Глава 5. Сомаха

Как-то темновато здесь.

Лежу на спине, таращусь в темноту, слушаю приглушенные расстоянием голоса… Инфракрасный режим бы не помешал. Помню, что электромагнитный удар иноров спалил лоцман вчистую, но проверить не мешает. Боль… Я вздрагиваю, но страх тут же отпускает. Боль была жуткой, но сейчас я ничего не чувствую. Лишь осталась яркая память о том, что испытал. Это хорошо. Разумный вопрос – почему я не чувствую боль? Ладно, об этом я подумаю чуть позже…

Сознание побежало по электронным цепям. Девяносто процентов начинки лоцмана превратилось в полный шлак. Но одно из ядер процессора еще живо, едва теплится. Полноценного лоцмана мне уже не видать, но кое-какие функции можно восстановить. Если поправить вот здесь… и вот так… Ага, работаем. Тепловая энергия излучается всеми предметами окружающей среды, даже лед имеет свою температуру. Матрица тепловизора в лоцмане воспринимала инфракрасные сигналы объектов и температурных полей и превращала их в электрические сигналы, которые после усиления преобразовывались в видеосигнал видимой области спектра. До того, как мой навороченный лоцман поразил электромагнитный удар иноров, он даже в полной темноте был способен получать предельно четкую картинку, а сейчас работал как самый дешевый одноразовый «вторник» – низкокачественный поделка из тех, которые доступны самым бедным слоям населения на любой планете.

И все же лучше, чем ничего.

Чтобы наблюдать и слушать, вполне хватит.

Только собравшись повернуть голову, я обнаружил, что кто-то обо мне позаботился – под затылок подложено что-то мягкое. Относительно. Твердых выступов в этом «мягком» хватало, но если не елозить, то вместо подушки вполне сойдет. Лучше, чем греметь черепом по голым камням. Камни? Ну да. Пещера. Я в пещере. И одежда на мне, кстати, словно чужая. Висит на мне мешком… И бока снизу как-то странно холодит.

Я повернул голову. Глядеть, скосив взгляд – занятие малоприятное, долго не получается. Мои спутники сидели шагах в пятнадцати, в расслабленных позах, рядком привалившись к стене пещеры, инфракрасный режим проявил их силуэты на виртуалке размытыми бледными контурами с более яркими пятнами лиц и кистей рук. Странно, чего это они так далеко от меня умотали? Не хотели тревожить, пока был без сознания, или обсуждают что-нибудь, не предназначенное для моих ушей? Нарушить их подозрительное отчуждение, или послушать, не выдавая себя?

Я шевельнулся, меняя положение, спина неприятно затекла, и только сейчас до меня дошло, что руки-то связаны. Связаны, черт меня дери! Злость ударила в голову, словно стакан водки на пустой желудок, даже в глазах помутнело. Какая сволочь посмела… Я поднес руки к лицу. Запястья пусть и не туго, но надежно перекручены какой-то тряпкой, свернутой в жгут. И один рукав на моем комбине, кстати, отсутствует – сорван по самое плечо, рука голая. В восприятии через лоцман свечусь, как однорукое привидение. Понятно, что этим рукавом меня и спеленали. Неприятное открытие. Очень неприятное. Связан – значит, по какой-то причине меня опасаются. Или не доверяют. Или… или я в руках врагов?

Чем дальше, тем больше вопросов. А что я вообще помню? Про чужаков помню. Как взорвался мой боевой робот там, снаружи, в ущелье, едва я его покинул, тоже помню. Как в спину ударило пламя, тоже помню. И боль. Такую боль не забудешь. А потом провал. Похоже, крепко мне досталось. Возможно, я обгорел… Но я не чувствую ожогов. Вообще ничего.

А все-таки это странно – связывать человека, который пытался их спасти. Разве что пока был в отключке, буйствовал? Кстати, если я был ранен… Почему же я чувствую себя так, словно только что проснулся в своей каюте на «Забулдыге», в привычной постельке, свежий и отдохнувший? Да уж, постель. Несмотря на ткань комбина, о камни можно и спину и задницу стереть, как не умащивайся, все равно неровные выступы кругом.

Чувствую, что мысли на правильном пути. Я абсолютно здоров. И именно это обстоятельство как-то связано с их опасениями ко мне. Тогда пора узнать, о чем они говорят. Я усилил сенсоры лоцмана, и сразу услышал голос Петра:

– …Надеюсь, пока мы прохлаждаемся, никто не решит нами закусить.

– На Пустоши нет опасных животных, – это уже бурчит капрал Ронор Журка, особист из космопорта, невнятно так бурчит, словно его рот набит кашей. В космопорте он так же мямлил, наверное, это его обычная артикуляция.

– Он прав, – подтверждает Шайя. – Я здесь год служу. Успела изучить в сети сведения о флоре и фауне. Из животных водятся только те, которых колонисты завезли сами. Здесь даже насекомых почти нет. Опять же, только те, которых занесли торговые корабли и сами колонисты после переселения. Девственно чистая планетка.

– Такого не бывает, – не соглашается Петр. – Если есть растительность, то должна быть и живность.

– Местные считают, что какой-то очень древний катаклизм выкосил всю фауну планеты. Они вообще здесь любят придумывать легенды о своей планете. У них ведь почти нет собственной истории, вот и приукрашивают, как могут.

– А теперь кое-кто желает выкосить здесь нас. Людей.

Бур-бур-бур. За такое произношение хочется кое-кому зубы выбить. Чтобы умолк и людей не мучил.

