IX
Адские зелья

Лекарь поклонился и спросил, может ли идти. Но Бурангул протестующе вскинул руку, обращаясь, правда, больше к наибу:

– Прошу оказать милость. Пообедайте с нами. На сытый желудок и думается лучше. А то мы здесь мешаем этим достойным женщинам. Того гляди, хозяева откажутся им платить условленную плату. Скажут, вы просто так сидели. С них станется.

– Завтракал у вас, теперь обедаю. Осталось только на ужин прийти, – засмеялся Злат.

– Разве так нужно принимать дорогого гостя? – закатил глаза водовоз. – Наспех. Как придется. Что можно приготовить наспех? Только кебаб. Но за мясом я человека посылал к Сарабаю. Все знают, что он в Сарае лучший мясник. Зря, что ли, иудейский резник у него всегда скот берет? А у них с этим делом строго. Чтобы без малейшего изъяна.

Увидев, что лекарь пытается тихонько удалиться, Бурангул бесцеремонно ухватил его за рукав.

– Куда ты, сосед? И так здороваемся раз в году, хоть живем на одной улице. Даже не думай удрать. Я же теперь здесь начальник, меня слушаться должны.

Не выпуская рукав лекаря, он двинулся к воротам, по пути дав отмашку плакальщицам: «Начинайте». Те дружно заголосили, и Злат бросился наперегонки с остальными к выходу.

Во дворе водовозов было тихо. Заросли кустарников отделяли его от улицы, высоченные вербы – от Булгарского квартала и пристани. Даже ветерок не залетал, лениво пробираясь над головами сквозь нежную молодую листву. Зато солнце к середине дня уже припекло почти по-летнему.

Дастархан устроили прямо на улице, в укромном уголке за домом. Совсем рядом с летней земляной печью, где шипел над углями обещанный кебаб. В чаше для мытья рук плавали розовые лепестки. Бурангул старался изо всех сил. Когда разливал вино, Злат сделал знак, чтобы лекарю налили побольше:

– Заработал. Вино у тебя хорошее, но мне еще во дворец ехать. А ему можно. Пей, добрый Хошаба! За упокой души новопреставленного.

Злат подумал, что теперь уже точно не узнает имени покойного. Так никто и не обмолвился. А самому спрашивать вроде как неудобно. Да и ни к чему. Зато новый знакомый вызвал интерес.

– Значит, с ядами имел дело? Искусство это редкое, не всякий лекарь им владеет. По всему видно, ты человек бывалый. Расскажи, где учился, как в наши края попал? Можешь не бояться, я яму тебе копать не буду. Просто, сам понимаешь, должность у меня такая. Человек, искусный в ядах, не может не вызвать интереса.

Наиб строго посмотрел на лекаря и добавил серьезно, даже немного сурово:

– Тебе же будет лучше, если я на твой счет не буду иметь никаких сомнений. А тайны хранить я умею. У Бурангула ведь своих дел полно, он нас пока покинет.

Водовоз немедленно устремился прочь, не забыв перед уходом налить гостям полные чаши вина. Лекарь молчал. То ли вспоминал что, то ли обдумывал.

– Мне скрывать нечего, хоть и запутана дорога моей судьбы. Ты прав, лучше все рассказать, как оно было. Хотя ничего интересного во всем этом и нет. С ядов и начну. Если бы не они, ты и не заинтересовался бы моей историей? Где яды – там тайна. Злодейство, смерть, интриги. Как не заинтересоваться? По правде говоря, и началось все с ядов.

Рассказ лекаря был долгим. Злат не перебивал, стараясь не мешать собеседнику, который все больше и больше уходил в свое прошлое. В минувшие годы, когда он сотни дней провел в пути.

