Глава 9
Последний шанс

Добыть информацию о клубе «Инсайт» оказалось несложно. На них было небольшое досье в московском управлении полиции по борьбе с экстремизмом. Ну и Интернет пестрил рекламами этой конторки, а также восторженными, хорошо подготовленными отзывами о благостности воздействия уникальной методики, которую разработал основатель клуба Багир Ахманов.

Насколько я понял, в этом клубе собирали людей для проведения так называемых социальных тренингов. Это означало найти запуганного обывателя, который боится попросить у начальника прибавку к жалованью, и путем несложных манипуляций с сознанием задрать его самооценку до небес, привить комплекс исключительности, научить смотреть на окружающих как на представителей низших биологических видов.

Эзотерикой в «Инсайте» не баловались, пропагандировался исключительно «научный» подход, который на поверку оказывался набором примитивных психологических этюдов.

На тоталитарную секту шарага никак не тянула. К криминалу и тем более терроризму эти пиявки не имеют никакого отношения. Обычные разводильщики. Таких конторок в Москве сотни. А дураков они выпускают десятки тысяч.

Эта деятельность не такая безобидная, потому что часто обработанные по таким «научным» методикам люди теряются в жизни – эгоцентризм и сознание собственной исключительности мало кого доводили до добра. Кадровики всех более-менее приличных коммерческих структур от питомцев курсов социальных тренингов шарахаются как черт от ладана – у ребят наблюдается гигантский разрыв амбиций и реальных возможностей.

Можно было бы не обращать внимания на этот клуб. Вот только рецидив у Димы Гремлина совпал по времени с его посещением.

Нам повезло – в клубе была запланирована рекламная акция с раздачей каких-то подарков, лотереей и лекцией самого Багира Ахманова, члена международной академии информатизации, действительного члена Нью-Йоркской академии наук, секретаря московской ассоциации психоаналитиков и обладателя еще пары десятков подобных сомнительных титулов.

В восемнадцать часов мы расселись в креслах на третьем ряду в актовом зале бывшего детского сада, захваченного «Инсайтом». Народу там набралось с полсотни человек: прыщавые юнцы, тетки бальзаковского возраста – основной контингент подобных тусовок.

Багир Ахманов чем-то походил на цыганского барона – смугл, волосат, в белом пиджаке, голубой рубашке и малиновом галстуке, с массивными золотыми браслетами на каждой руке. Стиль его выступления был нарочито деловой. Даже – сухой.

Сегодня этот бухгалтерский подход на людей действует куда лучше, чем туманные, велеречивые, наполненные таинственностью и многозначительностью речи, так модные еще недавно. Все просто, вы заключаете честную сделку – вкладываете некоторую сумму в курс совершенствования личности – взамен получаете набор навыков и умений, которые позволят вам занять более высокое положение в обществе, повысить доходы, тем самым компенсировав расходы, и уйти далеко в плюс. Был ты тихим хомяком. После курса ты исключительный, ты хозяин судьбы. И гребешь деньги лопатой. Фетиш – деньги, остальное все приложение к ним.

Мерно вышагивая по сцене, Ахманов трындел, как заведенный, часа полтора. Расписывал блистательные перспективы в стиле Остапа Бендера – Москва станет Нью-Васюками, а Нью-Васюки – Москвой. После этого сжато изложил прейскурант и быстренько свинтил, оставив всю толпу на сухую, как вобла, ассистентку в строгом темно-синем деловом костюме.

Мы устремились за ним в коридор. Настигли его около кабинета с массивной бронзовой вывеской, извещавшей, что здесь обитает сам Багир Ахманов, директор клуба «Инсайт».

– Нам бы переговорить, Багир Абдулатипович, – произнес я.

– Насчет записи к Светлане Евгеньевне, – дежурно улыбнувшись с отсутствующим видом, сигнализирующим – шли бы вы все – произнес Ахманов и толкнул дверь кабинета.

– Мы сами кого хочешь запишем. – Я подхватил Ахманова под локоть и помахал перед его носом полицейским удостоверением. – Поговорим?

Глаза руководителя клуба воровато забегали, севшим голосом он произнес:

– Попрошу в мой кабинет.

Кабинет был обставлен по-цыгански богато – шелковые портьеры, расписанный под золото потолок, стулья и секретер с бронзовой окантовкой, стол, заставленный блестящими и бесполезными финтифлюшками типа чернильного прибора, массивные фолианты в кожаных переплетах с золотым тиснением. Судя по всему, дела у шараги шли неплохо, если ее хозяин мог позволить себе такой интерьер. С другой стороны – понты дороже денег.

– Чем обязан? – спросил Ахманов, усаживаясь в массивное кресло в стиле ампир во главе стола.

