V
Вернувшийся мертвец

Не зря говорят умные люди: «Если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе». Злат в шутку обещал прислать к Илгизару старого сказочника и забыл про это. Однако сказанное слово упало на благодатную почву. Юноша сразу зарубил себе на носу, что появился повод заглянуть на досуге в уютную хижину Бахрама. Старик жил уединенно за городом. Вроде его ремесло располагало держаться ближе к главному базару, где в харчевнях всегда есть желающие послушать интересные истории. Да и более щедрыми люди делаются на сытый желудок. Нет же, забрался сказочник за последнюю городскую заставу, да и от той было больше получаса ходьбы по пустынной дороге.

Видно было, что старик любил уединение. Однако и от всякого рода отшельников, искавших путь к Богу, он тоже держался подальше.

Ходили слухи, что в молодости был он где-то в чужих странах большим человеком, едва не вельможей. Но точно никто ничего не знал, дело-то прошлое. Очень давно все это было. В Сарае Бахрам появился еще лет тридцать назад. До этого жил в Сумеркенте – старом городе ниже по реке в нескольких днях пути отсюда. А откуда приехал туда – бог весть. Вроде приплыл из-за Бакинского моря.

Замечали, что какими-то загадочными путями сказочник знаком с другим отшельником, славным шейхом Ала-эд Дином эн-Номаном ибн Даулетшахом. Иногда добавляли еще «аль-Хорезми» – из Хорезма. Только тот был совсем другого поля ягода. К нему сам хан Узбек ходил на поклон с великим почтением. Да еще смиренно ждал, когда шейх разрешит войти.

Эн-Номан тоже нездешний, из пришлых. Еще бывший хан Тохта привез его из Хорезма, где он прославился как лекарь. А по каким краям скитался этот отшельник в молодости, где набирался своей великой учености, никто не знал.

Видно, тогда и пересекались его пути-дорожки с сарайским сказочником.

Что уж там было промеж них, никому не ведомо. Только однажды, когда старого Бахрама по подлому оговору схватила стража и потащила в суд, он крикнул в толпу: «Скажите об этом эн-Номану!» И говорить не пришлось – у шейха кругом свои глаза и уши. Не успели засовы тюрьмы закрыться за спиной сказочника, как во дворе суда появились мюриды святого старца. Не обращая ни малейшего внимания на стражников и судейских, они забрали Бахрама и увезли с собой. Связываться с могущественным шейхом никто не посмел. Все равно что плевать против ветра.

Хоть Злат про Бахрама пошутил, зато не забыл про обещание прислать своему помощнику поесть во время несения внезапно подвернувшейся службы. Сразу после доклада во дворце он подозвал начальника дневной стражи, того самого Итлара, что вчера тоже ненароком угодил во всю эту историю, и сунул ему в руку несколько монет:

– Пошли кого-нибудь на базар, пусть отвезут моему парню чего-нибудь съестного.

Сотник только рассмеялся:

– Эмир уже ему припас целую корзину. Во дворе стоит. Сам понимаешь, такой важный дар придется мне лично везти. Прямо сейчас и поеду. Первым делом.

Наиб не поленился и заглянул в здоровенную корзину, заботливо прикрытую льняным платком. Ее содержимым можно было накормить маленький отряд. Румяные лепешки, жареный цыпленок, пирожки, творог, что-то копченое, бережно завернутое в белую тряпочку. Пара плотно завязанных кувшина с каким-то питьем. И еще небольшой кувшинчик с запечатанным горлом. Его содержимое явно было лучше употреблять только после службы, о чем Злат немедленно сообщил эмиру.

– Забери, – сразу согласился тот. – Потом отдашь. Это я недоглядел. Корзинку жены собирали. Они на меня как коршуны на цыпленка кинулись, когда я вернулся. Не терпелось дурам с утра пораньше узнать новости про гулей и оживших мертвецов. Еле отбрехался. А уж как жены услыхали, что я велел пожрать твоему помощнику собрать, так и бросились на кухню.