Родился Хошаба в Ираке Персидском. В чудесном краю возле гор, благоухающем садами. Где-то совсем недалеко брали начало реки Тигр и Ефрат, подпирала небо гора Арарат, спасшая еще праотца Ноя. Книжные люди говорили, что здесь давным-давно был библейский рай. Те времена остались в преданиях, а теперь совсем рядом располагалась столица новых правителей страны монголов. Были они народом кочевым, с ними кочевала и столица. Сначала Мерага, потом Тебриз. Недалеко от тех мест, где жили родители мальчика, возвели чудесный загородный дворец с садами и пастбищами.

Отец Хошабы был христианином. Несторианцем. В державе ильхана Хулагу и его наследников они имели тогда большую силу. Все помнили, как ильхан после взятия Багдада отдал дворец халифа правоверных несторианскому патриарху. Немудрено. Мать ильхана была несторианкой, главная хатунь Докуз – тоже. Среди самих монголов было много их единоверцев. Даже гуляла тогда по свету легенда о царстве пресвитера Иоанна, сокрытом в глубинах Азии.

Сами кочевники были народом некнижным, в богословских тонкостях не разбирались, а потому в делах веры там рулили больше уйгуры. Один из них как раз в годы детства Хошабы стал по воле ильхана патриархом-католикосом под именем Мара Ябаллаха Третьего.

При таком положении дел несторианцы чувствовали себя при дворе хорошо. Отец мальчика заведовал доставкой рыбы в тот самый загородный дворец. Дело ответственное. Рыбу ловили в горных озерах и везли по жаре. Нужна была расторопность, добрые лошади на смену и запасы льда. Зато в доме был достаток, а сам мальчик на всю жизнь полюбил рыбу. Его сызмала отдали в книжное учение, благо недостатка во владеющих самой глубокой премудростью рядом не было. Нашли старика-единоверца, который, кроме принятого у них древнего сирийского языка, учил арабскому и персидскому.

Учение шло хорошо. Только одно беспокоило мудрого наставника. Мальчик слишком увлекался древностью. Ни богословие, ни право, никакие иные знания, приносившие пользу в жизни, не завораживали его так, как рассказы о делах минувших. Особенно влекли отрока древние тайны. Вот тогда и привез учитель из поездки в Марагу к своим ученым знакомым книгу Ибн Вахшия о тайнописи.

Называлась она «Тайные иероглифы и алфавиты». Даже сам вид ее поверг юного ученика в трепет. Помимо привычной арабской вязи здесь были нарисованы таинственные значки, неведомые буквы и загадочные картинки, имевшие скрытый смысл. Автор рассказывал о переводе с восьмидесяти девяти древних, частью уже забытых языков, описывал разные алфавиты. Особенное волнение вызывали иероглифы, которыми были написаны тексты египетских фараонов. Тех самых, о которых рассказывала Библия и которые казались почти сказкой, утонувшей в океане времен.

Даже сама нисба автора, указывавшая на его происхождение, учащала сердцебиение юного Хошабы. Ан-Набати. Набатеец. А еще прозвище аль-Касдани. Халдей. Ведь и сама их церковь называлась еще халдейской. Учитель рассказывал, что набатеи писали на том же сирийском языке, который некоторые считают арамейским. Древний язык. Времен Христа и апостолов. Мальчик не расставался с книгой, пока не выучил ее наизусть. Потом попросил у учителя еще что-нибудь написанное Ибн Вахшией. В Мерагу некогда по велению ильхана Хулагу свозили отовсюду ученых и книги. Тогда было время великих завоеваний, люди и города сгорали, как солома на ветру. Многим это решение хана спасло жизнь. И уберегло немало книжных сокровищ.

На этот раз учитель привез книгу Ибн Вахшии о ядах.

Годы спустя, когда Хошаба наберется опыта и знаний, станет лекарем и научится отличать истинное от ложного, он поймет, что это была скорее страшная сказка. Сам автор ссылался в ней на древние сочинения набатеев, переведенные им с сирийского языка. Кто все это выдумал, уже поди разберись. Сам Ибн Вахшия покинул наш мир четыре столетия назад. Прочитай эту книгу мальчик позже, может, она и не поразила его до такой степени. Хотя кто знает, не попади она в свое время ему в руки, может, он и лекарем бы не стал? Вся жизнь сложилась бы иначе?