– Многим, – усмехнулся Роб. – Для начала, чем вы здесь занимаетесь?

– Мягкой психологической реабилитацией граждан, находящихся в состоянии психологического стресса, – четко оттарабанил Ахманов. – Вид деятельности прописан в соответствующих учетных и регистрационных документах, которые я могу вам представить.

– Ах, в документах, – кивнул Робин.

Ахманов сглотнул, поджав недовольно губы, и тут же бросился в бой:

– Если у вас есть ко мне вопросы в рамках ваших полномочий, я готов ответить на них в присутствии адвоката.

Такие заявления надо давить нещадно. И таких типов надо ставить на место жестко.

– Чего? – Я перегнулся через стол и погладил лацкан его пиджака. – Тебе уголовный процесс нужен, душевед ты наш? С судом, прессой и прокурорами? Могу устроить. А для начала прикрою твою богадельню за психологическое насилие над гражданами и экстремизм. С ОМОНом, как положено. С наручниками и обезьянником.

– Это безумные обвинения! – подскочил он.

– А это мы посмотрим… – многообещающе произнес я. – Ты хорошо подумай и ответь мне, нужен тебе еще адвокат?

– Пока нет.

– Тогда отвечаем на вопросы предельно искренне, четко и по существу. Годится?

– Хорошо, если вы так…

– Много лишних слов, психолог. – Я продемонстрировал фотографию Гремлина. – Был такой тип?

– Был. Кажется, зовут Дмитрий.

– Вы всех клиентов знаете по именам?

– Нет. Но этот запомнился.

– Чем?

– Вроде добросовестный, но не креативный. Зажатый. Мне казалось, он просто отбывает номер. Ему было неинтересно. Но базовый курс прошел. И сертификат получил.

– Зачем ему это было нужно?

– Затем, что мы – это их последний шанс. И они приходят к нам за ним. Они сами себя в корне не устраивают своей ничтожностью. Хотят измениться. Но без посторонней помощи им через себя не перепрыгнуть.

– И вы им помогаете перепрыгнуть?

Ахманов в ответ только пожал плечами.

– Создаете иллюзию, – кивнул Роб.

– Не даем им вздернуться в общественном туалете или перестрелять свой офис.

– Нужное дело делаете, батенька, – съязвил Роб.

Ахманов в ответ лишь злобно ощерился.

– Так и расстались с ним? – поинтересовался я.

– Нет. Он записался на специализированный курс «Объективная самооценка и доминирование в замкнутых социальных группах» на сентябрь… А что, он в чем-то замешан?

– Не знаю, – пожал я плечами. – Он пропал. Его мать нам написала заявление.

– Найдется. Такие всегда находятся.

– Вы лично проводили у него семинары?

– Не все.

– И как он вел себя на семинарах?

– Я же говорил – тихо. Иногда его прорывало, и он толкал довольно бессвязные речи. Что-то о лжи, комплексе вины. И необходимости всеобщего очищения. Но я такие разговоры старался пресекать. Ни к чему эти псевдорелигиозные бредни. У нас же не секта, а наука. Психотехнологии.

Робин саркастически хмыкнул.

– Напрасно смеетесь, – резко отреагировал Ахманов. – Это технологии, сертифицированные Ассоциацией психологов США.

– А, ну если США, – кивнул я. – А этот Дима – он с кем здесь общался?

– Здесь – ни с кем. Был замкнут. Но однажды я вышел из здания после окончания занятий и увидел его с каким-то мужчиной. Тот держал его за локоть. И что-то вкрадчиво внушал. Я еще тогда подумал, может, он из этих… Из нетрадиционных? Сейчас это модно.

– Все может быть. А что за мужчина?

– Невысокий, какой-то вертлявый, с усами. Неприятный.

– Композиционный портрет составить можете?

– Да что вы? Мельком видел.

– Когда это было?

– Я тогда в ВАК ездил – кандидатскую защищаю. Двадцать третьего марта. Точно – этот день.

Больше ничего выжать из психотехнолога не удалось.

Зато удалось изъять записи видеонаблюдения за двадцать третье марта службы безопасности «Банка Москвы». Стеклянное око перекрывало подходы к филиалу банка, захватывало ограду и ворота детсада, оккупированного клубом «Инсайт».

Просматривая вместе с Робином на моей хате эти записи, я присвистнул.

Запись была цветная. Цвета блеклые, но четкость более-менее приличная – качества – хватило, чтобы рассмотреть Диму и его собеседника.

Я встряхнул головой.

– Что, знакомый? – спросил Робин.

– Мимолетный знакомый.

– Это как?