– Не каркай, капрал, – одергивает его Шайя. – Мы уже два часа тащимся по этой пещере, и чужаки нас не беспокоили. Или тебе скучно стало?

– Да я не об этом, – голос капрала пропитан махровым унынием. – А о том, что творится на поверхности.

– Да, пора бы обсудить наше положение, пока есть передышка, – соглашается Шайя. – С бикаэльцем на руках много не поговоришь.

– И о нем тоже стоит поговорить, – ворчит капрал. – Стоит ли его тащить дальше.

– Я никого не собираюсь бросать, – спокойно отвечает Петр.

– Зато у меня есть другое мнение, сучонок.

– А что ты имеешь против бикаэльца, капрал? – голос Петра ощутимо холодеет. – Кстати, еще раз назовешь сучонком, избавлю от лишних зубов. Быстро и почти безболезненно. Усек? Я и так пошел у тебя на поводу, позволил связать его, хотя мне это и сейчас кажется дурацкой затеей.

Ну вот, оказывается, я не одинок в желании поработать дантистом-садистом. А заодно я теперь выяснил, чья это была идея. Сделаю отметочку в памяти. Черную.

– Усек. Только не прикидывайся простаком, – бур-бур-бур. Скотина. – Ты видел все то же, что и я. А если это уже не тот человек? Никогда не видел и не слышал, чтобы регенерация происходила так быстро. Его ожоги затянулись на глазах. Жуть какая-то. И это свечение…

О чем это он болтает? Как это ожоги затянулись на глазах? Что за чушь? Мне становится как-то тревожно на душе. И тут же снова вспыхивает злость, словно сухой хворост, хорошо сдобренный горючкой. Злость настолько сильна, что даже пугает меня самого. От всплеска эмоций в глазах багровеет. Хочется вскочить и порвать капрала голыми руками. Оторвать поганую башку. И любому, кто посмеет ко мне прикоснуться. Почти рефлекторно пытаюсь резко развести руки и чувствую, как хватка доморощенной повязки слабеет. Перестроенные на Кассионии мышцы обладают куда большей силой, чем дана мне от рождения. Я сразу успокаиваюсь. Не люблю, когда моя свобода чем-то ограничена. Чем старше становлюсь, тем больше не люблю. Замираю, настороженно прислушиваюсь:

– А я тебе говорю, что я знаю его. Он…

– Да помню, помню я твои попытки объяснить, можешь не повторять! – капрал от негодования даже отрывает широкую задницу от камней, водружает крупную нескладную тушу на корточки и поворачивается к Петру и Шайе лицом. Вернее то, что называется лицом у этого бритоголового типа с крупным угловатым черепом и глубоко утопленными глазницами. Очень неприглядная физиономия, не повезло ему с внешностью при рождении. – Я тоже видел его в космопорте, не ты один, и знаю, что этот бикаэлец – с кассионийского корабля, – злой скороговоркой бубнит капрал. – Крон Димбай. Ты думаешь, что сработали встроенные импланты, что с биотехнологиями кассионийцев возможно и не такое. Но это только ты так думаешь. А мне что-то слабо верится в эти аргументы.

Кстати, никто не услышал, что я освободился. Я даю повязке соскользнуть с кистей, тихо поднимаюсь, стараясь не выдать себя ни единым шорохом. Чувствую себя немного по-дурацки. Не вижу необходимости прятаться от своих спутников и скрывать свои действия, но пока не выясню их намерения, лучше поостеречься – ведь они меня связали.

– У тебя мания подозрительности, капрал, – со снисходительной иронией поддерживает Петра Шайя. – Ты что, решил, что он – пришелец, один из тех, кто на нас напал? А зачем такие сложности? Чем мы трое можем их так заинтересовать, что они нас не прикончили, как остальных, а решили поиграть с нами в кошки-мышки? Мы все-таки участвуем не в реалити-шоу с дурно прописанным сценарием. Это реальная жизнь. Так что самое простое объяснение – самое верное.

Теперь ясно, почему бока так холодило, а собственная одежда казалась слишком просторной. Все просто. От моего комбина – любимой одежды космических торговцев, состоящей из куртки и брюк свободного покроя, мало что осталось. Куртка на спине полностью прогорела и расползлась, майка – тоже, теперь одежда болталась на теле бесформенными тряпками. Стоило мне сесть на корточки, и ее остатки сползли на колени. Я аккуратно высвободился из них, и поднял с каменного пола чужую форменную куртку – именно на ней я и лежал, когда очнулся. Куртка принадлежала Петру, тут и думать нечего. Из личного имущества Шайи на ней только пилотник – стандартное облачение для работы внутри кокона жизнеобеспечения боевого робота. Эластичный костюм обтягивал ее ладную фигурку, словно вторая кожа, выгодно подчеркивая ее гармоничное телосложение. Шайе пришлось катапультироваться прямо из боевого робота во время боя с чужаками, прыжок через Адскую пропасть чуть не закончился для нее фатально, робот ее не преодолел, но самой Шайе удалось спастись. Капрал, как особист, тоже лишь в том, в чем отправился с Петром из космопорта – в служебной форменке. А Петр прибыл на Пустошь с вещевым ранцем, в котором находилось все его личное имущество, и с ним же отправился на базу Зеро в компании с капралом. И раз он сейчас, как и Шайя, в пилотнике, то форменная куртка принадлежала ему. Я же говорю – все просто. Как-нибудь выражу благодарность, при случае – за то, что не положили голой спиной на камни.