Жаждущую необычного юную душу она потрясла до самого основания.

Там были рецепты самых страшных и необычных ядов. И противоядий, конечно. Но разве сравнится скучное описание лечения с леденящим сердце рассказом о действии бестелесных, невидимых и часто даже неосязаемых убийц, разящих без промаха и без разбора? Змеи, травы, ржавчина, металлы и соли, ослиный навоз и множество самых диковинных составляющих, о существовании которых даже не подозревает непосвященный, перемешивались, варились, выдерживались неделями в земле, печах, закупоренных сосудах. И обретали смертоносную силу.

Одними ядами напитывали летучие масла, чтобы убивать запахом, другие составляли так, чтобы они действовали не сразу и отравителя нельзя было заподозрить или он мог успеть скрыться. Какие-то должны были убить мгновенно, какие-то – вызывать длительные мучения. Словно из самого ада долетал с этих ветхих страниц дым его кипящих котлов.

После этого мальчик уже не мог думать ни о чем, кроме ядов.

Озадаченный рвением сына отец по совету учителя отвез его в Марагу, к знакомому алхимику, торговавшему снадобьями. Потом тот отправил способного юношу в Тебриз. Изучать медицину. Там при дворе собралось тогда множество самых известных ученых едва не со всего света. Ходили слухи, что ильханы хотели найти эликсир бессмертия и денег на это не жалели.

Никогда после Хошаба не видел в одном месте сразу столько умнейших людей и изощренных мошенников.

Между тем времена менялись.

Ильхан Газан принял ислам, а его младший брат Олджейту, крещенный некогда своей матерью именем Николай, в честь папы римского, в одночасье превратился в Махмуда. Стало понятно, что на первые роли при дворе теперь выйдут мусульмане, да и гонения на христиан лишь вопрос времени. Держаться в столице Хошабе было не за что. В ту пору как раз понадобился лекарь в отряд, направлявшийся в Хорасан. Там Хошаба попал ко двору одного эмира в Герате. Оттуда хотел добраться до Индии, но не уехал дальше Кабула. Торговал снадобьями на кандагарском базаре, был помощником у лекаря.

Мирной жизни в том пограничном крае не было уже много лет. Хошаба попал в плен к отряду, пришедшему из-за реки Джейхун. Оказался в Улусе Чагатая. Жил в Бухаре, Ходженте, Самарканде, Алмалыке. Там тоже началась грызня между христианами и мусульманами. Вот тогда он и пристал к каравану, идущему в Улус Джучи. В Сарай. Хошаба и раньше хотел податься в Хорезм, находившийся под властью сарайских ханов, но убоялся рассказов о зимних холодах. Теперь его согрели рассказы о том, что многие кочевники в степи держатся по старинке несторианской веры.

Это оказалось правдой. Хошаба прибился лекарем к ставке одного темника на севере, у самого края лесов. Жил в юрте. Слух в степи летит быстрее птицы – скоро слава о нем пошла далеко. Дело свое он знал, а соперников на двадцать дней пути было не сыскать. Платили хорошо, зазывали в гости. Однако годы брали свое. Жить в юрте непривычному человеку стало под старость тяжело. Вот и подался он в Сарай Богохранимый. Сторговал домик на окраине.

Прежние знакомцы из степи его не забывали. Заезжали, бывая в столице, покупали снадобья про запас. Бывало, даже передавали гостинцы через попутчиков.

В самом Сарае Хошаба подрабатывал редко. Пользовал приезжих с пристаней или продавал лекарства. Единоверцев здесь почти не было. Большинство разбежалось еще после смерти Тохты.