– Это тот стервятник, которого я уложил на квартире Архимеда…

Глава 10
Эстетика заката

На этот раз Куратор назначил встречу на «Винзаводе», расположенном в 4-м Сыромятническом переулке, что в пяти минутах ходьбы от Курского вокзала. До революции в этих промышленных помещениях располагался пивоваренный завод «Московская Бавария», потом винный комбинат. А сегодня там вольготно раскинулся центр современного искусства.

Не знаю, с какой целью Куратор устраивал встречи в храмах искусства – возможно, проводил надо мной какие-то психологические эксперименты, пытался понять, может ли прекрасное и вечное пробиться сквозь толстую шкуру бывшего спецназовца ГРУ. В общем-то, может. Но редко.

В ожидании Куратора я решил ознакомиться с экспозицией – не зря же сто рублей уплочены. И теперь бродил внутри краснокирпичных промышленных построек, некогда бывших цехами, дегустационными лабораториями, винными подвалами.

Там царил лютый ужас.

Что только не создаст больное воображение. Человеческий скелет с отвисающим в причинном месте батоном колбасы. Картина «Песни мусора» с изображением чего-то непонятного, но исключительно гнусного. И сам мусор был рядом – какие-то огрызки, ошметки, разложенные в виде геометрических фигур. Скульптура из трех муляжей автоматов Калашникова с подписью «Ассоциация кармических модификаций». Ну и, конечно, длинные ряды картин, скульптур и фотографий с изображениями задниц, грудей и других обычно скрытых одеждой частей тела. Но задниц было больше. К ним творцы испытывали особую тягу, возможно, на этой теме у них произошла психологическая фиксация. Особенно порадовал пылесос, надувающий резиновую задницу.

Были высокотехнологические образцы типа «Адский луноход» – садовая тачка, щедро утыканная антеннами и пружинами. Вдоль стены стояли изогнутые корыта – ржавые, грязные, но что-то там символизирующие – хотя, может, это просто инструмент, оставшийся после рабочих, ремонтировавших помещение, и принятый за экспонат.

Была тут и знаменитая картина «Целующиеся милиционеры» с двумя гомиками в форме – когда-то она вызвала бурю негодования, но на фоне сегодняшних триумфальных побед извращенцев всех мастей воспринималась уже как милый образец патриархального искусства. Дальше шли «Повесившийся милиционер», «Трахающийся милиционер».

И опять задницы, задницы, задницы. В одном месте я застал даже пару живых голых задниц, на которых краской были нарисованы глаза и лица, что вызвало ассоциации с непристойными зековскими татуировками. Их обладатели умудрялись часами стоять на коленях, удивляя посетителей. Сдержав почти непреодолимое желание наподдать по филейной части тяжелым башмаком, я направился дальше.

Ну а тут выставляется живой классик – стена завешана фотографиями автора, огуливающего различных животных. На фотках художник был гол, убог и мерзок, а животных было жалко.

Серия картин «Источники вдохновения»: «Кокаин», «Метадон» и дальше без остановок.

В обязательном порядке несколько картин на библейские темы, свободно подпадающие под статью о глумлении над религиозными чувствами. Типа сошествие Христа к шлюхам в полицейский обезьянник.

Было ощущение, что основная часть произведений создавалась прямо на месте творцами, распечатавшими здесь нетронутые винные подвалы, да так и павшими в борьбе с зеленым змием – познавшими и «белочку», и алкогольный делирий. Хотя лучше для таких экспозиций подошло бы конопляное поле, а не винзавод.

М-да, искусство как таковое приказало долго жить. Живописные полотна с пасторальными пейзажами и прекрасными дамами ныне не в моде. А в моде инсталляции – когда «художник» бессистемно разбрасывает всякую дрянь на территории размером с комнату – сломанные стулья и компьютеры, разбитые унитазы и гнутые вилки. Это называется авторским взглядом на несовершенство мира. А если среди этого мусора сидит голая девка – это уже перфоманс.

Около такой обнаженной фемины, уютно пристроившейся в обнимку с приколоченным к фанерному листу писсуаром, я и застыл в задумчивости. За этим занятием меня застал Куратор.

– Любуешься? – спросил он.

– Недоумеваю. Почему нам было не встретиться в приличном заведении типа стриптиз-бара?

– Нужно же тебя встряхнуть.

Мы прошли мимо алюминиевого бака с надписью «Срань Господня».

– М-да, с ликвидацией карательной психиатрии российская интеллигенция лишилась квалифицированной медицинской помощи… Все равно не понимаю – зачем все это? – обвел я рукой зал.

– Зачем искусство заменили на эпатаж?

– Именно.

– Из мира уходит гармония… Лавинообразно растет накопленная цивилизацией информация. А взамен уходит красота.