Увидев на лице наиба тревогу, эмир поспешил его успокоить:

– Я им строго-настрого! А для верности не велел из дома ни ногой. И к себе никого…

Был он родом из Хорезма. В сарайские эмиры угодил после того, как Узбек стал везде ставить новых людей, отстраняя старую знать. Преимущество давал мусульманам. Особенно хорезмийцам. Кто видел здесь руку эн-Номана, кто грешил на тамошних купцов, которые, по слухам, дали некогда немалые деньги тогда еще молодому царевичу Узбеку, угнавшему мяч царства у потомков хана Тохты. Теперь уже все былью поросло.

Хорезмские порядки в Сарае не приживались. Слишком много разного народа здесь собралось. У каждого свой норов. А верховодили всем все равно кипчаки. Народ вольный, степной. Люди, живущие за войлочными стенами, как называл их еще сам Потрясатель Вселенной.

Касалось это и женщин. В Хорезме с ними было строже. Там они закрывали лица, из дома никуда не выходили. Скажи все это эмир своим женам, когда те еще жили в Хорезме, можно было не беспокоиться. А в Сарае надежды на строгий запрет никакой. Правда, вслух Злат этого говорить не стал. Зато посоветовал:

– Ты бы лучше вечерком Итлара в гости зазвал. Сотника этого. Он бы твоим женам все и рассказал из первых уст. Чтобы сами убедились, что ничего интересного. Запретный плод ведь сладок. А для сказок у моего помощника есть подружка, Феруза зовут. Завтра можно и ее принять. Я Илгизару велю вечером к ней сходить. Думаю, он за день всякого наслушается.

Сразу стало видно, что эмиру такая мысль понравилась, и Злат ковал железо, пока горячо:

– Коль вся эта каша из-за бабьих сплетен заварилась, то и кончать с ней надо бабьими сплетнями. Огонь огнем тушат. Запретами здесь не поможешь. На всякий роток платок не накинешь.

Оставалось только сказать Итлару, чтобы он к концу дня отвез Илгизара из скудельницы прямиком в хижину Бахрама.

Досужая болтовня, действительно, утихла так же быстро, как и началась. Перестань подбрасывать дрова в костер, и он потухнет. Так и сплетни. Уже к обеду все знали, что таинственный мертвец был всего-навсего укушен змеей, что его уже опознали и забрали тело. Даже сам Злат к вечеру едва не позабыл, что собирался к Бахраму. Нужно же отдать Илгизару заветный кувшинчик, так заботливо уложенный в корзину эмирскими хатунями.

К дому сказочника Злат подъехал, когда солнце было еще высоко. Огороженный колючими кустами дворик был залит вечерними лучами, а листья высоких старых верб над крышей убогой хижины отливали золотым светом. Сам Бахрам грелся на скамеечке, накинув на плечи поверх халата потрепанный тулуп.

– Пора такая, – посетовал он. – Днем уже жарко, а вечерами изрядно холодает. Не побережешься, как раз простынешь хуже, чем зимой.

Сейчас во дворе на ласковом весеннем солнышке было теплее, чем в темной хижине. Было видно, что очаг там давно не разжигали. Ремесло сказочника такое, что время он проводит по большей части в харчевнях, где его обычно и кормят. Часто и ночевать случается в гостях. Вот и теперь воспитанницы Бахрама дома не было.

Старик уж было собрался вечерять нехитрой снедью, прихваченной накануне в городе: творогом и лепешками. Оказалось, что из дому он вчера не отлучался и последних сплетен не слышал.

Злат по-хозяйски разжег огонь в очаге, поставил кипятиться воду, после чего надел коню торбу с ячменем и уселся рядышком со стариком, всем своим видом показывая, что приехал надолго.

– Ты, я вижу, один? Если что, я у тебя заночую? Феруза, наверное, уже сегодня не придет. Скоро темнеть начнет.

Все-таки от последней городской заставы было с полчаса ходьбы по пустой дороге. Озорничать, правда, там не озорничали, хан Узбек за последние годы приучил народ к порядку и страху перед карающей рукой закона. Но искушать судьбу не следует.

Да и дорога шла к северу. На полночь, как говорили люди, привыкшие мерить время по солнцу. Монголы все северное называли черным. Ту же Булгарскую пристань, что прилегала к одноименному кварталу на этой окраине Богохранимого Сарая. Так же называли последнюю перед заставой улицу, вытянувшуюся вдоль дороги. Там сейчас жил Илгизар. После того как он переселился из медресе, его позвали к себе водовозы, чей братский двор как раз раскинулся на Черной улице. Они жили общим коштом, даже имели свою маленькую мечеть, вот и пригласили ученого шакирда, чтобы потихоньку обучал этих вчерашних степняков, перебравшихся в великий город, нехитрым премудростям новой жизни.