– Зато встретил здесь человека, знающего сирийский, – закончил рассказ лекарь, – да видно не в добрый час.

Злат, пропустивший уже было мимо ушей первые слова, насторожился:

– Случилось чего?

– Умер в одночасье. При очень странных обстоятельствах. Нашли мертвого в лавке. Так вот, вдова мне не дала его осмотреть. Да и сама жалобу не подала.

– Думаешь, отравили?

Лекарь только развел руками, словно показывая, что думать можно сколько угодно. Толку-то?

– Вдовушка потом на нашу улицу перебралась. Правда, со мной не зналась совсем. Так что ты думаешь? Ее потом тоже убили. В прошлом году.

– Так ты про Шамсинур говоришь? – вскинулся наиб. – А тот самый знакомый, что сирийский знал, покойный Зерубабель?

– Тесен мир, – только качнул головой лекарь. – Всегда найдутся общие знакомые. Впрочем, неудивительно, что Зерубабель был тебе хорошо известен. Водился он с самыми темными людьми. К ядам и всяким снадобьям дурманящим большой интерес проявлял. Потому я с ним старался общаться поменьше.

– А откуда он ваш сирийский знал?

– Набатеем был. Откуда родом, не знаю, но похоже из Аравии.

– Надо тебя с Бахрамом познакомить. Он ведь тоже с ваших мест. Из Тебриза.

– Сказочник? Слыхал о нем, конечно, а так – незнакомы. Да и что мне Тебриз? Я там только учился недолго. Сколько у меня в жизни было таких Тебризов? В Герате и то дольше прожил.

Отшельник. Интересно, чем он занимается в своем доме день-деньской в полном одиночестве? Тайны, говорит, в детстве любил?

– Задам я тебе, Хошаба, один вопрос. Без подвоха, мне действительно нужно знать ответ. Вот если бы ты решил убить человека так, чтобы никто ничего не заподозрил… Не напрягайся ты! Я точнее спрошу. Можно человека убить так, чтобы никто не подумал, будто его убили?

– Это гораздо легче, чем ты думаешь.

– И никто ничего не заподозрит?

– Следы остаются всегда. Но иногда совсем незаметные. Я отвечу и на твой первоначальный вопрос, как убил бы я сам. Есть такой паук. Паучок, я бы сказал. Каракурт называется. Черная вдова. Ядовиты только самки. Укус очень опасен. Половина укушенных умирает. Это гораздо больше, чем после укуса многих змей. Вот и ответ на твой вопрос. Маленький совсем паучок. Его и не заметить легко, и подложить.

– Два дня назад у дороги наши мертвеца. Он умер от укуса змеи. Дело обычное, и в голову можно было не брать. Вот только был человек весь закутан в черное, хотел быть ночью незаметным. А самое главное, тело его выкрали из скудельницы. Ты говорил, тайны любишь? Можешь что сказать про эту историю, коли и здесь яд замешан? Пусть змеиный.

– Почему решили, что он умер от укуса? Лекарь сказал?

– След был на руке.

– Еще римляне говорили: «После этого – не значит вследствие этого». Что тут странного? В здешних краях нет таких змей, яд которых убивает сразу. Здесь больше гадюки. Опасно, но смерть от их укуса наступает не мгновенно. Бывает, довольно много времени проходит. Да и не всегда умирают от их укуса. Тот же каракурт во много раз опасней. А ты говоришь, что человек умер у дороги. Значит, яд подействовал очень быстро.

– Значит, может быть, его убили, а потом свалили на змею?

Лекарь вдруг засмеялся:

– Ты спросил, я сказал. Но ведь своими глазами я ничего не видел. Так что цена моим словам небольшая. По нынешнему покойнику могу определенно сказать: убит лезвием, следов яда не заметил. Смотрел очень тщательно. А насчет любви к тайнам… Это про детство. Сейчас я их не люблю. С тех самых пор, как увидел, что они уносят людей в могилу.