полет в несколько метров, а потом дикий рывок веревки, от которого остались на теле черные полосы. Тогда он выжил, а сейчас…

Удар был страшным, даже с каким-то хрустом. Острая боль в плече пронзила все тело, и Сергунов почти потерял сознание. Лицо возникло перед ним снова, но теперь оно как будто выплыло из красного тумана. Лупоглазое, с оскаленными зубами и смрадом дыхания… это дыхание смерти… Сергунов понял, что умрет, что он ничего не добился, что его никто не стал спасать, никто ему не намеревался помогать, что все знали, понимали, что он пешка, назойливая муха, бьющаяся о стекло и своим жужжанием мешающая…

– Дурак ты, Денис! – процедил сквозь зубы человек. – И выходка твоя дурацкая, и жизнь твоя. Сколько раз вас, дураков, учили, что против ветра нельзя…

Руки человека привычно схватились за голову раненого. Поворот и рывок. Тело альпиниста безвольно вытянулось на полу, а поднятая его падением пыль плавно кружилась, оседая в лучиках солнечного света.

Много щелей в стенах старого здания, и солнце подсматривало, как один человек убивает другого. Подсматривало и не понимало, чего эти людишки делят, чего они враждуют, почему не живут просто, как букашки, как птицы, как цветы. Хотя букашки тоже пожирают друг друга, их жрут лягушки, ящерицы, те же птицы. Птицы тоже дохнут, цветы пожирают коровы, их топчут ноги, рвут под корень человеческие руки, чтобы потом воткнуть в банку с водой, а завтра вышвырнуть на помойку вместе с объедками со стола.

Солнце освещало мир и не понимало, что мир полон вражды, страха и смерти. Оно не знало, что страх царит под его лучами, а с наступлением темноты он становится непреодолимым. Солнце не знало, что оно приносит радость только детям и старикам. Детям, потому что они любят просыпаться, любят радоваться новому дню, который будет нести новые радости, новые открытия, новые забавы. А стариков оно радует потому, что жизнь пока не закончилась…