Сама дорога еще совсем недавно была почти пустынной. Даже теперь кое-где совсем замуравилась. Только с прошлого года, когда Узбек начал строить новый дворец к северу от Сарая, она оживилась. Что туда, что оттуда больше идут по реке. Это не та дорога, что за Красной пристанью, где молочник Эталмас наткнулся на мертвое тело. Там весь берег в шалашах, балаганах и хижинах. Рыбные дворы, кумысники, огороды. Да и сама дорога идет к старому городу Сумеркенту, стоявшему еще с незапамятных времен, задолго до прихода непобедимых воинов Потрясателя Вселенной.

Здесь, с севера, больше царство пастухов, а это народ бродячий. Сейчас с весны уже и загоны их пустуют – все на выпасе.

Злат вынес чашки и заварил привезенный с собой китайский чай. Нарочно сделал крюк на главный базар, чтобы купить этот дорогой и редкий напиток, до которого, как он знал, Бахрам большой охотник. В самом Сарае чая пили мало. Непривычно, да и дорого. Больше пришлые хорезмийцы из тех, что побогаче, да еще уйгуры, которых немало стеклось сюда еще при прежних ханах.

Когда на дороге послышался стук копыт подъезжающих всадников, уже начали сгущаться сумерки.

Сотник доставил Илгизара лично. Как оказалось, неспроста. Они еще днем хорошо столковались, почуяв друг в друге родственные души. Вот теперь Итлар, сменившись со службы, поехал с юношей, явно желая услышать продолжение ночной истории. Кто-кто, а уж он имел на это право. Не пусти сотник вчера по следу смышленого эталмасова пса – вообще бы никакой истории не было. Пришлось даже с превеликим трудом отговориться от приглашения эмира, благо передали его через слугу.

Сотник был человек одинокий. Вся его жизнь прошла на ханской службе. А служба службе рознь. Смолоду попал в ловчие, состоял при ханской псовой охоте. В ту пору Узбек, только севший на золотой престол Улуса Джучи, еще крепко опасался не только за власть, но и за жизнь. Держался у северных лесов, близ укромных урочищ.

Даже иноземным послам было велено говорить, что хан очень любит тамошнюю охоту. А какая охота в тех краях? Больше с собаками.

Людей при себе хан держал немного, самых надежных. Молодых, несемейных.

Потом, когда Узбек уже стал перебираться на лето в южные степи, а для зимней поры построил роскошный дворец, вокруг которого вырос целый город, который так и назывался Сарай – дворец на тюркской наречии, – Итлар попал в ертаул. Так называлась полевая разведка, которая выезжает наперед перед ханским проездом. Служба хлопотная, зато вольная. Опять же, жалуют часто. Ертаульщики одной стороны сами по себе и никто их не видит, с другой – постоянно при докладе. Это глаза и уши самого начальника ханской стражи во время кочевья. А хан кочует почитай половину года.

Вот только семьей и домом при такой службе обзавестись трудно. Зато под старость нашлось Итлару теплое место сотника, начальника дневной стражи в самом Сарае Богохранимом.

С собой гости привезли большую часть корзины со снедью, столь заботливо наполненной с утра женами эмира. И то сказать, скудельница не самое лучшее место, чтобы аппетит разыгрался. Запах там стоит не слишком здоровый. Особенно сейчас, с наступлением тепла. Собственно, с этого все и началось.

Только рассказ про это был потом. Наиб, которому за день уже осточертели всякие дела, строго-настрого пресек всякие разговоры до ужина. Солнце садилось, весенняя прохлада брала свое, и близость большой реки, совсем еще недавно покрытой льдом, хорошо чувствовалась.

Перебрались в хижину, распечатали отобранный Златом утром кувшинчик. Бахрам заварил еще чаю. Пока дело дошло до странных рассказов, на улице совсем темнело.

Вот тогда и настал черед Илгизара. Оказалось, что юноша проторчал целый день в скудельнице не зря. Он даже как опытный писец прихватил с собой коробочку с берестой и добросовестно записал все, что ему показалось важным. Прежде всего, все видения бедолаги сторожа.

Даже немного смешно было слушать, как Илгизар с серьезным лицом зачитывает все это при свете очага со своих листочков бересты. Но на лице шакирда не дрогнула ни единая жилка, и он бесстрастно перечислял, как за воротами скудельницы раздался страшный вой и хохот, потом нечеловеческие крики, от которых сбежал перепуганный пес. Выглянувший со двора сторож увидел огромных белых призраков с горящими глазами, которые шли со стороны кладбища. Затем все стихло и раздался грохот открывающейся двери ледника, из которой вышел тот самый мертвец в черном. При этом он был освещен странным сиянием, и его было хорошо видно в темном дворе. Сделав шаг к сторожу, он неожиданно взлетел и исчез в ночном небе. Собственно, на этом рассказ заканчивался.

Но не закончились записи Илгизара.

Началось все как раз с запаха.

Едва двор скорбной обители опустел, непривычный шакирд закрутил носом. Оказалось, запах идет из ледника. Того самого, откуда исчез таинственный мертвец. Там еще лежали накопившиеся за зиму тела, которые до сих пор никто не опознал.

Зимой с ними хлопот нет. Холодно и торопиться некуда. Это летом уже нужен ледник, погребец, набитый льдом, где и хранят мертвых. Зимние трупы как раз со дня на день готовились предать земле в общей могиле, но дело стопорилось из-за того, что пока для этого не прислали людей.

Вчерашнего покойника днем положили во дворе, чтобы его видели те, кто придет опознавать. Ну, а на ночь убрали на ледник. Может, сам сторож и не стал бы спешить – ночи зябкие, полежит, ничего ему не сделается, а одному ворочать тело несподручно. Но пришли родственники забирать опознанное тело с ледника. Они и помогли занести покойного.

Длительное и бесцельное сидение побуждает к размышлениям.

Хотя с утра это похвальное занятие все время прерывалось посетителями. Вернее, посетительницами. Которые чередой прибывали, желая лицезреть мертвеца, задушенного гулями. И разочарованно удалялись, выслушав отповедь сторожа, что, мол, тело забрали для погребения. Илгизар бдительно следил, чтобы тот не сболтнул лишнего, но страх, нагнанный с утра эмиром, делал свое дело. Сторож охотно и непринужденно с самым честным видом отвечал на все вопросы, с достоинством принимая поддерживающие разговор монеты. Юноша был готов поклясться, что не видел среди них ни одной медной.

При этом сторож ни разу не оплошал. Он уверенно сообщал, что умер покойный от укуса змеи, что забрали его тело спутники, с которыми он приехал в Сарай, а кто они и где живут, ему неизвестно. Правда, одна въедливая кумушка учинила настоящий допрос, едва не с пристрастием, как же это он отдал покойного людям, которых не знает? На что сторож с достоинством ответствовал, что ему за дело, если кто решил предать земле тело за свой счет? В любом случае, дело это благое. Не придется об этом хлопотать людям эмира.

Весь этот бесконечно повторяемый рассказ и въедливые вопросы навели скучающего Илгизара на мысль.

Он спросил, как долго лежало тело человека, которого забрали вчера вечером. Оказалось, с зимы.

Значит, столько времени некому было сходить в скудельницу, поискать пропавшего, а потом вдруг так приперло, что заявились за ним аж на закате. Да еще и забрали сразу, повозку прихватили. Словно знали заранее, что не с пустыми руками возвращаться станут.

После этого юноша отважно замотал лицо тряпкой и пожелал взглянуть на сам ледник. Удивляться пришлось не ему. В ужас пришел сторож. Когда он со своим спутником при свете глиняной лампы ступил в сырой и мрачный холод ледника, то словно оцепенел.

– Пятеро! – прошептал сторож.

Какой в этом слове смысл, Илгизару было непонятно, однако смысл этот, судя по всему, был невероятно жутким.

– Их пятеро! – словно оглушенный повторил сторож.

Юноша поспешил на свежий воздух. К солнечному свету, синему небу и птичкам. В этом царстве мертвых и вправду что хочешь начнет мерещиться. Однако, зажмурившись от яркого солнца, живой обитатель этого царства снова повторил:

– Их пятеро!

– А сколько должно быть? – не понял Илгизар.

– Должно быть четверо. Одного ведь забрали.